Солнечный круг - Урманов Кондратий Никифорович. Страница 18

Глядя на взволнованного Петю, я говорю:

— Успокойся, Петя… Конечно, обидно, что Паша погиб, и мы понимаем твое негодование…

— Он уже, наверное, собирался лететь к нам, — с грустью говорит Петя, — к маю был бы на наших Почтовских угодьях…

— Да, кряковые прилетают к нам одними из первых… По всей вероятности, в феврале караваны птиц, проводивших зиму в Индии, покидают эти места и летят к себе на родину…

— Какой-нибудь буржуй слопал твоего Пашу, — говорит Володя и тем еще больше волнует Петю.

— Этого мы не знаем, — стараюсь я успокоить юного друга. — Наоборот, селезень мог попасть рабочему… Как бы там ни было, но дело сделано. Давайте, ребята, разбросим карту и проследим путь, по которому летели наши утки…

Вооружившись дневником, мы все склонились над картой.

— Вот, — говорю, — смотрите, уточка Даша погибла в первую свою осень возле села Крохалевки Новосибирской области, пролетев всего каких-нибудь 50 километров от места, где вывелась. Володин Свистун погиб в том же году на озере Кулундинском, возле города Славгорода, уточка Маша погибла в октябре того же года за городом Акмолинском на реке Сыры-Су. Колин Орел погиб на озере Балхаш, но уже весной 1949 года, осенью того же года на озере Иссык-Куль погибла Катя, и только весной 1950 года погиб Паша возле города Аллахабада… Остались в живых мой Кузя да чирочек Шустрый. Эти, видно, похитрее всех остальных и не скоро попадут под выстрел охотника… Моего Кузю помните, какой он был остроглазый?! Такие не только на расстоянии видят охотника, они на три метра в земле видят.

Ребята рассмеялись, и Володя сказал:

— Задачу мы решили хорошо. Теперь мы знаем, по каким местам идет перелет и где наши птицы проводят зиму… Мне ведь тоже жалко своего Свистуна, — он покосился на Петю, — но я плакать не намерен. Нет других способов проследить пути перелета…

— И мне не жалко своего Орла, — сказал Коля, — а селезень-то был получше твоего Паши. Главное, мы узнали многое…

Петя не мог еще примириться с гибелью Паши.

— А мне жалко, — сказал он. — Теперь я своего нового Пашу не отпущу. Возьму с собой корзину, поймаю селезня и уточку, привезу домой и буду за ними ухаживать.

— А это идея, — говорю я. — Через день мы должны быть на месте, и каждый из нас должен поймать по паре уточек, чтобы вести за ними наблюдения, а то какие же мы натуралисты!

Ребята повеселели не только оттого, что поставили перед собой новую задачу, но и оттого, что я согласился ехать с ними на любимые Почтовские охотугодья.

Мы условились о разных мелочах, необходимых в таком доходе, и ребята шумной ватагой покинули мой дом.

Завтра в путь!..

Ванина бригада

…На восходе солнца все озеро в веселом, ликующем блеске. Легкий ветерок рябит бирюзовую гладь воды, солнечные блики переливаются множеством цветов, и кажется, что это играет рыба — серебристая, зеленая, золотая, огненно-красная… В бледно-голубом небе носятся легкие чайки, длиннокрылые медлительные мартыны, пролетают стайки «холостых» селезней, с полуободранными крыльями — признак линьки. Высоко в небе, над прибрежными камышами, парит болотный лунь, высматривая добычу — сейчас у всех птиц появились дети.

Я стою на берегу сибирского древнего моря, остатки которого мы называем коротким словом — Чаны. Озеро невозможно окинуть взглядом: его длина сто километров и ширина — шестьдесят-семьдесят. Оно часто бывает неспокойно, и местные жители зовут его морем.

— Задурила погодушка, а рыбаки ушли в море… — переговариваются между собой жены рыбаков, глядя в бурную даль.

Береговая линия озера причудливо извилиста, заливы глубоко врезаются в материк, так же как полуострова далеко уходят в озеро. На одном из таких полуостровов расположилась старая деревня и государственный рыбозавод.

Сегодня озеро на редкость спокойно. На пристани у при чала стоят баржи, на берегу перевернутые лодки, а в отдалении — на рейде — отдыхает катер, которому ежедневно приходится совершать дальние рейсы к местам, где работают бригады рыбаков, и вывозить оттуда добытую рыбу.

Рядом с пристанью — цеха рыбозавода: приемочный, засольный, охлаждения и копчения. На паутине вешалов вялится рыба. У приемочного цеха — груды бочек, корзины, ящики, тележки, весы.

Еще рано, и на дворе рыбозавода, кроме сторожа, никого не видно.

Первым на берегу появляется белокурый мальчуган лет десяти в матросской бескозырке и большой, явно не своей, телогрейке. В правой руке он несет коричневую сумочку, а левой поддерживает на плече весло и два длинных удилища.

Я подхожу к нему и спрашиваю: далеко ли он хочет плыть?

— Да вот, в камыши… — показывает он вправо и приглядывается ко мне, как к чужому человеку. — После бури всякая рыба по камышам гуляет…

— А что, разве вчера буря была?

— У нас часто бури… — Он кладет свое «хозяйство» на перевернутую кверху дном дощатую лодку. У него большие голубоватые глаза, выцветший до белизны чуб и немного облупившийся толстоватый нос. На ленточке бескозырки надпись — «Балтиец». Подобных мальчишек можно встретить всюду на берегах наших морей.

— Вчера такой разыгрался штормяга, думал, домой не попаду. Хотел уже в камышах ночевать, да к вечеру маленько стихло…

Я спрашиваю его о переживаниях, а он, улыбаясь, говорит:

— А чего бояться? Это не на море, а у берега.

Он, конечно, разумеет не Каспийское и не Черное моря, а свое.

— Лодка у меня большая, и волн я никаких не боюсь, только с ветром мне не справиться. Угнало бы куда-нибудь, за день потом домой не доберешься…

Я смотрю в безбрежную сверкающую даль и, действительно, кроме неба и воды, ничего не вижу.

— Ну сегодня погодка — лучше не надо… — говорю я, зная, как наши городские рыбаки любят тихую солнечную погоду.

— Нет, — возражает маленький рыбак, — сегодня тоже погода неважная для рыбалки. Вот когда валик гуляет (небольшая волна), рыба лучше клюет. В тихую погоду насадка висит без движения, а когда валик — она играет, и рыба ее скорее замечает… — просвещает он меня. — Это уж мы знаем точно…

Я помогаю ему перевернуть и столкнуть на воду лодку-плоскодонку и говорю, что с удовольствием съездил бы с ним порыбачить, но мне нужно побыть на рыбозаводе.

— Вы из города? — спрашивает он. — А крючков, наверное, не привезли… Сколько людей приезжает, а крючков никто не привозит.

— Как же не привез! Я ведь знал, что вам надо…

Достаю из кармана спичечную коробочку и показываю ему все свое богатство — сотню самых маленьких крючков — заглотышей, как их называют ребята. Где бы я ни был, меня везде одолевают малыши просьбами: привезите заглотышей. Сейчас, открывая коробочку, я думаю, что сердце юного рыбака будет мгновенно покорено при виде таких крючков. Но что с ним?.. Он даже руки не протянул, чтобы взять, детально осмотреть мою драгоценность, а вспыхнувшая в глазах любознательность погасла.

— Кого ловить такими крючками? Чебаков только! У меня и насадок для них нет… — разочарованно говорит он. — Нам такие крючки не годятся… — и показывает крючки на своих удочках. — Вот какие нам надо, большие…

— А ты кого хочешь ловить?

— Язь сейчас хорошо идет на стрелку (стрекозу), — коротко отвечает мальчик.

Зная, какой желанной рыбой для городских рыбаков является язь и как они бывают довольны, поймав эту рыбу, я говорю:

— Пока мамаша управляется по домашности, ты язька, а то и парочку добудешь на завтрак. Разве плохо?

Мальчик улыбается:

— Что за рыбалка! За парой и ездить не стоит… Вчера вон буря была, а я двенадцать килограммов сдал на завод да четырех язей домой принес… А Генка и Сашка по десять килограммов сдали…

— Это кто такие? Твои товарищи?

— Моя бригада… — улыбается он. — Да вон они идут… Эй, вы, засони! Давно пора быть на месте, а вы спите…

— А тебя как звать?

— Ваня… — Он вдруг хватает свои удочки и, показывая мне, говорит: — Разве это снасть? Не лески, а веревки какие-то!.. Вон у дедушки Алексея — лески жилковые то-нень-кие! Он у нас первейший рыбак, по пятьдесят да по семьдесят килограммов ловит за день… — И, видя, что я поражен такими цифрами, вроде как бы обиделся: — Не верите? Кого хотите спросите, все вам скажут… На добрую снасть и ловить весело…