Танцы в лабиринте - Болучевский Владимир. Страница 23

— Что ж мы, не понимаем?..

— Все, дорогой, лечу, сейчас буду. Отбой. — Петр сунул трубку в карман и проскочил перекресток на желтый свет светофора.

«Опаньки! Вот это дело… Стрельнуло все-таки! Ну какой же я умный, Господи! Ну просто сам на себя не нарадуюсь».

Подъехав по адресу, Волков прижался к поребрику и остановил машину. Он увидел, как знакомый «мерседес», микроавтобус с затененными стеклами, задним ходом въехал в подворотню.

Петр вышел из своего автомобиля и заглянул во двор.

Фургон остановился точно напротив конкретной парадной, боковая дверь его легко съехала назад. Одновременно с этим распахнулась дверь парадной, и из нее очень быстро, почти бегом, вышли два неброско одетых рослых и крепких мужика. Между ними на заплетающихся ногах болтался парень со спортивной сумкой в руках, которого они быстро затолкали в автобус и исчезли там сами. Следом из парадной появились еще двое, практически несущие на себе третьего, очень крупного, чьи ноги волочились по асфальту. Эта троица в мгновение ока загрузилась в автомобиль, и через несколько секунд «мерседес» уже выезжал со двора.

Волков вернулся в машину, завел двигатель и тоже тронулся с места.

«Хоп, муха! — сказал он сам себе. — Теперь разберемся».

«Мерседес», грузно переваливаясь на колдобинах заросшей лесной дороги, мягко урчал мощным мотором. Наконец он остановился. Боковая дверь скользнула назад, из нее ьышел небольшого роста, но очень широкий в плечах мужчина и неторопливо осмотрелся вокруг. Обернувшись, он сказал куда-то в глубь салона:

— Ну что… Давай, выводи, — и пошел через кусты к небольшой полянке.

Следом за ним из машины вышли еще двое — очень похожие друг на друга своей неприметностью крепкие парни. Они обернулись и помогли выбраться наружу двум «пассажирам», руки которых были скованы за спиной наручниками. Один из пассажиров, тот, что был помельче и с нездоровым цветом лица, быстро зыркнул по сторонам глазами и, угрюмо уставившись под ноги, придерживаемый за предплечье железной рукой провожатого. Другой, очень крупный молодой парень с заплывающим глазом и громадным синяком на скуле, запнулся о порог и чуть не упал. Его поддержали и подтолкнули в сторону кустов. Он шел между двух сопровождающих, крутил головой в разные стороны и постоянно спотыкался.

Возле «мерседеса» остановился черный джип. Из него вышел Петр Волков и подошел к автобусу.

— Ну как? — спросил он у водителя, который захлопнул широкую дверь салона, держа в одной руке две большие, но легкие лопаты, а в другой небольшую спортивную сумку.

— Да как обычно… — ответил тот, пожав одним плечом и протянув Петру сумку.

— Ну ладно, пошли.

На небольшой полянке, в стороне от глухой лесной дороги, трое мужчин стояли отдельно, курили и негромко о чем-то разговаривали. Чуть поодаль стояли двое со скованными за спиной руками. Рядом с ними, поглядывая на кроны деревьев, курил мужчина небольшого роста.

Шофер прошел к дальнему краю поляны, легко воткнул лопаты в дерн и, сняв с себя куртку, бросил ее на ветви куста. Затем он засучил рукава, обнажив мощные жилистые руки, взял лопату и стал подрубать дерн.

— Да там же корни, — сказал ему один из тех, кто курил в сторонке.

— Ага… — буркнул себе под нос водитель. — Поучи ученого.

— Ну ладно. — Тот, кто сказал про корни, бросил докуренную сигарету себе под ноги, глубоко вздохнул тоже снял с себя куртку и выдернул из земли вторую лопату. — Тебе видней.

— Эй… Вы чего это? — Закованный в наручники верзила изменился в лице и с явным испугом в глазах переводил взгляд с одного на другого. Затем, признав в Петре старшего, повернулся к нему:

— Вы чего это, говорю, в натуре? Вы чьи? Волков молча расстегнул сумку, подошел к тому, что был помельче, и, держа двумя руками за ручки, раскрыл ее перед его лицом.

— Это что? — спросил он негромко. Парень вблизи оказался молодым мужчиной лет тридцати с землистым цветом лица. Он сухо кашлянул и отвел взгляд в сторону.

— Права не имеете! — сорвавшимся голосом всхлипнул молодой.

— Это пусть ментов доказательная база заботит, — вновь негромко сказал Петр. — Мне она без надобности, я тебя с поличным взял.

— Да ты кто, в натуре?..

— Пробивать надо скрупулезнее, кого обносите. К чьему добру руки свои поганые тянете.

— А тут и правда корни, — сказал водитель и обернулся к Волкову. — А это… под двоих копать?

Петр бросил сумку на землю, вынул из плечевой кобуры пистолет и передернул затвор.

— Копай пока, — спокойно сказал он, глядя на того, что был постарше и все так же смотрел куда-то в сторону. — Там видно будет. С одним мы еще поговорить попробуем. Вот с этим. Сразу видно, человек серьезный. Только при этом баклане он нам ничего не скажет. Это ж себя ронять… А тот нам только и нужен, чтоб показать, что не шутки мы тут шутим.

— На колени! — бросил он молодому. Повинуясь команде, тот рухнул как подкошенный. Волков приставил взведенный пистолет к его лбу.

— С… с… с-суки… — Парень закрыл глаза. Вдруг Петр отвел руку чуть в сторону, дважды с грохотом выстрелил над самым его ухом, сильно ткнул пистолетом под нос и, склонившись к самому его лицу, заорал:

— Кто на хату навел?! Ну?! Быстро!!! Кто?!! Оглушенный выстрелами, бугай, хватанув носом пороховой гари, слизывал кровь с разбитой, обожженной раскаленным стволом губы. Он ошалело таращил на побледневшее, бешеное лицо Волкова выкаченные от ужаса глаза и беззвучно хватал ртом воздух.

— Кто?! — орал Петр. — Кто навел?!!

— Я… я все скажу, — лепетал здоровяк. — Все-все скажу… Это не я… я только за рулем должен был сидеть… я вообще…

— Быстро!!! — орал Волков. — Порву!!!

— Да-да, — послушно кивал парень. — Сейчас…

Слова посыпались из него, как сухой горох из вспоротого мешка. Он выплескивал информацию, захлебываясь, перебивая сам себя на полуслове, задыхаясь. Наконец закончил и опустошенно замолчал.

— Все?! — яростно выкрикнул Петр, держа в руках волыну. Парень кивнул.

— Ну вот и хорошо, — совершенно спокойно сказал Волков и, аккуратно придержав большим пальцем курок, снял пистолет с боевого взвода.

В долю мгновения с ним произошла разительная перемена. Проведя ладонью по лицу, он будто бы содрал с него некую маску. Чудовище с искаженными белоглазой яростью чертами, от которого несло ужасом и смертью, бесследно исчезло. На его месте вновь стоял обычный, чуть усталый человек, в самой глубине глаз которого, казалось, навсегда застыло выражение чуть ироничного любопытства, словно все происходящее вокруг было давно наскучившей ему игрой, в которой он, волею судьбы, был вынужден принимать участие. Но… Был ли этот шквал инфернального черного пламени, который, на короткий миг, опалил рассудок и сокрушил волю противника, лишь психологическим приемом и только? Мог бы, на самом деле, Петр, шарахнув злодею пулю в брюхо, рвать его затем руками на куски, выдавливая вместе с остатками медленно и мучительно угасающей жизни необходимую для торжества справедливости правду?

Трудно сказать.

Даже сам Волков наверняка не смог бы ответить на этот вопрос определенно, ибо никто не знает всего себя. Не дошло до этого, и слава Богу…

Петр знал лишь одно — зло наказуемо. И уничтожаться оно должно беспощадно.

Любое зло, пусть даже самое незначительное, которое встречалось ему на пути, было для него Злом. Ошибкой в процессе бытия. Из-за этой неправильности естественный ход вещей и явлений мог нарушиться, и мироздание — рухнуть. Со стихийными бедствиями (ураганами или, к примеру, наводнениями) Петр, к своему большому огорчению, ничего поделать был не в силах. Но, когда жизнь сталкивала его с «неправильностью» персонифицированной, да еще если она своекорыстная, да жестокая, да хамит… Тут уж — извиняйте!

И происходила эта позиция не из каких-то там соображений абстрактной законности, а из самой сущности его природы. Физиологического неприятия им всего подлого, лживого и злобного.

Он никогда не взвешивал, не просчитывал своих действий, связанных с уничтожением ненавистного ему порока, соотнося их с возможной опасностью последствий, равно как и не искал встречи с ним намеренно. Просто он так был устроен. Когда Зло встречалось на его пути; да еще, не приведи Господи, загораживало дорогу, он превращался в зверя, в того самого Волчару, которого, из несколько опасливого уважения, таким образом прозвали его бывшие сослуживцы по убойному отделу.