Синие лыжи с белой полосой - Гавриленко Алексей Евгеньевич. Страница 6

Бабушка Славки сосредоточенно стенографирует. Она успевает записывать все, что говорят эти умные и образованные люди. Наконец, объявляют перерыв.

Стенографистка, всегда сосредоточенная и усидчивая, сегодня выглядит несколько рассеянной, она заметно волнуется, поминутно смотрит на часы и даже нервно постукивает карандашом по блокноту. Покинув кафедру, Эдуард Ильич направляется прямиком к ней.

— А знаете что, голубушка, — говорит он энергично, но деликатно, — не пора ли вам домой? К внуку.

— Эдуард Ильич, спасибо, дорогой. Славка у меня уже самостоятельный товарищ. Привык, бедняжка, что его непутевая бабка приходит, когда нормальные люди уже спят.

— Ну уж и «бабка»! Попрошу так не выражаться о женщинах! — театрально воскликнул профессор и сразу сменил тон на доверительный: — Ничего-ничего, собирайтесь. Хватит уже эту чепуху за нами записывать. Эти субчики и так всех запугали основательно. — Профессор махнул рукой в сторону двух деятелей, которые и стали виновниками такой длинной и бестолковой, по словам профессора, дискуссии.

«Субчики», один из которых Гогов, а другой — Магогин, уже битый час доказывали ученому собранию, что можно изобрести излучатель, который увеличит осадки в пустыне. «Мы не должны ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача», — цитировали они еще недавно широко известного автора.

Запомните этих субчиков, они еще сыграют свою роковую роль в нашей истории. А запомнить их не так уж и трудно. Гогов худой как палка, а Магогин его полная противоположность — круглый как колобок. И ходят всегда парочкой. Одного без другого даже и не представить. Ну, пожалуй, хватит пока про этих горе-ученых, про них еще придется рассказать кое-что, хоть они этого и не стоят. Вернемся скорее к бабушке и профессору.

— Так что не спорьте со мной, голубушка, — продолжал Эдуард Ильич. — Попрошу освободить помещение.

— Ну вот, уже выгоняете, — притворно обиделась Славкина бабушка.

— Вас? Никогда! Да без вас, дорогая моя, наша наука остановится в своем развитии. Мы с легкостью можем обойтись без таких вот, с позволения сказать, ученых, как сегодняшние герои, а без вас — никак невозможно!

— Если откровенно, Эдуард Ильич, я что-то сильно волнуюсь за Славку. У него возраст такой, а так поздно я еще никогда не засиживалась на ученых советах… Но ведь это же моя работа…

— Прекратите диспут! Ваша аргументация даже не заслуживает возражений. Сейчас же идите к внуку, — отчеканил профессор и тут же, нагнувшись к самому ее уху, добавил: — По правде говоря, я бы сам сбежал с этого никчемного заседания с превеликим удовольствием. Только нельзя это так оставлять. А то и в самом деле натворят еще чего-нибудь… хорошо, если только в пустыне.

Осторожно открыв дверь, бабушка входит на цыпочках, стараясь не шуметь. Потому что уже почти ночь, и даже программа «Время» закончилась давным-давно. По всей квартире — в комнате, в ванной, на кухне и даже в туалете — горит свет. А наш Славка, даже не раздевшись, спит на диване, свернувшись калачиком.

Наполовину разложенная раскладушка лежит на полу, поджав под себя свои ноги-трубочки. Видимо, Славка начал ее разбирать как взрослый, но потом самостоятельности, о которой говорила профессору бабушка, все-таки чуть-чуть не хватило. А может, просто устал и заснул. Бабушка поднимает мокрую насквозь куртку, кладет ее на батарею, то же проделывает с ботинками. Почему, спросите, Славка сам, без помощи бабушки, не поставил свою обувь сушиться? Ответить не могу, может быть, потому что день у него был, если помните, неудачный. Тяжелый какой-то получился. Ну что ж, у всех бывает, только вот Славке не с кем было поделиться своими огорчениями. А это очень тягостно. Особенно если, например, подерешься с Мишкой, а ругают за это только тебя. И никто не похлопает по плечу в трудную минуту, никто не выслушает и даже не поругает. От этого тоже иногда легче. Поэтому давайте не будем порицать Саночкина за неряшливость. Хотя бы сегодня.

Бабушка садится рядом с внуком. И долго-долго смотрит на него. Будить или нет? Одеяло тихо и медленно опускается на Славку.

Окно чернело во всю стену — будто шептало: спи, еще ночь на дворе. За его стеклами бесились ветер и дождь, дружки-сообщники.

Но кухонные звуки врывались в комнату и опровергали это сообщение, кухня бодро шумела: пора! Пора, Саночкин, вставать! Кран то и дело прочищал свою заспанную глотку, старый чайник свистел, как арбитр на поле, а чашки и блюдца отрывисто здоровались при встрече.

— Баба! Ты что, на моем месте, что ли, спала? — потягивается Славка, протирая глаза. Рядом стоит застеленная раскладушка.

— Ну уж извини, дружок. По-твоему, я должна была улечься на пол? — С этим вопросом бабушка вошла в комнату. — Господи, как ты на ней спишь каждую ночь, я еле встала, спина просто разламывается.

— Чего ты меня вчера не разбудила? Мне хоть бы что! Я даже могу на голом полу спать, могу даже на земле. Хочешь, сегодня лягу прямо на пол без одеяла и подушки?

— Для начала — встань. Надеюсь, пока я на работе пропадала, тебя из школы еще не выгнали?

— Нет еще… — ответил Славка без особой уверенности.

— Очень хорошо, тогда не рассусоливай. Завтрак готов.

Пока внук нехотя собирается в школу, бабушка застыла у батареи, ее окутали тяжелые мысли, нет — она не философствует, как астрономы в Академии наук про опасные метеориты, она сокрушается по другому поводу. «Господи, скорей бы уже эта слякоть закончилась, у нас совсем нет осенней обувки», — ворчит бабушка шепотом. Чтобы никто не услышал.

Глава 7. В этой главе нам явится один человек, который, если честно, лучше бы вообще не являлся

Небольшая коробка притягивает к себе всеобщие взгляды, она яркая и многоцветная. «Опа!» — восклицает человек, у которого голова блестит и отбрасывает маленькие лучики — в ней отражаются лампочки: это он волосы чем-то намазал. Прилизал, чтобы, как он полагает, нравиться публике. Желто-красно-синяя крышка ловко сорвана, и о чудо! На прилавок опускается пара утепленных детских сапог. Продавец (конечно же это не фокусник, как вы подумали), изогнувшись в поклоне, ловко крутит в разные стороны товар. А это и на самом деле чудо-сапожки, загляденье! Но на лице продавца улыбка не доброжелательная, как можно подумать, а какая-то заискивающая.

— Отличный выбор! — говорит он покупателю. — Шикарные боты! Сам бы носил! Обратите внимание на подошву. Блеск. Берете? В кассу, пли-из. Напротив, буквально два шажочка. Так, вам? — обращается уже к другому клиенту. — К вашим услугам.

Вот бы все работники прилавка были такими вежливыми и услужливыми — первое что приходит на ум при взгляде на этого продавца. Он, несомненно, виртуоз своего дела. Кажется, что он родился за прилавком. Правда, если понаблюдать за этим молодым человеком чуть подольше, начинаешь замечать, что он вовсе не любит покупателей, как могло показаться вначале, а даже — наоборот. Улыбка у него какая-то неискренняя. Но торговля идет бойко. Причина не только в его профессиональном мастерстве. За огромным окном универмага идет дождь. А здесь, в большом отделе, есть все, что нужно человеку в такую погоду: плащи, зонты, сапоги и даже — галоши. Это удивительно, но он умудряется продавать галоши, которые вышли из моды еще в тот год, когда построили метро, с тех пор галоши и не нужны — в метро же сухо. Но этот продавец, когда видит зазевавшегося покупателя, так искусно расхваливает резиновые мокроступы, что многие поддаются его чарам — покупают.

Но что еще более удивительно, он ухитряется продать свой товар даже тем, кто и не собирался ничего покупать в его отделе.

— Простите, я могу вам помочь? — обращается он к случайному человеку. — Вижу, вы в задумчивости…

Человек, не спеша проходивший мимо, несколько теряется:

— Да нет, спасибо. Просто смотрю…

— Ищете что-то особенное? Понимаю. Настоящий покупатель никогда не купит первое, что предложат. У вас, скажу откровенно, отменный вкус. Приятно.