Боцман знает всё - Шманкевич Андрей Павлович. Страница 23

— Вот это да!.. Нырнул — и пропал… Что значит матрос!..

— А что же ты хотел? — прошептал второй. — Для него это, как для рыбы, родная стихия. Он теперь вынырнет где-нибудь на середине, схватит воздуху и опять под воду… Попробуй заметь такого… Командование знало, кому это дело поручить!

От таких слов старшину в жар бросило. Выходило, что он совершает преступление, обманывает и командование и солдат-однополчан. Нашлись бы ведь в полку и не матросы — хорошие пловцы.

«Хоть пешком по дну, а иди, старшина… — сказал он себе и добавил: — Нет такой реки, на которой матрос не найдёт чего-нибудь плавучего…»

Старшина разжал пальцы и выпустил корень.

Только на этот раз он не пошёл сразу на дно, удержался на воде две-три минуты. За это время течение отнесло его на десяток метров вниз. И вот в тот самый момент, когда положительная плавучесть угрожала перейти в отрицательную, что-то легонько стукнуло старшину по затылку. Он быстро обернулся и чуть не вскрикнул от радости: судьба послала ему отличное сосновое бревно.

Заполучив такое подручное средство, старшина сразу пришёл в норму. Он оттолкнул бревно от берега, уцепился за него левой рукой, а правой стал загребать в сторону противника. И, странное дело, плыл он, почти не опираясь на бревно. А когда гитлеровцы пускали ракеты, спокойно нырял или, пряча голову за бревно, высматривал, где ему лучше высадиться.

Гитлеровцы заметили бревно и на всякий случай дали по нему несколько очередей, но старшина остался цел и невредим.

Мичман не рассказывал нам, как ему удалось «уговорить» вражеского наблюдателя отправиться вместе с ним на нашу сторону. Кажется, самым убедительным доводом послужил вид старшины, кусок тельняшки у ворота и добротный матросский нож.

Гитлеровец «согласился» тихо, по-пластунски доползти со старшиной до берега, но когда разведчик предложил ему лечь в воду и плыть, он замычал и категорически замотал головой: не умею, дескать, плавать. На это старшина ему ответил:

— Я и сам не чемпион ещё…

Тот ничего не понял, и тогда старшина по-немецки сказал ему приблизительно следующее:

— Очень сожалею, герр, но тогда мне придётся пригласить кого-нибудь другого…

Фашист всё хорошо понял. Так хорошо, что немедленно начал стаскивать свои сапоги с подковами. Пока старшина искал бревно, он уже сам полез в воду. И знай фашист, что старшина действительно ещё не чемпион по плаванию, он мог бы от него уйти. Но он и не подозревал этого, стоял и, дрожа всем телом, ждал «руссиш матрозен».

Бревна на месте не оказалось. Наверно, его отнесло течением. Другого выхода у старшины не было, и он принял отчаянное решение — плыть без подручных средств рядом с пленным.

А чтобы «язык» не утонул, старшина связал его сапоги за ушки и опрокинул их в воду так, что получилось два поплавка. Он предложил гитлеровцу воспользоваться этим плавучим средством, но тот отказался: он отлично держался на воде. А старшина, под благовидным предлогом не выпустить «языка», ухватился за него одной рукой да так и плыл до самого берега.

Когда их обоих вытащили на берег, старшина приказал солдатам вести «языка» прямо к генералу, а сам углубился в лес… Не мог же человек идти к генералу, если в желудке у него было не меньше ведра воды, когда его мутило при каждом движении.

Вот, товарищи, какую историю рассказал нам мичман во вступительной лекции. Только вы не думайте, что мы сразу же после неё перестали быть «топорами» и попрыгали за борт. Это пришло потом, месяца через два.

Боцман знает всё

Боцман оказался совсем не таким, каким думал его увидеть молодой матрос Василь Петренко. Он не курил трубки (и вообще не курил), не носил усов и бороды, не распекал своих подчинённых зычным или хриплым голосом и не отличался могучим телосложением. Китель на нём сидел франтовато, подворотничок сверкал белизной, пуговицы отливали золотом.

Василю показалось с первого взгляда, что боцман — человек несолидный, что он не столько исполняет должность боцмана, сколько играет эту роль.

Боцман быстро перезнакомил молодёжь со всеми «стариками», а вечером устроил что-то вроде пионерского костра, на котором молодые, незаметно для себя, поведали свои несложные биографии. Сам боцман, как бы к слову, рассказал им о корабельных традициях и порядках.

На другой день боцман определил Василя к месту: он отдал его под начало старшего матроса Булавинова, человека спокойного, рассудительного, цепкого до всякого дела. Им обоим была поручена покраска корпуса ниже якорного клюза.

— Учитесь, товарищ матрос. В хозяйстве такое ремесло всегда пригодится, — сказал боцман. — Булавинов у нас отличный маляр, перенимайте опыт.

— Есть перенимать опыт! — отчеканил Василь.

Но Булавинов не сразу допустил Василя к настоящей работе. Сначала Василю пришлось только размешивать краску да передвигать самого Булавинова на беседке. Это немного обидело молодого матроса, но он и виду не показал. Ему хотелось разузнать у Булавинова про боцмана, и он сказал:

— Интересный у нас боцман…

— Чем это интересный? — как-то насторожился Булавинов.

— Лёгкий он какой-то… — неопределённо ответил Василь.

— Да? Лёгкий, говорите? — переспросил Булавинов и помолчал, видимо подбирая слова. Потом добавил: — Имейте в виду, такого боцмана, как наш, на всём флоте нет. Он всё знает. Понятно я говорю?

Старший матрос сказал это таким тоном, точно Василь обидел его самого.

— Да ничего особенного я и не сказал, — начал оправдываться Василь. — Показался он мне таким с первого взгляда.

— А вы по внешности не судите о человеке.

Булавинов спустился на беседку и стал закрашивать шаровой краской бурые пятна под якорным клюзом. По мере надобности Василь приподнимал беседку или передвигал её с одного места на другое.

«Ишь ты, — думал он, — как они тут за боцмана горой стоят. «Лучшего на флоте нет»! Перехватили, наверное, через край… Есть ведь и такие, которые всю жизнь на море. Опыта у них побольше будет. А пример с него берут. Ну, поживём — увидим!»

Просто удивительно, почему Василю, степному пареньку, жившему у такой малой речушки, на которой никакой лодке не развернуться, полюбилось море. На призывной комиссии он решительно заявил, что хочет пойти на флот, и его просьбу удовлетворили. Теперь Василь ставил перед собой одну цель: стать в своё время боцманом, а там видно будет…

«Учиться никогда не поздно, — рассудил он мудро. — Раз надо начинать с того, чтобы краску размешивать, значит, размешивай хорошо…»

Через неделю Василь так «оморячился», что уже не путал названий частей корабля, знал назубок все расписания боевых тревог и своё место по любой из них. Делал всё так старательно, что боцман в присутствии других матросов похвалил его. Для полной удовлетворённости не хватало Василю только одного — морского простора. Дни и ночи стоял корабль среди бухты на якоре, и всё «плавание» только в том и заключалось, что корабль разворачивало ветром с одного направления на другое.

— В море бы скорей, — сказал он как-то Булавинову. — А то как на берегу… Меня хотели на батарею послать, так я и руками и ногами отбивался. Отбился, а всё равно вроде телка на верёвочке…

— Да, непорядок. Надо будет командиру сказать, — усмехнулся Булавинов.

— Ну вот, опять смеётесь. Вроде я не понимаю, что это делается тогда, когда приказ будет. Я про то говорю, что моря по-настоящему ещё не видел.

— Посмо?трите ещё! — успокоил Булавинов. — Я сам море люблю.

— А боцман про поход ничего не говорил? — хитровато спросил Василь. — Он же всё знает.

— Говорил. Говорил, что поход будет своевременно или чуть попозже. Но вы не бойтесь, про вас не забудут.