Мамаев омут - Мусатов Алексей Иванович. Страница 4

— Это ещё зачем? — удивился Митька.

— А сигналы подавать, — объяснила Зина Лобачёва. — Я вот по телевизору смотрела. Один пастух вместо рожка коров горном приманивал. Побудка там, сбор. Очень здорово у него получалось.

— Вы бы ещё барабан притащили, — фыркнул Митька, но горн мы всё же взяли.

Наше пастушье утро начиналось с сиплого пения дедушкиного рожка, от которого в первую очередь вскакивали мы, подпаски, а телята продолжали ещё нежиться в своём загоне.

— Глупые, несмышлёныши, никакой музыки не понимают, — сердился дед и заставлял нас расталкивать телят.

— Дедушка, а может, на другой трубе сыграть? — однажды предложил Андрей, вынося из палатки помятый, видавший виды пионерский горн. И, приложив мундштук к губам, он заиграл сигнал побудки.

Телята в загоне зашевелились, стали подниматься.

Авдей помог нам выгнать их из летнего лагеря, проводил до пастбища и, наказав очередной смене подпасков кормить телят до отвала, помахал нам рукой.

— А ну, хлопцы, шуруйте тут, казакуйте, а я пошёл… Да рыбёшки не забудьте наловить. На уху там или на жарево…

— Куда это он? — спросил Андрей, когда Авдей скрылся в берёзовых перелесках.

Митька объяснил, что деда не иначе как вызвали по срочному делу на ферму или в правление колхоза.

— Что-то очень часто по срочным делам его вызывают, — засмеялся я и рассказал ребятам, что уже не раз видел Авдея в сельской чайной, где он распивал со стариками приятелями очередные пол-литра.

— А я его позавчера в кустах, в тенёчке застал, — сообщил Андрей. — Укрылся дождевиком и похрапывает, как дитё малое… Нет, дед, как видно, утруждать себя не любит…

— Так он ведь не молоденький. Где ему с его-то годами за телятами гоняться, — вступился Митька. — Вот он так и живёт — даст «цеу» и отдыхает.

— Что это за «цеу» такое? — не понял я.

— Ну, ценные указания, значит…

— Это насчёт рыбы, что ли? Чтобы побольше карасей в бочаге наловить… — заметил Андрей.

— Зря вы, ребята, на него, — вмешался в разговор обычно молчаливый Вовка Костылев. — Деду спасибо сказать надо, что учить нас взялся. У него ж опыт какой, с малых лет в пастухах!

Иногда Авдей, захватив двустволку, пропадал целыми днями. Он бродил по лесам и болотам, бил глухарей, рябчиков, зайцев, уток и сбывал всю эту живность дачникам. Возвращался он в лагерь обычно навеселе, бормотал что-то невразумительное или напевал «По Дону гуляет казак молодой».

Вовка с Митькой угощали его жареной рыбой или молодой земляникой, собранной на вырубке, рассказывали, как прошёл рабочий день, как паслись телята.

Потом Авдей заставлял Митьку сыграть ему на рожке что-нибудь душевное или отобрать из стада самых задиристых бодучих бычков и устроить между ними поединок.

— Да что он кочевряжится! — как-то раз возмутился Андрей. — Подумаешь, князь, феодал телячий — ублажай его, обхаживай. А сам прохлаждается невесть где, птицу бьёт, зайцев. Вот заявим про него в колхоз или в боевой листок напишем.

— Нет, ребята, нельзя, — сказал Митька. — Деда против шерсти лучше не тронь. Разобидится — из подпасков выгонит. И даже заработанного сполна не получишь.

— То есть как не получишь? — удивлялся я. — А по закону?

Митька принялся объяснять, правда довольно путано, что дед Авдей работает в колхозе не как все, а находится на особом счету. Он давно уже не член артели и заключил с правлением договор на пастьбу телят, вроде как бы в частном порядке. И кто ему будет помогать — это уж его дело.

— Он что же, Авдей, шабашник, частная контора? — спросил я.

— Частная не частная, но хозяин делу полный. Всё от него зависит. Ты думаешь, вас пионеры в подпаски определили? Как бы не так. Сам дедушка выбрал — приглянулись вы ему.

Я с укором посмотрел на Андрейку — вот так влипли мы в историю. Мало того, что от летних походов отказались, от раскопок в Иваньковском городище, теперь ещё к деду-шабашнику прилаживайся.

Андрей молчал.

— А мы ему не подначальные, Авдею-то, — сказал я. — Можем из подпасков и отписаться. Очень даже свободно.

— Теперь поздно, — заметил Митька. — Дед Авдей вашим мамашам уже задаток вручил. Договорился обо всём. Придётся до осени работать.

— Какой задаток? Почему до осени? — заартачился я и решительно заявил, что сегодня же обо всём поговорю с матерью и уйду из подпасков.

— А телята с кем останутся? — задумчиво спросил Андрей. — Они-то чём виноваты? Нет уж, придётся пока работать…

4

Недели через — полторы мы уже знали почти всех телят в стаде. Кличек на всех не хватило, и мы отличали их друг от друга по росту, по мычанию и по тому, кто как сёбя вёл.

Были у нас молчуны и ревуны, пузанчики и хиляки, шустряки и тихони, солодчие и привереды, лежебоки и бегуны.

Каждый вечер, пригнав телят с пастбища на ночёвку, мы по-одному пропускали их через узкие воротца в огороженный слегами загон и вели счёт: один, два, три… и так до ста девяноста семи.

— Чуете, пастыри, сколько нам телят препоручено! Цела рота. Запомните эту цифирь, — поучал нас дед Авдей. — И ещё на носу зарубите: вечером хоть одной телячьей души недосчитаюсь — никому спать не дам.

И верно, в любое время, в ночь-полуночь, в дождь и холод, он гнал нас в лес, заставляя отыскивать отбившихся от стада телят.

Однажды перед вечером, во время дежурства Митьки и Вовки, разразилась гроза.

Тяжёлая, тёмно-синяя туча, словно заслонка жаркий огонь в печи, разом закрыла солнце, ветер пригнул к земле траву и кустарники, блеснула молния, и гром шарахнул с такой силой, что телята, как по команде, закружились на месте. Потом начался ливень с градом, и они, задрав хвосты, бросились в лес. Ни крики пастушат, ни хлопанье кнутов, ни лай Урагана — ничто не могло остановить очумевших от страха телят.

Когда ливень с градом, словно присолившие землю, кончились и мы с Андреем прибежали на помощь ребятам, то нашли их на опушке леса. Митька старательно трубил в горн — телята уже привыкли к его сигналам, но сейчас ни один из них из леса не показывался.

— Струхнули мокрогубые. Ищи-свищи их теперь, — мрачно сказал он, передавая горн Андрею. — Подуди-ка… у тебя лучше получается.

— Струхнёшь тут, — пожаловался Вовка, показывая красное, вспухшее ухо. — Меня так градиной садануло…

Долго разыскивали мы телят, находя их в самых неожиданных местах, где они прятались от града: в глухих оврагах, в лесной чащобе, под разлапистыми елями и раскидистыми дубами. Но вечером, пропуская их в загон, мы всё же недосчитались трёх телят: Черныша, Ночки и Пузана.

— Какой наказ был? — строго напомнил Авдей. — Пока телят не найдёте — спать не будете.

— Так гроза же, ливень с градом… — заныл Вовка. — Мокрые мы насквозь…

— А вы как думали — дачная жизнь здесь, конфеты да пряники? Ладно… Погрейтесь вот у костра и марш на поиски. Из-под земли выройте, из ночи выломите, а чтоб всё в ажуре было.

Просушив у костра мокрую одежду, мы зажгли факелы из бересты и отправились в лес.

Трусливого, неповоротливого Пузана нашли довольно скоро. Спрятавшись от града под вывороченный корень старой ели, он пригрелся и сладко задремал. Только свет факелов разбудил его и заставил подняться нам навстречу.

Мы отправили Пузана с Вовкой в лагерь, а сами пошли дальше, трубя в горн и зовя то Черныша, то Ночку. Не помня, сколько прошло времени, и не замечая, что начали спускаться в низину, мы наконец услышали жалобное мычание. Кто это был, Черныш или Ночка, понять было трудно, но мы всё равно обрадовались и прибавили шагу.

Но тут Митька споткнулся, и факел выпал у него из рук.

— Стоп, братва!.. Здесь же трясина. Без настила не пройдём!

Мы догадались, что вышли к Епишкиному болоту. Помогли выбраться Митьке из вонючей жижи и принялись собирать хворост, жерди, лесины. Всё это шаг за шагом укладывали на зыбкую трясину, пока не добрались до телёнка, по самую шею завязшего в болоте. Это был Черныш. Обессиленный, он уже не мычал, а только сипел и смотрел на нас тоскливыми глазами.