Невезучка - Ольшанский Иосиф Григорьевич. Страница 11

Он обиделся, ушёл в нашу маленькую комнату и стал что-то рисовать в альбом — какие-то каляки-маляки...

Я его зову:

— Мишка! Иди, пей молоко! А он рисует и не отвечает. Я ещё раз зову:

— Мишка! Опять не отвечает.

Тогда я решил начать его воспитывать. Вхожу я в комнату и говорю:

— Когда человека зовут, он должен сразу сказать или крикнуть: «Что?» А он всё равно рисует и не обращает на меня внимания.

Я совершенно спокойно опять говорю:

— Когда к тебе обращаются старшие и зовут, это очень некультурно так молчать. Надо сказать: «Что».

Он опять не обращает внимания. Тогда я говорю:

— Конечно, ты можешь на мои слова не обращать внимания. Но учти, что телевизор ты смотреть не будешь!

Как только я сказал про телевизор, что он не будет смотреть, тут он сразу перестал рисовать и стал соглашаться: :— Ладно. Позови меня ещё... Я позвал:

— Мишка! Он как закричит:

— Что?!

Я вижу, что воспитание моё действует, и решил дальше воспитывать. Я говорю:

•— Мишка, иди сейчас же и выпей молоко.

Он опять молчит. Я говорю:

— Мишка!.. Он говорит:

— А что ты, Коська, надо мной командуешь? Как Макарычев, всегда любишь командовать... Сам воспитываешь, а сам всё «Мишка! Мишка! Мишка!». Подумаешь, старше на два года, значит, ты можешь меня оскорблять и грубо называть?

(Это он слышал, как однажды мама сказала, чтоб я его называл не Мишка, а Миша или Михаил...)

Я говорю:

— Пожалуйста. Я могу называть тебя Миша. И даже Михаил. Тогда, во-первых, называй меня не Коська, а Константин, и когда ты разговариваешь со старшими, ты должен вставать, а не сидеть на своём стуле, как помещик-

Мишка хмыкнул и говорит: . — Буду я вставать... Я ему опять говорю совершенно спокойно:

— Миша! Сейчас же встань. Он сидит и не встаёт.

Я говорю:

— Михаил! Встань! Он говорит:

— Вот ещё... Я чувствую, что скоро не сумею говорить совершенно спокойно, и обдумываю, что мне дальше делать...

Но тут Мишка вдруг спрашивает:

— А что такое «помещик»? Я говорю:

-— Сейчас не время объяснять. Он говорит:

— Время. Я говорю:

— Нет, не время. Он говорит:

— Нет, время. А если не объяснишь, буду вот так до самого сна сидеть.

— Ну и сиди.

— Ну и сижу.

— Хоть до утра!

— И до утра могу! Ну и сиди до утра!

— Ну и буду!

Я вижу, что он может вправду просидеть так до утра, и говорю:

— Ты можешь подумать, что я такой же упрямый, как ты. Так ты не думай — я не такой упрямый, как ты, и я тебе объясню.

И я ему объяснил, что помещики — это такие богатые капиталисты, которые...

Он меня прерывает и спрашивает:

— А кто такие капиталисты?

— Да ну тебя!.. Про кого тебе объяснить, про помещиков или про капиталистов?..

Мишка подумал и говорит:

— Про капиталистов.

— Ну... капиталисты — это такие богачи-буржуи...

Мишка опять перебивает и спрашивает:

— А кто такие буржуи?

Я говорю:

— Если ты меня всё время будешь перебивать своими вопросами, я тебе ничего не буду объяснять! Ты меня нарочно раздражаешь.

— Пожалуйста, не объясняй... Я тебя не нарочно раздражаю...

— Тогда молчи и слушай. Помещики, буржуи и капиталисты — это такие богатые люди. И жадные. Они накопили себе много разных богатств, а сами сидят и ничего не делают.

— Ничего-ничего?

— Ну, конечно, ничего.

— Потому что они старые? Как бабушка?

— Потому что они эксплуататоры! — Я чувствую, что Мишка вот-вот спросит, а кто такие эксплуататоры, и быстро говорю дальше: — На них работают бедные люди, а они их эксплуатируют, просто издеваются.

— Над неграми?

— Не обязательно над одними неграми.

Мишка говорит:

— Я знаю. Эти помещики и буржуи живут в Америке.

Я ему и говорю, что сейчас они живут в Америке, а раньше они жили у нас тоже.

— А когда они жили у нас?

— Давным-давно.

— А когда «давным-давно»?

— Ну, при царе.

— А когда? В каком году?

— Ты бы лучше пил молоко. А то мама придет и увидит! что ты не выпил…

— А ты сначала скажи, в каком году...

— Вот пристал, так пристал!... Ну, в таком году, когда тебя и на свете не было!

И зачем только я ему так сказал?.. Просто я забыл, что он такой впечатлительный...

Смотрю — Мишка замолчал, И так долго молчит. А потом спрашивает:

— Меня не было?.. Меня?

— Конечно, не было.

Он ещё задумался и спрашивает:

— Вообще на свете не было?

— Ну, а где же?.. Конечно, на свете.

— Совсем-совсем не было?

— Ясно, совсем.

— Меня?..

— А кого же? Конечно, тебя!..

Я вижу, у него губы дрожат, а глаза наполняются слезами. Ну, думаю, сейчас заревёт. А он удержался, но говорит тихо, но со своим упрямством:

— А я всегда был на свете.

Я говорю:

— Это же просто смешно!.. Помещики и буржуи были ещё при царе, когда по улицам ходили городовые с усами и саблями. А это было совсем давно, до революции... 50 лет назад. А тебе-то всего 5 лет, в 10 раз меньше. Как же ты мог быть на свете?.. Конечно, тебя тогда не было!..

А он кусает губы и говорит:

— Был.

Тут я стал смеяться, а он начал плакать.

Я всё-таки не думал, что он будет из-за этого плакать, да ещё так громко... Я говорю:

— Эх, ты! Мальчишка называется! Плачешь из-за такого... Что тут обидного, что тебя раньше не было на свете? Даже меня, и то на свете тогда не было, а я старше тебя.

Он плачет и говорит:

— Тебя не было, а я был!..

— Пойми, может, мамы и папы и то не было. И даже бабушки.

Мишка плачет всё равно, даже ещё громче, и говорит:

— А я был! Был! Был!.. Я всегда был на свете!..

И так громко плачет, просто рыдает!..

А у меня какое положение? Я же не могу согласиться и сказать ему, что он всегда был: когда я поступал в октябрята и надел звёздочку, я дал торжественную клятву всегда говорить одну правду.

А с Мишкой в это время такое творится, что вы себе даже представить не можете. Он бледный стал, голос совсем хриплый и всё продолжает настаивать, что он всегда был...

Я чувствую, что придётся ему прямо сейчас разрешить смотреть телевизор. Поведение у него, ясно, не на пятёрку, но нельзя же, чтобы он так сильно переживал...

Я ему говорю:

— Мне что-то захотелось посмотреть что-нибудь по телевизору. А тебе не хочется?

Он немедленно стал плакать тише.

Я достал телевизорскую газету и говорю:

— Сейчас посмотрим, что идёт...

Он стал плакать ещё тише.

Я начинаю смотреть газету и говорю:

— Давай, выбирай: мы будем первую программу смотреть или вторую? Какую ты хочешь?

Он совсем перестал плакать и говорит:

— Я хочу и первую и вторую.

— Ладно. Давай немножко посмотрим первую. А после неё — вторую.

Мишка говорит:

— Нет. Я хочу сначала вторую, а потом первую.

— Ладно. Давай сначала вторую, а потом первую.

Мишка подумал и говорит: - Нет. Не надо «сначала» и «потом». Я хочу сразу смотреть и первую и вторую.

У меня внутри всё начинает нервничать, и я говорю:

— А ты не хочешь, чтоб я тебя стукнул?

Мишка говорит:

— Не имеешь права меня стукать.

— А я без права тебя стукну.

— Не стукнешь: я маленький. Я слышал, как мама тебе тихо говорила, чтоб ты со мной обращался совершенно спокойно.

— Вот я тебя и стукну совершенно спокойно — и за то, что ты издеваешься, и за подслушивание.