Семнадцать перышек - Данилов Владимир Михайлович. Страница 12

Наконец Тымера сжалилась над нами. Горы подступили к берегам. Река засуетилась, заплясала по камням. Веселую воркотню воды мы услышали за добрых полкилометра.

Едва над камнями переката забелели первые бурунчики, как мы причалили к берегу и, разобрав удочки, стали рыбачить.

Хариусы словно заждались нас. Они стремительно вылетали из глубины и хватали самодельные мушки, будто вкуснее их ничего на свете не было. За четверть часа мы натаскали полведра отборной рыбы. Можно было разводить костер и готовить ужин, но солнце еще стояло высоко и начальник отряда решил, что бивак устраивать рано.

Сматывая свою удочку, я замешкался на берегу. Лодка, в которой ехали начальник отряда и техник, уже плясала на волнах переката. Я быстро выгреб на середину реки и, наслаждаясь скоростью, легонько подправлял веслами.

Вдруг впереди меня, на правом берегу, мелькнуло какое-то серо-желтое пятно. Над травой поднялась голова собаки. Пес не сводил глаз с удаляющейся лодки, в которой плыли мои друзья. Но откуда он взялся здесь, на безлюдных берегах Тымеры? Кругом на сотни верст горы да тайга, и ни одной человеческой души.

Я заработал веслами наперерез течению. Лодка, увлекаемая быстрыми струями, медленно развернулась к берегу. Шум переката заглушал плеск весел, и собака не слышала моего приближения. Взгляд ее по-прежнему был обращен в сторону впереди идущей лодки.

Метр за метром я продвигаюсь к берегу. И когда до него остается совсем мало, река проносит меня мимо собаки. Та медленно поворачивает голову, и я вижу крутой лоб с широко расставленными чуткими ушами. Волк! Вернее, волчонок. Видимо, он услышал, как переговаривались мои товарищи, и любопытство пересилило страх. Волчонок вышел из прибрежных кустов, чтобы рассмотреть странный предмет, плывущий по реке.

Теперь он пристально смотрит на меня. Чтобы не плескать водой, я осторожно поднимаю лопасти весел и в то же время делаю энергичный гребок. Лодка медленно приближается к берегу. Еще несколько гребков, и я попаду в улово-прибрежный омуток. Тогда я смогу оставить весла в покое. Обратное течение поднесет меня к волчонку.

Зверь дважды опускает голову, принюхивается. Но немигающий тяжелый взгляд по-прежнему нацелен на меня.

Весла… Как они не нужны мне в эту минуту. Ружье стоит в ногах. Стоит протянуть руку, и можно стрелять. Но тогда придется бросить весла, и река развернет лодку.

И тут я почувствовал, как речные струи отпустили лодку. Она секунду постояла на месте и поплыла навстречу зверю. Наконец я попал в улово.

Осторожно протягиваю руку за ружьем. В тот же миг на берегу качнулась ветка, и, припадая головой к земле, из кустов выходит второй волчонок. Можно стрелять. Но ружье заряжено утиной дробью. Пули в патронташе.

Не спуская глаз со зверей, нащупываю пулевой патрон и, переломив ружье, вставляю его в патронник. Но едва клацнула защелка затвора, какая-то неведомая сила разом подбросила обоих зверей. Не успел я приставить приклад к плечу, как волки исчезли в прибрежных кустах.

Вечером на биваке мои спутники с упреком говорили:

— Видели мы твою охоту. Зачем перезаряжал ружье? Ведь каких-нибудь двадцать метров. Даже дробью выстрел был бы верным.

Теперь я с ними тоже согласен. Одного только не могу понять: почему волчат, ни разу не видевших человека, испугали не сами люди, а звук металла? Это для меня до сих пор остается загадкой.

Таежные сувениры

На моей книжной полке есть уголок, куда я не ставлю книг. Сюда я складываю вещицы, с которыми связана какая-нибудь история.

Клешня черноморского краба напоминает мне о том, когда я впервые нырнул с маской на морское дно. Кусочек графита я подобрал в старой штольне Курейского рудника. Расклеванную кедровкой шишку нашел на берегу таежной речки Амундакта. А цветок синего сибирского подснежника засушил в начале короткого северного лета на Нижней Тунгуске.

Есть среди моих сувениров патрон от боевого карабина и маленькая блесна «Байкал». Эти вещицы я привез из последней экспедиции, и они мне особенно дороги.

Геологический отряд, в котором я работал, на гидросамолете был заброшен на озеро Северное. Отсюда на лодках мы должны спуститься по реке Северной до Нижней Тунгуски. За месяц предстояло проплыть более трехсот километров.

Места здесь глухие. Люди встречаются редко. И мы не рассчитывали увидеть кого-нибудь. Разве что эвенков-оленеводов. Да и то не известно, пасут ли они в это время оленей у Северной.

…Уже двадцать дней речные струи плещутся о тугие борта наших резиновых лодок. Двадцать ночей «ад крышей нашей палатки то проносятся плаксивые дождевые тучи, то в звездном небе повисает круторогий месяц. Еще десять таких дней и ночей, и мы придем на базу, где встретим своих друзей. А пока — на сотни верст безлюдная тайга и тихое журчание реки на перекатах.

Как-то на исходе дня мы начали просматривать место для ночлега. И вдруг на правом берегу реки увидели остов чума.

Не передать волнение, охватившее трех затерянных в необозримой тайге людей, встретивших след человека.

Когда мы причалили к берегу, сразу же стало ясно, что здесь до нас был лагерь геологов. Мы нашли комплект использованных батарей для рации и несколько этикеток, какие геолог кладет вместе с образцом в мешочек, чтобы точно знать, откуда отколот камень.

Эту стоянку неизвестный отряд покинул утром или накануне нашего появления на берегу. Даже золу в костре еще не развеяло ветром.

Настроение у нас поднялось сразу. Мы не одни на Северной, значит, можем встретить людей.

Заночевали на этом обжитом берегу, а утром снова тронулись в путь. Но теперь каждый из нас, выходя из лодки, внимательно присматривался — не отыщутся ли новые следы идущего впереди отряда.

Днем мои друзья ушли в маршрут к сопке, что в двух километрах от левого берега реки. А мне поручили наловить к ужину хариусов.

Неподалеку от нашей остановки по карте я отыскал безымянную речку. Там и решил походить с удочкой.

Речушка оказалась совсем не такой, какой я себе представлял. Вдоль ее берегов течение лениво покачивало длинные подводные травы. Если и была в ней рыба, то где-нибудь в верховьях, на каменных перекатах. А здесь, сколько я ни забрасывал удочку, не встретил ни одной рыбешки.

Спускаясь вниз по берегу, дошел до устья. И тут вновь обнаружил стоянку геологов. Неподалеку от кострища торчали вбитые в землю колышки двух палаток.

Я обошел покинутый лагерь и спустился к реке. На берегу лежали два спиннинга в полной оснастке. Они были оставлены так, словно люди отлучились на несколько минут и скоро должны вернуться.

Но я знал, что они не вернутся. Костер был залит водой, а так поступают, когда уходят совсем.

Я взял забытые спиннинги, надеясь, что, может быть, мы нагоним неизвестный отряд и я смогу сделать людям приятное — вернуть им их собственность.

Три дня поверх грузов в моей лодке лежали спиннинги. И все эти дни, высаживаясь на берег, мы по-прежнему старались не пропустить какой-нибудь след отряда геологов. Но больше следы не попадались.

Мы уже решили, что за отрядом прилетел гидросамолет и геологи давно вернулись на свою базу. Но наши догадки не подтвердились. К полудню в конце длинного плеса, под высокими лиственницами, мы увидели две белые палатки. Возле них дымился костер, и трое людей, заметив наш «флот», в изумлении замерли на берегу.

Встречная волна сводила на нет скорость течения. Мы налегли на весла, чтобы помочь реке, и через полчаса уже пожимали руки геологам Эвенкийской экспедиции из Красноярска.

В их отряде было столько же людей, сколько и в нашем. Геолог Антонина Андриановна, радист Виктор Королев и рабочий Виктор Захаров, которого, в отличие от Виктора-радиста, в отряде в шутку звали Захаркой.

Уже через минуту стало ясно, что мы встретили настоящих друзей. Они вот уже полтора месяца как не видели людей, мы — двадцать пять дней. Мы говорили, говорили и не могли наговориться. Разошлись по своим палаткам, когда в костре потухли последние угли.