Догоняйте, догоняйте!.. - Никоненко Станислав Степанович. Страница 14
— Уходи с ворот, — услышал позади себя Лёха.
Обернулся — увидел Ветку.
— Ты что?
— Ничего, — зло проговорил Ветка. — Что слышал. Уходи.
На вратаря Ветка не готовился. Ни разу его в воротах не видели, и вот, пожалуйста.
Лёха спорить не стал: пусть становится, если хочет проглотить «штуку». Он только спросил:
— Ты знаешь, как он бьет?
— Не твоя забота.
— Ну как хочешь. Бери, — Лёха протянул Ветке перчатки.
— Не понадобятся. Отойди.
Как знать, может, и не донесся этот разговор до Кости, зато вместе с прочими игроками, собравшимися на штрафной площадке, хорошо услышал он другие слова:
— Бей, Булка, бей. Не бойся, — крикнул из ворот Ветка.
Только сейчас Костя Булочкин осознал все случившееся. Что с ним теперь сделает Ветка? Пощады, конечно, не жди.
Он посмотрел на Ветку.
— Бей, не бойся, — улыбался тот, стоя в воротах.
Эта улыбочка! Костя знал, что за ней кроется.
— Чего бояться? — сказал кто-то из второй сборной. — Выходи, не позорься. Пусть лучше Лёха станет.
И еще один из «Ромашки-2» заметил:
— Вот выиграем, физрук всю вашу сборную перетрясет.
Выиграем!
«А ведь точно, можем выиграть», подумал Булочкин. До победы несколько шагов. Один короткий разбег. Нужно ударить, как обычно бил он на тренировках, — чтобы мяч, просвистев, вошел в ворота. Куда бить — к левой штанге или к правой?
Он опять взглянул на вратаря.
«Улыбается. Думает, боюсь его. Думает, промажу. А если, верно, промазать? Два — два с первой сборной — тоже неплохо. И Ветка тогда ничего не сделает. «Ладно, — скажет, — живи, Булка. Я добрый». И ухмыльнется. Разве лишь щелчка влепит — так, для порядка».
Судья дал свисток.
Костя разбежался.
«Черт с ним! Пусть улыбается. Будь что будет. На! Получай». Он ненавидел эту улыбочку. Как хотелось бы попасть мячом в это смеющееся лицо. Что толку: Ветка протянет руки, и мяч отбит. Нужно бить наверняка — рядом со штангой.
Он ударил. Ударил левой.
Мяч рядом со штангой прошел мимо ворот.
— Мазила! — услышал Булочкин.
И Жора тоже смотрел на него с укором.
«Думают, я струсил. Нарочно не забил», — с ужасом подумал Костя. И сердце его застучало как бешеное: «Я не трус. Не трус…»
Ветка все еще стоял в воротах. Улыбался.
— Теперь становись, — сказал он Лёхе. — Минута осталась. Доиграем. — И Косте: — Не горюй, Булочка, все в порядке.
После игры они встретились возле умывальников. Ветка подошел к Булочкину, который подставлял разгоряченное лицо под струйку холодной воды, и произнес с ухмылочкой:
— Выносим благодарность за отлично пробитый пенальти, — он даже протянул руку.
Но рука его так и повисла в воздухе.
Булочкин не отошел в сторону, не потупился. Он смотрел прямо на Ветку, и в лице его не было ничего жалкого и смешного.
Все это очень не понравилось Ветке. Он кивнул коротко и привычно:
— Ладно, вали отсюда. — Рядом были свободные умывальники, но Ветку они почему-то не устраивали. — И побыстрее, мне некогда.
Булочкин стер с носа капельку воды, но не сдвинулся с места.
— Ну! — угрожающе произнес Ветка. Глаза его злобно заблестели, сузились. — Проваливай, слышишь, — он шагнул вперед.
Сердце у Булочкина колотилось как шальное. Он понял: или он сейчас уступит и останется в глазах Ветки прежним — покорным и трусливым, или он должен сделать что-то отчаянно-невероятное. Ветка стоял совсем близко перед ним — упругий, сильный, жестокий.
Костя набрал в себя побольше воздуха, словно собирался нырнуть глубоко в воду, и выдохнул:
— Не боюсь я тебя, понял?
— Что? — изогнул бровь Ветка. — А это видел? — он сжал кулак и отвел руку назад, ожидая увидеть страх и смятение на лице Булочкина.
Тут-то и произошло неожиданное. Булочкин ударил первым.
— Ах ты, гад! Да я тебя… — прошипел Ветка.
Что-что, а драться он умел. Прямым жестким ударом он двинул Булочкина по скуле. Тот пошатнулся, и Ветка в этот момент дал ему хорошего «крюка» под глаз.
Подоспевший Жора разнял левого крайнего и новоиспеченного вратаря.
Глаз у Булочкина заплыл. Но Костя не чувствовал боли. И вообще, казалось ему, что не чувствовал он собственного тела. Помаши руками — и полетишь.
Так случалось, когда он забивал гол.
Костя не понимал: почему и откуда у него теперь эта легкость? Не забил он мяча. Промазал.
А было на душе так легко…
Жора Копытин дисквалифицировал Ветку и Булочкина на две игры и действительно перетряс составы сборных. Но кто куда вошел — об этом Жора никому не сказал. Тем более нельзя было говорить об этом сегодня: кандидатом в первую сборную он включил Костю Булочкина.
У Теоретика — Андрюши Пастушкова были часы. Старые часы, отцовские, но ходили правильно. Бывало, ребята, смеясь, спрашивали:
— Андрюш, сколько на твоих золотых?
Теоретик за словом в карман не лез, отвечал:
— На моих золотых половина ржавого.
— Андрюш, — говорил еще кто-нибудь, — а часы твои не так тикают.
— Как «не так»? — Андрюшка подносил часы к уху.
— Точно, не так. Двух камней не хватает: на один положить, а другим прихлопнуть.
В общем, часы Пастушкова постоянно служили предметом шуток и острот. И все же Андрюшка доказал ребятам лишний раз: нет, не зря он носил часы, а вернее, не зря звали его Теоретиком.
В этот день у ребят пионерского лагеря «Ромашка» был кросс. Копытин еще раньше познакомил всех с нормами комплекса ГТО. Затем были дни, когда все бегали, или прыгали, или бросали теннисный мяч. И вот наступил день кросса.
Как и всегда на соревнованиях, одни надеялись отличиться, другие с тревогой думали: лишь бы добежать.
Пастушков относился к последним. Кросс беспокоил его весьма и весьма. Но Пастушков был натурой ищущей. Попробовал он найти выход и из этого положения. Крепко призадумался Теоретик. Призадумался и… Если б он знал слово «Эврика!», он бы непременно произнес его. Но в свои тринадцать лет он еще не успел с ним познакомиться. Поэтому Андрюшка сказал: «Ну, елки-палки! Посмотрим!..» Потер ладони одну о другую и отправился в лес. Он шел по трассе с блокнотиком, делал в нем какие-то зарисовки и пометки, иногда сворачивал в сторону — смотрел, прикидывал, опять выходил на трассу. В довершение всего он засек время и даже пробежал какую-то часть, после чего снова вынул блокнотик, что- то подсчитал и, довольный, вернулся в лагерь.
Косте Булочкину кросс тоже не улыбался.
Но физрук сказал ему бодро и обнадеживающе:
— Ничего, Костя, справишься. Ты же крепкий малый. А наш кросс — пустяк. Для такого, как ты, это тьфу, семечки, — он похлопал его по плечу и несколько смягчился, видя грустную физиономию кроссмена. — Костя, главное — пробеги. Рекорда не надо.
И вот Булочкин стоял возле столбика с табличкой «Старт» и с тоской размышлял о предстоящем забеге. А еще он думал: «Эх, появилась бы на небе черная туча, и пошел бы дождь, и отменили бы тогда этот кросс». И Булочкин вернулся бы в свой корпус и вынул бы из-под подушки книгу «Таинственный остров».
Но черная туча не появилась.
Булочкин стоял и переминался с ноги на ногу. Ноги были какие-то тяжелые, будто в мокрых валенках. Вот сейчас крикнут: «Марш!», и Булочкин запутается в них, один валенок соскочит, Булочкин споткнется, упадет, все судьи и зрители засмеются. И…
— Внимание! Приготовиться!.. Марш!
Расталкивая друг друга локтями, все побежали по главной аллее. Вперед! Что есть силы вперед.
Булочкин бежал в первой группе, там было человек десять. Трасса вошла в лес. Замелькали кусты и деревья. Как хорошо, как прохладно было бы в их тени. Здесь же, на тропе, поднимающейся полого вверх, жарко и душно.
Костя чувствовал, как выступили на лбу капельки пота, как соединились они в ручейки и начали стекать, преодолевая преграду бровей, на ресницы, в глаза. Голова гудела, в ней отдавалось каждое прикосновение ног к земле. Стук-стук-стук. Стук-стук- стук. Сердце стало вырываться из груди. Воздуха не хватало, ноги все тяжелее, все непослушнее.