По следам М.Р. - Раевский Борис Маркович. Страница 35

Последняя фраза ребятам особенно понравилась. И хотя Николай Филимонович, проставлявший в статье запятые и другие знаки препинания, в этом месте крякнул и иронически посмотрел на следопытов, ребята решили ничего не менять.

Редакция молодежной газеты занимала чуть не целый этаж большого здания. В коридор выходило множество дверей с аккуратными дощечками: «Главный редактор», «Зам. редактора», «Отдел культуры» и снова «Зам. редактора», и еще, и еще. Куда же идти?

Рядом с Витей открылась дверь, выскочил какой-то запаренный дядька, и стало видно, что в комнате осталась одна девушка с очень добрым лицом. «Спрошу у нее», — решил Витя.

Но как только он заглянул в комнату, девушка замахала руками:

— Не мешай, мальчик, не мешай. Школьный отдел налево.

В школьном отделе на Витю руками не махали, но, узнав о теме статьи, переправили его в соседнюю комнату с табличкой «Ответственный секретарь», где сидел Юрий Борисович, полный очкастый юноша в клетчатом пиджаке. Быстро водя пером, он дописал строку, поставил жирную точку и только тогда взглянул на Витю:

— Садись! Покажи! Сам писал? Молодец! Подожди! Посмотрю!

Говорил он так же обрывисто, как и Витя, только у Вити это получалось медленно, с запинкой, а у Юрия Борисовича — скороговоркой, быстро и с ударением на каждом слове.

Взяв статью, он уперся обеими руками в стол и принялся читать.

Витя, не спускавший с него глаз, заметил, что в начале каждой страницы брови Юрия Борисовича высоко подскакивали, лезли на лоб все выше и выше, и только когда Юрий Борисович переворачивал листы, брови его возвращались на свое место.

«Интересно, — подумал Витя. — Как заводные».

Некоторые места Юрий Борисович перечитывал дважды и ставил против них на полях очень красивые вопросительные знаки. Особенно много вопросительных знаков накопилось в конце статьи, а несколько последних строчек секретарь обвел жирной синей чертой.

«Не понравилось», — решил Витя.

Кончив чтение, Юрий Борисович еще раз перелистал статью, поставил еще один симпатичный вопросительный знак, разогнул спину и выпалил, словно из пулемета:

— Красота! Орел! Пушкин! Гоголь! Лев Толстой! И Алексей тоже!

Витя, не ожидавший похвал, вспыхнул от радости. Но Юрий Борисович таким же точно тоном продолжал:

— Только сыро! Вяло! Без перца! Без соли! Не звучит! Не тянет!

Витя еще раз вспыхнул, теперь уже от огорчения.

А Юрий Борисович, не обращая на него внимания, — продолжал:

— Тема — в точку! Материал — свежий! Нужный! Для третьей полосы! Вместо фельетона! Ладно! Выправим!

Остановившись с разгона, секретарь пристально уставился на Витю:

— Все правда? Ничего не выдумал? Источники надежные? Накладки не будет?

Витя опешил:

— Что вы! Мы же всем звеном… В архивах. И в библиотеке… И учитель наш Николай Филимонович… Он все видел… Своими глазами.

— Учитель, говоришь? Фамилия? Телефон? Позвоню! А что собрано? — И, не ожидая Витиного ответа, секретарь продолжал: — Покажешь! Проверим! Уточним!

Еще раз взглянув на Витю, словно желая убедиться, заслуживает ли он доверия, Юрий Борисович разразился последней очередью:

— Если все верно — напечатаем! Поздравляю! Всё! Жду! — и, отложив в сторону Витину статью, Юрий Борисович уткнулся в длинные узкие листы, пахнущие типографской краской.

Витя, понемногу приходя в себя, тихонько выбрался из кабинета.

На следующий день он снес в редакцию материалы, собранные «звеном М. Р.». Юрий Борисович просмотрел записи ребят, копии архивных документов, сделал какие-то пометки возле вопросительных знаков на полях и, возвращая Вите его бумаги, сказал, что нынче же покажет статью редактору.

— Звони! Завтра! Днем!

После уроков Витя позвонил и сразу почувствовал: что-то случилось. Голос у Юрия Борисовича был не такой бодрый, как всегда, и даже восклицательных знаков в его речи поубавилось.

— Редактор сказал — подходяще! Но… Мало доказательств! Вдова — не тянет! Может, она со зла?! Наговаривает? Добудь еще доказательства! Веские! Ясно? Тогда напечатаем! Непременно,

Узнав эту новость, ребята приуныли.

— Придирается! — пробурчал Генька. — Какие еще доказательства?

— Да, печально, — в раздумье сказал Николай Филимонович. — А из Москвы ответа все нет?

Генька покачал головой.

— Говорил же я — махнуть бы туда!..

— Съездить — оно, конечно, лучше, — засмеялся Николай Филимонович. — Я бы и сам… Но… — он развел руками.

Оля больно ущипнула Геньку за руку.

— Ты чего? — обернулся он.

Но Оля, сделав большие глаза, приложила палец к губам и показала на дверь. Генька отмахнулся.

— А скажите, — обратился он к учителя. — Мы вот никак не можем понять: почему заметка в «Искре» подписана Е. Ч.? Почему Егор Чурилов не скрыл свою фамилию? Ведь это было так легко!..

— Вовсе не легко. Я уже и сам думал об этом, — ответил Николай Филимонович. — Если бы Егор не сообщил в редакцию свое настоящее имя и что он когда-то был другом Михаила Рокотова — письмо, конечно, не опубликовали бы. Мало ли кто что выдумает?! Вот и пришлось ему, очевидно, выступить с открытым забралом, чтобы придать письму убедительность, правдоподобность…

— Ясно! — воскликнула Оля и, снова щипнув Геньку, указали глазами на дверь.

— Блестящая идея! — воскликнула она, когда вместе с мальчиками очутилась в коридоре. — Пусть едет Николай Филимоныч!

— Пусть! — усмехнулся Витя. — А деньги? Знаешь, сколько… стоит билет? Десять рублей туда… и десять — обратно…

— Соберем, — торжествуя, заявила Оля.

Ребята переглянулись.

— Как? — нахмурился Витя и, покраснев, твердо заявил: — У меня, например, нет…

— И не надо! — воскликнула Оля. — Помните, как мы шестьдесят рублей заработали? На памятник пионерам-героям?! Вот и теперь. Соберем лом, утиль! Сдадим, деньги — на билет!

— Не выйдет! — сказал Витя. — Чтобы двадцать целковых… знаешь, сколько лома надо? Гору!

— Ничего, — вмешался Генька. — Мы не одни. Все наши К. С. помогут!

Каждый день в течение трех недель Вася Коржиков делал какие-то таинственные пометки в своем блокноте.

Каждый день группы ребят, по двое, по трое, ходили по лестницам ближайших к школе домов, звонили вовсе двери и спрашивали:

— Нет ли ненужных старых кроватей, керосинок, чайников? Нет ли бутылок, банок? А тряпок, газет?

И каждый день свозили на санках весь собранный утиль на школьный двор.

Два раза приезжал грузовик, ребята грузили на него лом, и машина куда-то увозила его.

Через три недели Вася Коржиков сказал Геньке:

— Ну, получай, — и выложил на стол пухлую пачку денег. — Девятнадцать рублей. Пересчитай.

Генька добавил к ним рубль, взятый у матери, и обменял все деньги на две новенькие хрустящие десятирублевые бумажки. После уроков он направился к Николаю Филимоновичу в учительскую.

Оля и Витя, волнуясь, ждали его в коридоре.

Чем кончатся переговоры? Поедет ли Николай Филимонович? Сможет ли он на несколько дней оставить школу?

В учительскую вошел химик, потом англичанка. Вскоре они вышли и туда вошел директор вместе с физкультурником. Оля и Витя ждали. Прошло десять минут, и пятнадцать, и двадцать, а Генька все не выходил.

Наконец он выскочил из учительской, красный, взлохмаченный.

— Едет! — возбужденным шепотом сообщил он. — Директор отпустил. На пять дней.

— А это что? — Оля указала на Генькин кулак, в котором была крепко зажата десятирублевка.

— Не взял. То есть одну взял, а вторую — нет. Хотел вовсе на свои деньги ехать, но я заявил, что мы категорически…

— Верно! — воскликнула Оля. — Категорически!