В поисках Рейчел Уоллес - Паркер Роберт Б.. Страница 23

Она потягивала вино с содовой.

– У вас, флибустьеров, жизнь, я смотрю, полна приключений?

Левой рукой она дотронулась до моей левой руки, все еще лежащей на ее плече.

– Ну, некоторые считают, что это захватывающе интересно – искать правду.

– Нашел что-нибудь? – спросила она.

– Кое-что, – ответил я. Сьюзен вывела указательным пальцем у меня на тыльной стороне ладони несколько кружков. – По крайней мере, кое-какие факты. Докопаться до всей правды будет посложнее.

Я взял небольшой треугольник сирийского хлеба, подцепил на вилку кусочек цыпленка, съел все и запил пивом.

– Неудобно одновременно обниматься и есть, – заметил я.

– Зато ты решил дилемму "что выбрать", – отозвалась она, потягивая вино. Я допил пиво.

Одна головня в камине упала. Я с трудом оторвался от дивана и пошел в кухню за новой бутылкой пива. Вернувшись, я остановился в дверях между гостиной и столовой и посмотрел на Сьюзен.

На ней была мужского типа рубашка с пристегивающимся воротником, дорогая коричневая юбка и коричневые кожаные сапоги, сминающиеся на лодыжках. Ноги она положила на кофейный столик, на шее блестели две золотые цепочки. Она носила их почти всегда. Кроме того, она надела золотые сережки и тщательно накрасилась. Глаза были подведены, черные волосы блестели. Она наблюдала за тем, как я ее разглядываю. На ее лице отражались жизненная сила, решительность, оптимизм, энергия, и поэтому, даже когда она спокойно сидела, казалось, что она двигается. Даже отдыхая, она подчинялась какому-то внутреннему ритму.

– Энергия, заключенная в изяществе, – произнес я.

– Прости? – переспросила она.

– Я просто пытался найти формулу, которая передала бы твое состояние оживленного спокойствия.

– Оксиморон [25], – сказала она.

– Таким уж я уродился.

– Ты прекрасно знаешь, что такое оксиморон, – ответила она. – Я хотела, чтобы ты знал, что мне тоже это известно.

– Ты знаешь все, что тебе нужно знать.

– Садись, – попросила она, – и расскажи мне, что ты раскопал в библиотеке.

Я сел возле нее, положив ноги рядом с ее ногами, а руку снова ей на плечи, откинул голову на сцинку дивана, закрыл глаза и произнес:

– Я раскопал, что "Бельмонтский комитет бдительности" – это нечто более серьезное, чем я предполагал. Он был основан во время Корейской войны Инглишем-отцом, чтобы бороться с коммунистической заразой в этой стране. Старику Инглишу удавалось сдерживать коммуняк до самой его смерти в шестьдесят пятом, после чего дело семьи, а именно, насколько я понимаю, борьба с коммунизмом, перешло в руки его единственного сына, Лоуренса Тернбулла Инглиша-младшего. Была еще дочка, Джеральдина Джулия Инглиш, но она уехала в Гаучер-колледж, потом вышла замуж и перестала поддерживать семью. Может быть, полевела в колледже, путаясь со всякими профессорами, симпатизирующими коммунистам. Как бы то ни было, сейчас мы имеем Лоуренса-младшего, выпускника Гарварда шестьдесят пятого года, и его мамашу. Они живут в старом особняке, имеют состояние в пятнадцать миллионов или около того, оно не дает им умереть с голоду, занимаются комитетом, проповедуют Евангелие, открывают новые отделения и подавляют любое сопротивление, как только оно возникает. У комитета есть отделения в большинстве колледжей города, в некоторых высших школах и почти по всему штату. По последнему подсчету семьдесят седьмого года – девяносто шесть отделений. Они расплодились вокруг Бостона как поганки, особенно когда началась эта эпопея с перевозками школьников. Тогда появились отделения в Южном Бостоне, Дорчестере, Гайд-парке – везде. Лоуренс-младший был на баррикадах, когда автобусы приехали в Высшую школу Южного Бостона. Его арестовали: один раз – за препятствие движению транспорта, а второй – за неподчинение совершенно законному приказу полицейского. Оба раза мамочка находила поручителя для сынка, не успевала патрульная машина доставить Лоуренса в участок. Во второй раз он подал жалобу на грубость полиции, а именно на некоего Томаса Дж. Фогерти из Фитчбурга, который, очевидно, пинком сапога помог ему залезть в машину. Случай замяли.

– И это все, чем Инглиш занимается, – руководит " Комитетом бдительности"?

– Я знаю только то, что прочел в газетах, – сказал я. – Короче говоря, картина такова: истинный патриот пытается сберечь свои пятнадцать миллионов от красных.

– А дочка с этим не связана?

– О ней ничего не сказано. Последнее сообщение было в шестьдесят восьмом году – о ее свадьбе с каким-то парнем из Филадельфии. Ей тогда было двадцать.

– А чем она сейчас занимается? – спросила Сьюзен. Она опять рисовала пальцем круги у меня на ладони.

– Не знаю. Какая тебе разница?

– Никакой, просто любопытно. Пытаюсь интересоваться твоей работой, радость моя.

– Это предназначение женщины, – глубокомысленно произнес я.

– Я провела целый день в разговорах с родителями детей, неспособных учиться.

– Это приносит дурачкам какую-то пользу?

– Ты чертовски тактичен. Нет, никакой. Это дети, страдающие дислексией [26] и подобными болезнями.

– И что говорят родители?

– Ну первая родительница хотела узнать, будет ли эта проблема отражена в аттестате. Парень в одиннадцатом классе – и не умеет читать. Я сказала, что не совсем поняла, что она имеет в виду. А она объяснила, что беспокоится, как повлияет подобная запись в аттестате на шансы ее ребенка попасть в хороший колледж.

– Ну, по крайней мере, она открыто заявила о своих целях.

– А следующая мать – отцы обычно не приходят – следующая мать сказала, что это наша работа – учить ребенка и что ей надоело выслушивать извинения.

– Мне кажется, – сказал я, – что я несколько лучше провел время в библиотеке.

– Угли, по-моему, в самый раз, – перебила Сьюзен. – Ты займешься бифштексами?

– Где написано, что жарить бифштексы – мужское дело? – возмутился я.

– Там же, где рассказывается, какую сексуальную активность будят в человеке бифштексы и грибы, – с сияющим лицом сообщила Сьюзен.

– Сейчас же займусь бифштексами! – воскликнул я.

20

Сьюзен отправилась на работу около восьми по свежему сверкающему снегу, каким он бывает в пригородах. Я задержался, помыл оставшиеся после вечера тарелки, убрал постель и принял душ. Мне совершенно не хотелось попасть в утреннюю толчею на дороге.

В десять часов одиннадцать минут я уже шел по аркаде Парк-сквер-билдинг, чтобы поговорить с Манфредом Роем. Его не оказалось на месте. Старший парикмахер сообщил мне, что Манфред сказался больным и, вероятно, лежит дома в постели.

– Он все еще живет на Коммонвелт-авеню? – спросил я.

– Я не знаю, где он живет, – ответил парикмахер.

– Наверное там. Я поеду и узнаю, как он, – сказал я.

Парикмахер пожал плечами и продолжил подрезать волосы над ухом какого-то парня. Не спеша я прошел пару кварталов по Беркли-стрит к Коммонвелт. Когда мы впервые взяли Манфреда, он жил ближе к реке, на углу с Дартмут-стрит. Я прошел по аллее к нужному дому. Снег был еще чист и свеж после недавнего снегопада. Дорожка была расчищена, и люди прогуливали по ней собак. Трое подростков играли во фрисби и пили пиво "Миллере" из прозрачных стеклянных бутылок. Мимо меня прошла женщина с бультерьером. На собаке был свитер из шотландки, и она изо всех сил рвалась с поводка. Мне показалось, что ее глаза смотрели озабоченно, но это было бы, пожалуй, слишком по-человечески.

На углу Дартмут-стрит я остановился и подождал зеленого света. На другой стороне улицы, перед домом Манфреда, четыре человека сидели в синем "понтиаке". Один из них опустил стекло и заорал через улицу:

– Ты Спенсер?

– Да, – ответил я, – Спенсер. Как английский поэт.

– Мы хотим поговорить с тобой.

– Бог мой, – протянул я, – жаль, что я не додумался сам сказать эту фразу.