Патруль «Синяя стрела» - Блинов Геннадий Яковлевич. Страница 14

— Вы, ребята, скоро будете хозяевами земли нашей. Все, что есть на ней, — Петр повел рукой вокруг, — все ваше. Много вы книжек читаете, фильмов смотрите. И все-таки трудно вам представить, какой ценой досталась нашему народу вот эта самая земля и Советская власть на ней. Слушайте же. Расскажу я вам историю о вашем ровеснике, юном партизане Пашке Нечаеве. Геройски погиб он за лучшую жизнь лет пятьдесят назад, вот здесь, недалеко.

Мальчишки невольно придвинулись к Петру. Валерка сел рядом с ним, растолкав всех, и, подняв голову, не дыша, ждал рассказа Петра.

Улица опустела. Жители закрывали калитки на засовы, тревожно смотрели за околицу. Деревушка затаилась. Только Пашка еще ничего не знал. Он спокойно гнал коров к поскотине.

Всадника Пашка заметил только у самых ворот. Чуть подальше, в ложбине, он увидел еще одного конника с винтовкой за плечами.

«Беляки! — догадался Пашка. — Ишь, со всех сторон деревню оцепили». Он вспомнил, как мужики со дня на день ждали, что в их селение должен нагрянуть отряд карателей.

Правда, многие ночью исчезли из деревни. Куда они ушли? Кто-кто, а Пашка знает. Когда он погнал коров на водопой, то видел, как около острова по озеру проплыло две лодки. В них сидело много народа. Пашку не проведешь — конечно, это были те, кто подался в партизаны. Пашка и сам бы попросился к ним, но нельзя: мать больная…

Всадник открыл ворота и крикнул:

— А ну, пацан, гони скорее свою худобу…

Скот запылил по деревенской улочке. Рогатая Красуля задрала голову и старалась поймать языком шляпку молоденького подсолнуха, что возвышался над тыном. Пашка огрел ее бичом: «Жадина ненасытная. Вся в хозяина. На чужое-то больно глаз падок».

Красуля была самой вредной коровой в стаде. Она принадлежала деревенскому богатею Никишке Овчинникову. Опасаясь, что корова может залезть в чей-нибудь огород, Пашка решил загнать ее прямо во двор хозяев. Ворота у Овчинниковых распахнуты настежь. Пашка заметил оседланную лошадь, она аппетитно хрустела овсом. На крыльце сидел колчаковский офицер и помахивал нагайкой, будто отгонял комаров. Никишка, одетый в новые плисовые штаны и белую, расшитую узорами рубаху, был тут же.

— Послал и нам бог праздничек, — подобострастно говорил он. — Значит, каюк большевикам. Значит, отвоевались голоштанники…

Офицер усмехнулся и достал из кармана сигаретку.

— Так выходит. Мы их кровью заставим плакать, но сделаем по-своему.

Никишка присел на краешек ступеньки и, зажигая спичку, угодливо поднес ее колчаковцу.

— Прикуривайте. А может, соблаговолите войти в избу? Угощение сообразим…

— Душно, — отмахнулся белогвардеец. — Сначала дело сделаем, а потом…

Пашка стоял ни жив ни мертв. Скорей вон отсюда, да больно знать хочется, что еще скажет белый.

И Пашка услышал:

— Найдем — на первом дереве всех вздернем, — сказал колчаковец.

Речь шла о мужиках, которые ночью ушли в партизаны

— Надежный человек мне дал знать, — доверительно сообщил Никишка. — По просьбе, значит, моей. Следил он за ними. Сначала будто бы в тайгу направились. Потом к озеру повернули… Значица, по всем приметам, на острове их надо искать…

Пашка осторожно шагнул назад, боясь обратить на себя внимание, прислонился к воротам, постоял немного и тихо побрел по дороге. Дома выпил кружку молока и залез на пригон.

Вскоре к Нечаевым в ограду зашел колчаковец и спросил Пашкину мать, которая в это время доила корову:

— Эй, баба! Где у вас лодка?

Та устало разогнула спину и усмехнулась:

— Откуда лодка-то? Аль я сама буду плавать?

Колчаковец, стукнув калиткой, вышел.

Весной, во время половодья, деревню иногда заливало водой, поэтому у многих были плоскодонки. Летом они стояли без дела. Их-то теперь и собирали колчаковцы и свозили на площадку около церкви. Там уже был разведен костер, на нем в большом котле кипела смола. Согнанные сюда старики шпаклевали и смолили рассохшиеся плоскодонки.

Пашка все это видел с пригона. Он теперь понимал, что задумали каратели.

«Ну, Никишка, — думал мальчик, — вернутся наши — несдобровать тебе…». А потом Пашку обожгла мысль:

«А если окружат беляки партизан? Если окружат?».

Предупредить, немедленно предупредить партизан!

Начинало смеркаться. Пашка огородами дополз до поскотины. Метрах в ста друг от друга горели костры — это беляки на ночь устроили сторожевые посты в поле.

«Стерегите, стерегите, — злорадно думал Пашка. — Все равно по-вашему не будет…».

Он набрал в карман камней и начал швырять их в кусты. Зашелестели листья, оттуда с шумом поднялась ворона и громко закаркала, кружась на месте.

Колчаковцы заволновались. Взяв винтовки на изготовку, они направились к кустам.

Пашка только того и ждал. Он ужом проскользнул между костров и затаился в траве… К озеру пробирался чащобой, стараясь миновать все тропинки.

Остров был окутан туманом. Пашка разделся, спрятал одежду в кустах и забрел в теплую, как парное молоко, воду. Он боялся плыть, но, пересилив страх, тихонько заработал руками.

Он выполз на берег и обессиленно повалился на траву. Кружилась голова. Пашка впал в забытье. Когда он пришел в себя, то испуганно подумал, что, наверное, проспал дорогие минуты и опоздал… Но кругом по-прежнему стояла тишина, только горбушка месяца прочертила через озеро узкую светлую дорожку.

Миновав кусты, Пашка поднялся на луг. Здесь-то он и услышал бряцание затвора. Но это не испугало, а обрадовало его. Значит, успел вовремя. Нашел своих…

— Это я, Пашка Нечаев, — сказал он в темноту. — Я так торопился…

Скоро Пашка сидел среди односельчан и рассказывал им обо всем, что видел и слышал. Усталость сковывала тело, хотелось спать.

Партизаны совещались. Они решили устроить ловушку колчаковцам:

— Что же с тобой-то делать, Паша? — спросили его.

— Ясно, с вами останусь, — твердо ответил Пашка. — То ли стрелять не умею? Винтовку только дайте, увидите.

Он посмотрел на пулемет, что стоял неподалеку, и подумал: «Вот из этого я бы показал белякам, почем фунт лиха»…

Пашка еще не понимал, что задумали партизаны. Они быстро делали человеческие чучела из травы, укладывали их на землю и накрывали одеждой. Неподалеку разожгли небольшой костерок и повесили над ним несколько котелков.

Дозорные сообщили:

— Плывут…

Три партизана, прихватив пулемет, стали быстро подниматься на вершину скалы, что возвышалась над всем островом. Остальных командир повел в заросли. Пашка подумал-подумал и, незаметно свернув в сторону, полез по уступам на скалу. Сначала его не заметили, но, когда установили пулемет, направляя в сторону костра, Пашку увидели.

— Какого черта в самое пекло лезешь? Жить надоело?

— Не буду я вам мешать… Вон за березами укроюсь…

Слышались всплески весел. Это колчаковцы подплывали к берегу.

Шли томительные минуты. Пашка обхватил ствол березы и склонился вниз. Серебряная дорожка слабо дрожала, как от озноба. Пашка понял, что мелкая зыбь по озеру идет от лодок беляков. У подножья скалы стояла свинцовая темень.

Пашка всматривается в темноту до рези в глазах и кажется ему, что недалеко от костра качнулся и замер кустарник. «Ага, — думает Пашка. — Пришли, кровопийцы…»

По освещенной костром поляне поползли тени, они все росли, их становилось больше… Но вот уже не тени, а самих карателей видит Пашка. Они окружили поляну. Впереди офицер. Он поднимает руку с револьвером.

— Взять их! — приказывает он.

Колчаковцы бросаются вперед.

Со скалы ударил пулемет, поливая белогвардейцев свин-пом. Они заметались по поляне, бросились в заросли, но оттуда их встретили винтовочные залпы. Колчаковцы валились, сраженные пулями.

— Снять пулемет! — закричал офицер, указывая на скалу.

Несколько белогвардейцев уползло в темноту. А пулемет, не умолкая, захлебываясь от напряжения, стучал и стучал.