Я успею, ребята! - Ефремов Андрей Петрович. Страница 11

— Привет соседям.

Ленка стоит, челку свою на палец наматывает.

— Ты, Витька, со мной что, не можешь серьезно разговаривать?

Смотрю, а у нее глаза на мокром месте. Просто растерялся.

— Брось, — говорю, — ну чего ты?

Она челку накручивать перестала.

— Витька, слушай, у Юры маму ночью на «скорой помощи» увезли, а он ничего не знает, не было его дома, не ночевал. Ты ведь знаешь, где его техникум, скажи. Предупредить же надо.

Я и сказал, а Ленка уехала.

А я потом сидел за партой и думал, что Ленке влетит, конечно, по первое число: взяла и в школу не пошла. И как это странно: Ленка простых замечаний как огня боится, а тут прогул. И ведь даже ничего сказать не попросила. Ну что зубы болят или там голова. Забыла она про все на свете, что ли?

После уроков я спустился в вестибюль: вдруг Ленка там. Малыши из продленки возились в гардеробе, буфетчица в пустом буфете разговаривала с кем-то. Я подождал немного и пошел.

Что-то у них случилось. «Скорую» так просто не вызовут. Что-то случилось у них. Юра не ночевал дома, мама нервничала. Нельзя сердечникам нервничать, совсем волноваться нельзя. Если бы Юра пришел домой, все было бы нормально. И тут я вдруг подумал, что это он из-за меня не пришел домой. Он надеялся на меня, а я ушел, я даже разговаривать с ним не стал.

Я набирал номер, бил по рычагу, снова набирал… О чем можно говорить так долго? Ведь могут же позвонить из больницы, да мало ли что. А может, у них трубка плохо положена? А может, это я сам боюсь идти к Юре? Боюсь, потому что виноват, и торчу в этой дурацкой будке.

В этот раз я долго ждал, пока мне откроют. Я подумал, что, наверное, Юра и видеть-то никого не хочет.

Мы стояли в прихожей, и я не знал, что делать. Юра молчал и смотрел на меня. Я сказал:

— Здравствуй.

Он медленно взял мою руку и стиснул ее крепко, стиснул и подержал.

В комнате я его спрашиваю:

— Мама как?

Он так выругался — я ошалел. Я от Юры ничего такого и не слышал.

— Извини, — говорит, — у меня с отцом… Ну как тогда в гараже. При матери он меня, понимаешь, при матери! Я из дому убежал, ну и не знал ничего.

— Ты что, всю ночь по городу ходил?

— Да нет, есть у меня одно место. В общем, у Хала я ночевал. Никуда мне от него, видишь?

И тут звонок. Юра говорит:

— Подожди, — и открывать пошел.

Он впустил кого-то, и они говорили в прихожей, а я ждал. Потом мне надоело ждать и я выглянул. Гудилин стоял в прихожей! Он совал Юре в ладонь какую-то бумажку и нудил:

— Нужен ты мне… Псих велел, я и пришел. Видишь же, от Психа записка. Все велел забрать.

Юра вынес из своей комнаты раскрытую коробку. Наушники! Точно такие, как я принес ему от Гудка, лежали в ней как попало.

— А я, дурак, думал — тебе корпус случайно достался.

Юра толкнул коробку к Гудилину.

— Внутри-то все сам паял?

— Ну сам, — сказал Гудок. Он расталкивал «телефоны», чтоб они в коробке ровней легли. — А что?

— Паять не умеешь, вот что. И с Психом осторожней надо. Псих не любит, когда его деньги другим достаются. Ну ладно, катись.

Гудилин забурчал чего-то и ушел.

— И черт с ним, — сказал Юра, — так даже лучше. Само получилось. Теперь-то понял? Ну что же ты? Смотри сюда.

Он те же наушники вытащил, разобрал опять.

— Они корпуса с одного завода тянут, а всю начинку — с другого. Гудок корпус-то достал, а внутри всякую дрянь поставил. Я и подумал, что случайность. Это же последним идиотом надо быть, чтобы у Психа красть.

Я говорю:

— А у тебя-то они зачем были?

— А я, Витек, Пигузову их отвожу. Я их по коробкам распихаю, заклею, импортные нашлепки для дураков налеплю — и к Пигузову. Ленечка что через магазин продаст, что так толкнет. Хол ведь тоже из этой конторы. Он меня и подцепил, когда «Ваганта» папаше доставал. Сразу сообразил, что мне деньги нужны. А про кассеты я потом придумал, у Психа-то не больно разживешься. Такие, Витек, дела. Я, знаешь, потом даже обрадовался, что ты ушел. На фиг ему, думаю, это надо? А ты сам вернулся. В общем: хочешь — помогай, хочешь — нет. Все же теперь знаешь.

Мы разговаривали о всякой ерунде, пили чай с черствым хлебом, а Юра ждал. Я прямо чувствовал, как он ждет. Я сказал:

— Слушай, тут Гудок про твои кассеты спрашивал.

Дома я убрал кассеты в портфель и стал думать. Неужели Юра один не справился бы с этой ерундой? Подумаешь, туда-сюда кассеты возить. Или просто надоели они ему все до смерти? Такой Ленечка кому хочешь надоест, и Псих ещё какой-то. Что, Юра про маму им рассказывать будет, что ли? Ведь один же я знаю, для чего ему эти деньги. Никто, кроме меня, и не знает, какой он на самом-то деле.

Я три перемены за Гудком ходил, еле дождался, пока он один останется.

— Ну, чего надо? Наушники твой Юрка вернуть хочет? Так нету у меня денег. Подождет пускай. Никуда не денусь.

— Да ладно, — говорю, — какие там деньги — ерунда. Ты про записи спрашивал, помнишь?

— А у него записи как, в порядке?

— Нормальные записи, — говорю. — Только денег у тебя все равно нету.

— «Нету», «нету». Не твое дело, что у меня есть. Понял? У тебя кассеты с собой, что ли? Так ты, это, после уроков меня подожди. Я с магом подойду, а то вмажешь какую-нибудь «Во поле березу». Ага?

Мы уже в класс зашли, смотрю в окно — по улице Гудилин несется. На все ему наплевать — уроки, не уроки. Захотел и побежал. Только странно он как-то побежал, не к дому совсем.

После уроков выхожу — никого. Во все стороны посмотрел — нету Гудка. Договорились называется. Только от школы отошел, слышу:

— Эй, Кухтин, оглох, что ли? Зовешь его, зовешь.

Гудилин из парадной высунулся, рукой машет.

— Давай сюда!

Парадная проходная оказалась. Мы во дворик зашли, там около песочницы скамейка была. Я говорю:

— Слушать будешь? Чего так сидеть-то?

Он свой магнитофон из сумки вытащил. Возился с ним, возился.

— Ладно дурака-то валять. Ставь, Вовик, кассету.

А я и не заметил, как этот парень к нам подошел. Гудок задергался сразу.

— Ага, Толик, ага.

Толик его на край скамейки сдвинул, со мной сел.

— Сколько за кассету хочешь?

Я сказал.

— Ну это можно. А ещё есть?

— Есть, — говорю, — много.

— Много — это хорошо. Ну ладно. Тебе Вовик все объяснит.

Он к Гудку повернулся:

— Понял, Вовик? Только смотри, чтоб без звона было. Если Псих про Виталика узнает, я тебе репу на сторону сверну. И так уже мимо Психа никуда не проскочишь.

И в парадную ушел. Гудилин говорит:

— Кассеты — мои. Давай.

В карманы их затолкал.

— Повезло тебе, Кухтин, ты Юрке скажи, чтобы позвонил обязательно.

Телефон мне продиктовал.

— Виталику сколько хочешь кассет толкнуть можно.

Только я из парадной вышел, Ваньчик подходит. Без портфеля уже, наверное, у Бориса Николаевича оставил.

— Ну чего, не придешь сегодня? Борис Николаевич тоже спрашивает.

— Дела, — говорю.

— Твои дела, они вон пошли.

Ваньчик на трамвайную остановку показывает, а там ещё Гудилина видно.

— Я за ним как дурак бегаю, а он с этим.

Я только рукой махнул, отвечать не стал. Всего-то не скажешь. Он ещё постоял немного и пошел. Ваньчик идет, а я ему в спину смотрю. Почувствовал он, что ли? Обернулся, рукой махнул.

— Приходи, Витюха, слышишь, приходи.

Чудак, как будто мне самому не хочется.

Юре я часа в четыре позвонил.

— Ну, Витек, видишь? Что бы я без тебя делал? Диктуй телефон.

Потом мне адрес дал.

— Съездишь? Там работы минут на сорок. Один диск всего. Вечером звони.

Я в этот раз даже магнитофон не проверил. Все думал, как там у Юры получится. Хорошо бы, чтоб получилось. Беготня эта надоела.

До семи по городу ездил, все ждал, чтобы Юра уж точно вернулся. Он к телефону сразу подошел, ждал звонка, видно.