Огненный ручей - Дик Иосиф Иванович. Страница 11
Андрюша не раз, проснувшись спозаранок, видел, как отец, сидя за столом, то беззвучно шевелит губами, то подмигивает сам себе или похлопывает себя по шее.
Иногда, оторвавшись от своих расчётов, он садился на подоконник и глядел на вереницы рабочих, которые шли на завод в утреннюю смену.
По асфальтированному шоссе, обсаженному стройными тополями, двигались тысячи людей. Они шли быстрым шагом, и в одиночку и группами, весело переговариваясь, пересмеиваясь. Одеты они были по-разному: кто был в брезентовой тужурке, кто в галифе и выцветшей гимнастёрке, кто в деревянных башмаках, измазанных известью, кто просто босиком. Рядом с седым человеком, одетым в пропылённую, помятую спецовку, торопилась девушка в майке, подставляя горячему солнцу круглые загорелые плечи. Пожилые рабочие, надвинув на лоб промасленные кепки, шли степенно, попыхивая трубками. Лихо неслись лошади с телегами, мчались грузовики. Некоторые из рабочих, сорвавшись с места, вдруг бежали за машинами. Грузовики, полные людей, летели на большой скорости, но вдруг — цоп! — и, глядишь, ещё новый человек повис на заднем борту.
Люди шли строить свой завод. И, хотя они устали за вчерашний день и за короткую летнюю ночь им не пришлось как следует выспаться, они без заводского гудка шли на работу, улыбаясь утреннему солнцу, которое освещало впереди лёгкие, сквозные контуры их родного, пробуждающегося к жизни завода.
Ровно без пятнадцати восемь за отцом заезжала легковая машина «Победа». Машина была получена недавно. Не раз, похлопывая рукой по её глянцевой обтекаемой кабине, отец говорил Андрюше:
— Эх, хороша! Как пуля летит. Вот на что пойдёт наш тонкий лист!
Машина давала на дворе три длинных гудка, и отец, быстро засунув в портфель все свои бумаги, казалось, не выходил из комнаты, а выскакивал. Впрочем, это было понятно: как говорил отец, ему была дорога каждая минута…
Он засиживался на работе далеко за полночь, а иногда и вовсе не приходил домой по суткам. У него на работе рядом с кабинетом была маленькая комнатка с кроватью. Там всё было как в гостинице. На столе — графин с водой, на спинке кровати — вафельное полотенце, на подоконнике — электроплитка. А рядом с кроватью возле изголовья на тумбочке стояли два телефона: один местный, а другой — правительственный, «вертушка», как его называл отец. По этому телефону можно было позвонить в Москву. Только снял трубку, а на другом конце провода уже говорят: «Москва слушает!» Андрюша не раз мечтал позвонить по этому телефону Серёжке, но всё никак не решался спросить у папы разрешения.
Однажды на квартиру к Семёну Петровичу пришли парторг Матвей Никитич и Майкин отец. Семён Петрович пригласил их не случайно: он хотел с ними посоветоваться.
Он вскипятил в кастрюле чай, расставил на столе стаканы. Правда, стаканов всего было два, но так как взрослых было трое, то отец вымыл свой бритвенный стаканчик из красной пластмассы и поставил его перед собой. Он нарезал хлеб, колбасу и высыпал с ладошки в кастрюлю чайную заварку.
Чай вышел крепкий, пахучий.
Матвей Никитич, сделав первый глоток, чмокнул губами:
— Ай да Семён Петрович — чаёк какой приготовил!
Он пил стакан за стаканом и начал утираться платком.
Иван Васильевич почти не дотрагивался до чая. Он сидел, широкоплечий, всё в той же вышитой косоворотке, в какой летел из Москвы, и задумчиво пощипывал усы.
Взрослые сначала говорили о новом разливочном кране, который устанавливался в мартеновском цехе, об испытании обжимных валов в цехе проката тонкого листа. Затем перешли на разные новости. Оказывается, о «Жигачёвстали» два дня назад писала «Правда». Стройка отставала.
— Да-а… — медленно произнёс Семён Петрович, устало проведя ладонью по лицу. — Мы отставать — отставали, но теперь с этим конец. У меня к вам вот какое дело… Я нашёл выход из этого положения. Первое: с домной…
Андрюша сидел на кровати и читал книжку. Услыхав, что отец нашёл какой-то выход, он насторожился.
Он вспомнил, что когда отец работал в Москве, то к нему за советом обращались самые разные люди. Он всегда за кого-то хлопотал, кого-то устраивал на работу, кому-то посылал свои деньги, вёл переписку со многими инженерами. А иногда эти инженеры приходили со своими чертежами прямо на дом и оставались ночевать на раскладушке.
«Тсс! Не шуми! — говорил по утрам отец Андрюше и кивал на спящего товарища. — Пять суток на поезде ехал. Пусть отдохнёт».
Так они и жили у отца по два-три дня. А когда уезжали, то долго в передней трясли отцу руку и говорили:
«Спасибо, Семён Петрович! Мы, знаете, очень мучились в конструкторском бюро, а вы сразу нашли решение этой проблемы».
«Ну, «сразу»! Я тут ни при чём. Вы сами это решение нашли, — отказывался отец. — Но, если что опять потребуется, — милости просим, приезжайте…»
Семён Петрович, отодвинув от себя бритвенный стаканчик, взял в руки карандаш.
— Нам предлагали, — сказал он, — для ликвидации наклона домны сделать осадку с одной стороны на опорные колонны или дать домне осесть. Так? Но это мы отвергли. Здесь риск. Вес домны — восемьсот тонн, и неизвестно, как она себя поведёт. Согласны?
Матвей Никитич и Иван Васильевич молча кивнули головой. Андрюша тоже кивнул, хотя о таких проектах ни разу не слыхал. Он просто всегда и во всём был согласен с отцом.
— А я предлагаю вот что… — продолжал Семён Петрович.
Он быстро нарисовал на листке силуэт домны — шахматную туру с наклонённой верхней частью — и толстой жирной чертой разрезал её у основания.
Взрослые склонились над рисунком.
— Понимаете? — спросил Семён Петрович. — Мы разрежем стальной корпус домны автогеном, а потом наклонённую часть поднимем на домкратах.
Семён Петрович сделал новый чертёж. Верхняя часть домны уже была без наклона.
— Подождите, подождите… — тронул Можжухин за рукав Семёна Петровича. — Говорите, на домкратах поднимем?
— На домкратах.
— Но ведь этого нигде и никогда не было!
— А у нас будет. И знаете, сколько на подъём потребуется времени?
— Ну? — недоверчиво улыбнулся Иван Васильевич.
— Один день!
— Шутишь ты, Семён Петрович! Об этом ведь только мечтать можно! — привстал со стула Матвей Никитич и залпом выпил стакан. — Я ведь тоже инженер…
— Нет, не шучу… — Семён Петрович вынул из портфеля серенькую тетрадку, над которой частенько сидел по утрам, и спокойно похлопал по ней рукой: — Вот расчёты.
Андрюша смотрел на отца и тихо восторгался им.
Вид у отца был решительный. Он говорил так понятно и убедительно, что, казалось, вот сейчас же взрослые вылезут из-за стола и пойдут поднимать домну.
За раскрытым окном стоял тёплый вечер. Неподалёку бухали взрывы. Тёмное небо бороздили прожекторы. Всюду вспыхивали ослепительные огни электросварки. Там будто рождались и гасли новые звёзды.
И вдруг Андрюша услыхал долгий свист. Он выглянул в окно и ничего не увидел. Кругом была непроглядная темень.
Свист опять повторился — тихий, настойчивый, будто свистом человек кого-то подзывал к себе.
Андрюше стало любопытно: кто же это всё-таки там ходит? Он на цыпочках прошёл через комнату и, выскочив в коридор, побежал на улицу.
Возле дома стоял Афоня. Он держал под мышкой какой-то ящик.
— Это ты? Вот не ожидал! — обрадованно воскликнул Андрюша. — Как же ты меня нашёл?
— Я кого хочешь найду, — уверенно ответил Афоня. — Сообразительный. А книжечки почитать у тебя нет какой-нибудь?
— Книжечки? Есть, — сказал Андрюша. — Я привёз. Только, знаешь, я тебе завтра дам. Ладно? А то сейчас неохота в чемодане рыться.
— Ладно. Ну, а как живёшь-то?
— Ничего, спасибо.
— А девчонка как? Дома сейчас сидит?
— Дома.
— А знаешь чего? — вдруг тихо сказал Афоня. — Вы одно дельце не поможете мне сегодня сделать, а? — Он похлопал ладонью по ящику. — Кирпичей надо набрать. Трубу себе отстраиваю, чтобы лучше жить было.
— Поможем! — охотно согласился Андрюша. — И Майка пойдёт, я знаю. Вон её окно, видишь — где свет горит. — И он закричал: — Майка, выходи! Пойдём за кирпичами!..