Огненный ручей - Дик Иосиф Иванович. Страница 13
— А Витаха на меня тоже драться полез! — сказал Андрюша. — Я хожу себе по домне, никого не трогаю, а он — бац! — налетел. Жалко, тебя не было, а то вдвоём бы мы ему всыпали. Правда?
— А что ж смотреть! Конечно, всыпали бы, — кивнул головой Афоня. — Вот если он тебя в следующий раз тронет, так ты прямо ко мне иди. Тогда посмотрим, кто кого: они нас или мы их. Ладно? У нас союз с тобой будет.
— Давай! — согласился Андрюша. — И Майку надо к нам принять. Хочешь, Майка?
— Дружить, да? Хочу! — с радостью ответила Майка. — Всем ребятам очень нужно укреплять любовь и дружбу!
Афоня ахнул:
— Вот здорово! Как она умеет — а?! Вот никогда не думал, что живого поэта увижу! Ну, а ты вот сейчас ещё можешь чего-нибудь сочинить?
— Могу, — кивнула Майка. — А про чего хочешь?
— Ну, хоть бы про мою трубу!
Майка на минуту задумалась и вдруг сказала:
Когда Андрюша вернулся домой, его отец, стоя в дверях комнаты, уже прощался с парторгом и Можжухиным.
— Где был? — строго спросил он, но Андрюша почувствовал, что строгость эта была нарочитой.
— С Майкой в шашки играл, — быстро нашёлся Андрюша. — Спать уже захотелось. А у вас как дела?
Взрослые весело переглянулись. А Семён Петрович, вдруг задорно рассмеявшись, подхватил Андрюшу под локти и высоко подкинул его к потолку.
Глава IX. Общественные доски
Витаха проснулся рано. Круглый будильник с никелированным звоночком показывал шесть. В полураскрытое окно, занавешенное марлей, смотрело солнце. Горячий лучик лежал на щеке матери. Она дышала ровно и спокойно. Морщинки на её лице не были уже такими глубокими, как вчера вечером.
Ей пора вставать, но Витаха всё медлит. Конечно, стоит ему только сказать: «Мама!» — и она сразу же проснётся, быстро оденется и возьмётся ещё до работы вытирать в комнате пыль, мыть посуду, оставшуюся после вчерашнего ужина, заправлять керосином примус. Но Витаха этого не хочет. Он разбудит её только минут за сорок до начала работы, чтобы она одно успела: одеться и позавтракать. Сейчас он встанет раньше её и вскипятит чай.
Мать чему-то улыбалась во сне, и на всём лице её лежала какая-то тихая радость.
Что она сейчас видит? Может быть, опять отца? Однажды она вот так улыбалась, а проснувшись, рассказала, что видела себя молодой и в свадебном платье. Они куда-то шли с отцом, а дорога была и не дорога, а светлый ручей, и по берегам росли красные цветы… Тогда у матери в глазах стояли слезы.
В бараке начинался рабочий день. За тонкими деревянными перегородками, оклеенными газетами, раздавались детские голоса. Каменщик Полещук, видимо уже сидя за столом, строго говорил своему сыну Миколке:
— Ты почему вчера опять допоздна читал? Мать не слушаешься? И так очки носишь, совсем глаза сломаешь…
В коридоре хлопали двери, на дворе разжигались печурки.
Витаха пощупал мускулы на руках, протёр уголки глаз и, вскочив с постели, налил в чайник воду.
Когда мама проснулась, стол был уже накрыт. Мария Фёдоровна быстро позавтракала и натянула на себя спецовку, взяла кепку с синими очками. Она была газосварщицей.
— Виташка, — сказала она, — сготовишь себе сегодня макароны, они в шкафу лежат. А будешь селёдку есть, нарежь луку и маслом её залей.
Она шершавой ладонью погладила Витаху по щеке, улыбнулась — большой стал сын — и ушла.
Первым к Витахе заглянул Миколка.
— Витаха, — сказал он, — а меня мать сегодня с вами не отпускает.
— Это почему?
— Она мыть меня хочет. Что делать?
— А ты тикай от неё! Повертись немножко дома, а потом незаметно и махни через забор.
— Миколка!.. — вдруг раздался на дворе протяжный женский голос. — Вода уже вскипела!..
— Во, опять кричит! — сказал Миколка. — Прямо спасенья нет!
Витаха выглянул в окно. Во дворе, стоя на кирпичах, грелся на костре бак с водой. Миколка подошёл к своей «бане», скидывая на ходу майку, и сел в корыто. Мать зачерпнула кружкой воду из бака и облила ему голову.
— Ой, горячо, горячо! — закричал Миколка и подскочил в корыте.
— Та сиди, чертяка! Не сваришься! — сказала мать и облила его холодной водой.
— Ой, холодно! — закричал Миколка.
Но мать, не обращая внимания на эти возгласы, стала намыливать сыну голову.
Миколка сидел под её руками уже тихий и покорный. Голова у него от белой пены будто вздулась. И вдруг Миколка завопил:
— Ой, мыло в глаз попало!
Он выскочил из корыта, вслепую пошёл к ведру с холодной водой и, зацепив за него ногой, опрокинул его. Мать ударила его мочалкой по спине.
В общем, минут через десять Миколка прибежал к Витахе весёлый и довольный.
— Видал, какую я комедию играл! — улыбнулся он. — Эхо чтобы она побыстрее…
Миколка принёс на промаслившейся газетке два больших блина, огромный, с кулак, кусок сахару и положил их на стол:
— Поешь-ка…
С ним был неразлучный парусиновый портфель, где лежало много разных бумажек: и приказы по отряду, и список членов, и деловые донесения.
Не прошло и получаса, как у Витахи собралось человек двенадцать.
Этот весёлый народ пришёл со всех окрестных улиц. Раньше ребята были предоставлены самим себе: слонялись без дела по посёлку, стреляли из рогаток по уцелевшим стёклам в разрушенных цехах. Но однажды Матвей Никитич поймал на заводе Миколку, который пытался разрядить найденную мину, и немедленно вызвал к себе Витаху. Вызвал как «старшего товарища» — воспитанника ремесленного училища.
«Слушай, — сказал он, — вот этот хлопец на твоей улице живёт?»
«На моей… Даже в моём бараке…»
«Так вот, я тебе объявляю строгий выговор. Ты что распустил своих пионеров? Болтаются они чёрт знает где, стёкла в цехах бьют, с минами возятся. Ты как думаешь: занятия закончились и пионерской работе баста? — строго продолжал парторг, поглядывая то на Витаху, то на Миколку. — Что я тебе говорил о лагере?»
«Что мы, взрослые, поедем во вторую смену», — ответил Витаха.
«Да, поедете, и обязательно поедете. В самое напряжённое для завода время, когда у нас на учёте каждый человек, каждый рубль, каждая машина, мы отправляем вас в лагеря, запланировали спортплощадку на третий квартал… А вы? Вместо того чтобы как-нибудь помочь заводу, бьёте стёкла! А завод-то чей? Это завод ваших отцов, ваш завод! Или он не дорог вам?»
«Нет, дорог», — тихо сказал Витаха.
«А если дорог, так что ты бездельничаешь? Можете уходить!»
Парторг был сердит не на шутку. Когда Миколка вышел из кабинета, он сказал Витахе:
«Ты понял меня? Вы должны найти себе хорошее дело…»
«Ясно», — ответил Витаха.
А через несколько дней у него появилась мысль самим строить спортплощадку…
На дворе, из маленького, крытого соломой сарайчика, Миколка вытащил фанерный ящик с молотками и клещами, пилу, топоры и роздал их ребятам. Теперь можно было выступать.
Первым делом по дороге к мартеновскому цеху Витаха завернул на теплоэлектроцентраль. Он должен был позвонить Матвею Никитичу. Ребята поджидали на улице.
В машинном зале с белыми кафельными стенами и стеклянным потолком механомонтажники, осторожно разбивая ящики с надписью «Верх, не кантовать!», устанавливали в широком гнезде никелированные детали турбовоздуходувки.
По залу расхаживали электрики в синих комбинезонах. Они привинчивали на мраморных щитках десятки рубильников, выключателей и вольтметров.
Четырёхэтажные паровые котлы со всех сторон были облеплены людьми. Котлы нужно было пустить в ход прежде всего. В них вырабатывается пар, который крутит турбину воздуходувки, а та уже гонит воздух в домну.
Пробравшись между грудами каких-то старых машин, Витаха вошёл в пустой кабинет. Главный инженер ТЭЦ распоряжался на участках.
Витаха взял телефонную трубку:
— Коммутатор, дайте партбюро!