Боцман знает всё - Шманкевич Андрей Павлович. Страница 22

Можете мне верить, что на бак мы не бежали, как по тревоге. Мы шли не торопясь, по одному, шли так, как шёл бы всякий не умеющий плавать, зная, что сейчас его заставят лезть в воду на довольно глубоком месте.

Особого стыда перед тем фактом, что мы не умели плавать, никто из нас не испытывал. У каждого была к тому причина. Многие из нас родились в таких местах, где о большой воде знают только понаслышке. Иванов, например, до призыва болел малярией. Максимов прибыл с далёкого Севера, где особенно не расплаваешься. У меня лично была особая причина побаиваться воды, если её было больше, чем в корыте.

Я не очень-то люблю вспоминать об этом, и сами сейчас поймёте почему. Дело в том, что я уже один раз плавал и даже нырял, причём не в реке, не в озере, не в пруду, а в обыкновенной бочке, что стояла на углу нашего дома под водосточной трубой. Мать собирала дождевую воду для стирки. Вот я и умудрился свалиться в это домашнее водохранилище. Мать меня по двору ищет, а я пузыри пускаю. Хорошо ещё, что соседская девчонка крикнула матери, что я в бочку спрятался. Хорошенькое дело: спрятался!..

После этого случая я на нашу Кубань смотреть без содрогания не мог, не то что там переплывать её вместе с ребятами. Правда, они меня охотно брали с собой, чтобы было кому бельё сторожить… Но я немного отвлёкся.

— Рассаживайтесь… Подождём остальных… — говорил мичман.

Мы садились и ждали. Ждали и рассматривали забортную гладь. Я в жизни своей не видал более неприветливой водной поверхности. Она казалась мне такой маслянисто-плотной, что, окунувшись в неё, ни один человек, даже наш мичман, уже не смог бы вынырнуть.

А мичман следил за нами внимательно и посмеивался в усы. Усы у него были как у запорожца, и поэтому никак не верилось, что он способен выучить нас держаться на воде, хотя сам — один из чемпионов Черноморского флота.

Наконец все «топоры» собрались. Мы сидели, молча курили и ждали команды построиться. Но мичман расхаживал по палубе и, казалось, совсем не обращал на нас внимания. Вдруг он остановился и спросил:

— Ну, орлы, о чём задумались?

О чём мы задумались? Я уже сказал, о чём мы думали. Мичман посмотрел на нас и рассмеялся:

— Знаю я, товарищи, все ваши думки… Так вот, бросьте вы смотреть на воду, словно лишние в доме котята… Прежде чем опустить вас за борт, я научу вас плавать на палубе…

— Как это — на палубе? — пропели мы девятиголосым хором.

— Очень просто… Будете ложиться животами вот на эти банки, — мичман ткнул носком ботинка в ножку скамьи, — и делать вид, что плаваете по океану… Но этим мы займёмся со второго урока, а сегодня я думаю прочесть вам вступительную лекцию…

Начал мичман с признания, что сам в своё время был «топором», и не простым, а с железной ручкой, как он выразился.

Когда призывнику Блинову сказали в военкомате, что он по всем статьям годен во флот, он вышел пошатываясь, сел в сквере на скамейку и просидел дотемна. Перед его взором вставало море, только не гладь морская, не ширь, а глубины зеленовато-сумеречные, непроглядные. А когда вспомнил он, что в океане есть места глубже шести километров, то ему и совсем стало плохо…

Тут же вспомнился ему и тот ливень, и та водосточная канава в родном городе, в которую он был сдут порывом ветра. Как видите, у нас с мичманом есть общее: у него — канава, у меня — бочка. И дальше мы приблизительно одинаково начинали, и он был в «топорной» команде, да только не пришлось ему долго «плавать», лёжа животом на банке. Этому помешала первая бомбёжка Севастополя…

Мичман считал, что рассказывать нам обо всех военных дорогах, которые он прошёл, проплыл и проехал, не стоит. Он рассказал нам только об одном случае.

После третьего или четвёртого госпиталя попал старшина второй статьи Блинов в обыкновенный пехотный полк, сформированный заново, ни в каких операциях, связанных с форсированием водных преград, ещё не участвовавший. Надо сказать, что судьба хранила старшину: за всю войну ему ни разу не приходилось попадать непосредственно в воду. Всегда подвёртывались какие-либо плавучие средства. Зато воевать в сухопутных условиях он научился отлично и даже прослыл как большой специалист по добыванию «языков».

Пока полк шёл с боями по степям и лесам, всё было хорошо. Но вот фронт придвинулся к довольно солидному рубежу, к реке шириной метров в сто, если не в полтораста, и тут пришлось подзадержаться. Такую преграду с ходу не возьмёшь, тем более противник солидно укрепил свой берег.

Я, товарищи, войны не застал. Даже тревоги, кроме учебной, ни одной не пережил. Об огне, кинжальном там, фланкирующем, трёхслойном и всяком другом, понятие имею только учебно-теоретическое, поэтому рассказывать вам с художественными подробностями, как гитлеровцы встречали попытки полка форсировать реку, не стану. Да и мичман об этом мало говорил. Рассказал он нам вот про что.

На третий день прибыл в штаб полка генерал, командир дивизии. Солдаты сразу насторожились: генералы зря не приезжают, тут жди приказа о решительных действиях. Насторожился и старшина, и не напрасно насторожился. Приходит командир взвода, лейтенант, и зовёт его к самому генералу. Разведчики переглянулись — это что-нибудь да значило…

Генерал, как только увидел старшину, приказал:

— А ну, расстегните-ка ворот!

Старшина удивился такому приказу, однако, хоть не совсем охотно, выполнил: не очень ему хотелось показывать командиру дивизии то, что осталось от матросской тельняшки. А осталось всего ничего, кусок рукава, который он пришивал на груди к обыкновенной армейской бязевой сорочке. Увидел генерал этакое и сразу подобрел.

— Теперь, — говорит, — верю, что у вас настоящий моряк имеется…

Это он майору сказал, командиру полка, а старшине сказал другое, от чего старшина сразу про морские глубины вспомнил. Предлагал генерал старшине Блинову, не больше не меньше как в одиночку, форсировать водный рубеж, без всяких плавсредств, заметьте, и привести «языка».

Не решился старшина сказать генералу, что он «топор с железной ручкой». Он так понимал, что здесь была задета общематросская честь. Потом он пожалел об этом, да было уже поздно. Сказал он: «Есть!», щёлкнул каблуками и вышел из штабного блиндажа. Хотел было тут же повиниться перед лейтенантом, да тот опередил его.

— Мне скажите спасибо, — говорит. — Это я вас рекомендовал генералу…

— Спасибо, — ответил старшина вежливо, а у самого на душе разные нехорошие слова.

Поиск был назначен на два часа ночи. Тут учитывался и заход луны, и притупление бдительности противника, ослабление огня и прочие тактические соображения. В распоряжении старшины было около шести часов, и он принял смелое решение — ликвидировать за это время свою плавнеграмотность. Тут, конечно, было уже не до стиля, брасса там или кроля, — научиться бы только на воде держаться!..

Среди лесочка, в километре от передовой, старшина приметил что-то вроде озерца или пруда. Вот он и направился, не мешкая, туда. Пришёл, разделся и, не зная броду, бухнул в воду… И сразу же зарылся в ил, как карась. Потом он всё озерко исходил и больше, чем по колено, глубины не нашёл. Конечно, на такой глубине не утонешь, будешь «плавать»… Еле смыл старшина грязь с тела и бросил эту затею. В душе он совсем загрустил, но виду не показал.

Наступил срок, и он с двумя солдатами-провожатыми отправился к реке. Дело осложнялось тем, что плыть-то надо было в гимнастёрке и в брюках — голого человека в темноте за версту видно… Одним словом, на берегу пустынных волн стоял он, дум тоскливых полн, и на воду смотрел.

Но, сколько ни смотри, выполнять задание надо. Выбрал старшина минуточку, когда гитлеровцы не пускали осветительных ракет, и тихонько спустился к реке с крутого берега. Тут уже не раздумывая скользнул в воду. Хотя глубина была в реке и не океанская, старшине показалось, что на дно он опускался очень долго… Оставаться на такой глубине больше секунды ему не хотелось, и он, оттолкнувшись от грунта ногами, работая кое-как руками, выплыл у самого берега. Его немного отнесло по течению. Тут под руку ему попались плети корней, свисавших до самой воды. Он ухватился за эти гибкие корни так крепко, что уж никакая сила, казалось, не способна была оторвать от них. Но вдруг он услышал почти над головой шёпот одного из сопровождавших его солдат: