Медный лук - Спир Элизабет Джордж. Страница 22

— Даниил… ты пришел…

Больше она не произнесла ни слова.

Даниил прогнал двух любопытных соседок, отправил старика за сельским знахарем. Распахнул дверь, пусть свежий воздух войдет в сырое зловоние комнаты. Выбросил полусгнившие, объеденные крысами краюшки хлеба, валяющиеся на полу.

Знахарь склонился над старой женщиной, покачал головой:

— Не знаю, как она еще жива. Одной только силой воли. Хотела тебя дождаться. Пусть уйдет с миром, бедняжка. А ты лучше пригляди за сестрой, дай ей поесть что-нибудь.

Что Даниил знает об уходе за больными? Неуклюжими руками соорудил постель из свежего тростника, переложил туда невесомое тело старухи. Сходил к колодцу, принес кувшин воды, омыл ей руки, тонкие и сухие, словно прошлогодние листья. Одна из соседок окликнула с порога, принесла миску отвара, углей в глиняном черепке — развести огонь. Он попытался напоить бабушку отваром.

Все это время Лия так и просидела, вжавшись в стену. Пару раз он уголком глаза замечал — повернула голову, наверно, следит за ним, но за спутанными волосами не разберешь. Даниил пытается не смотреть на сестру, отогнать подальше страх, невольно возникающий в нем от одного вида взъерошенной фигурки. Как долго она пробыла в темноте? Что за бесы ею владеют?

Даниил вышел во двор, подоил маленькую козочку, сперва пальцы не слушались, но постепенно, к его радости, старые навыки вернулись. Принес кувшин молока в дом, поставил на прибитую к стене полку. Козочка, робко принюхиваясь — пахло чем-то незнакомым — вошла вслед за ним, дверь теперь не закрывалась. Даниил сообразил — дверь надо починить, пока не стемнело. Козочка покружила по комнате, нашла Лию, он увидел — тоненькие пальчики нащупали черную шерсть.

Приближалась ночь. Он кое-как заделал дверь, навесил ее обратно. Новая беда — в плошке ни капли масла. Сколько же дней они без света? Даниил не догадался попросить у Роша денег, сейчас уже слишком поздно, в доме не поищешь — да у них вряд ли и медная монетка завалялась. Стемнело, и тут в дверь робко постучали. Соседка, та, что боялась бесов, протянула ему маленькую плошку с маслом, в которой горел крохотный фитилек. Даниилу стало ужасно стыдно — столько лет, думая о селении, вспоминал он о бедности и убогости, сплетнях и ссорах, злобе и отчаянье. Он совсем забыл — доброта здесь тоже живет.

Даниил поставил плошку с маслом на пол, присел на циновку рядом с бабушкой. Вдруг почувствовал, как устал — куда больше, чем после целого дня с молотом за наковальней или долгой ночной охоты в горах. Ему снова стало жутко, он страшился провести ночь в доме. Рош прав, есть в нем эта никому не нужная мягкотелость. Хватит ли у беса ужаса, который так долго удерживал в плену его сестру, хитроумия, чтобы найти и его слабую струнку? Вот бы убежать, на улицу, обратно в горы — там его бесу не отыскать. Но убегать нельзя. Остается только сидеть здесь, а страх подползает все ближе и ближе, и неизвестно, охранит ли его маленький кружок света.

Бабушка то и дело поворачивается, морщинистые старые веки приоткрываются, выцветшие глаза ищут внука. Он окликает ее, и тогда старуха, успокоившись, снова закрывает глаза. А ведь она не сомневалась — Даниил придет. Что он такого хорошего сделал, чтобы так крепко верить — внук вернется? Вот бы объяснить ей, почему он убежал. Рассказать про Роша и остальных — может, тогда она поймет, их жизнь там, в горах, это и ради нее, бабушки. Но теперь слишком поздно. Ничего уже не сделаешь, остается только сидеть рядом — пусть знает, он тут.

Пускай слышит его голос, тогда не придется все время открывать глаза — у нее сил совсем нет. Он заговорил — как в ту ночь, когда перепиливал путы Самсона, не ожидая ни ответа, ни понимания, просто потому, что так самому легче.

— Думаешь, я забыл то время, когда мы с Лией пришли жить к тебе? Нет-нет, я помню. Какие черные у тебя были волосы, бабушка. Ты все лето работала в поле — растила тмин, а вечерами рассказывала нам всякие истории.

Ни звука в ответ, ни от неподвижного тела, распростертого на полу, ни от скорчившейся в углу маленькой фигурки. Показалось ему или нет — на крепко сжатых, пересохших губах мелькнуло подобие мягкой улыбки.

— Это ты мне рассказала историю Даниила, — снова заговорил юноша, — пророка, в честь которого я назван. Помнишь, Даниил отказался повиноваться царю, не перестал молиться Богу, и тогда Дарий бросил его в львиный ров. Бог послал ангела, тот заградил пасть львам, и Даниил остался цел [50]. А трое юношей, что шагнули в печь огненную и даже волоска на голове не опалили. Я до сих пор помню, как их звали — Седрах, Мисах и Авденаго [51]. Мне так нравились эти имена. И ты научила меня гордиться моим именем.

Тихий звук из угла. Даниил не повернул голову, продолжал негромко:

— А перед сном мы повторяли за тобой псалмы. Я многое забыл, но один псалом, мне кажется, еще помню, ты его особенно любила.

Он начал, запинаясь, но постепенно слова вернулись к нему:

Господь — Пастырь мой;
я ни в чем не буду нуждаться:
Он покоит меня на злачных пажитях
и водит меня к водам тихим,
Подкрепляет душу мою,
направляет меня на стези правды
ради имени Своего [52].

Робкие шаги за спиной. Что делать? Оглянуться боязно. По спине ползут мурашки. Даниил протянул руку, почувствовал легкое касание тоненьких пальчиков Лии. А дальше, какие там слова?

Если я пойду и долиною смертной тени,
не убоюсь зла,
потому что Ты со мной;
Твой жезл и Твой посох —
они успокаивают меня.
Ты приготовил предо мною трапезу
в виду врагов моих;
умастил елеем голову мою;
чаша моя преисполнена.
Так, благость и милость Твоя
да сопровождают меня
во все дни жизни моей,
и я пребуду в доме Господнем
многие дни [53].

Лия тихонько присела рядом. Вот они уже вместе, брат с сестрой, сидят и, не произнося ни слова, слушают дыхание умирающей. Ее рука в его руке, словно маленький ребенок протянул ладошку — доверчиво и беспомощно. Может, в ней и есть бесы, но ясно — не все им подчиняется. Страхи отступили в дальние уголки дома.

Только слабые звуки — тихо потрескивает фитилек в плошке с маслом, легонько всхрапывает во сне черная козочка, непрестанно шуршат над головой бесчисленные маленькие создания, нашедшие приют в гниющем тростнике. Вот проползла тоненькая змейка, свернулась в кольцо, исчезла в соломе. В тени у стены мелькнула крыса, присела на задние лапки, взглянула на них. Как странно, Лия смотрит на эти создания без удивления, без страха. Ближе к рассвету Даниил внезапно понял, один звук в комнате исчез — бабушкино дыхание.

Глава 11

Медный лук - i_011.png

Наутро по селению, к кладбищу за воротами, потянулась маленькая похоронная процессия. Без флейт и наемных плакальщиц, только несколько соседских женщин причитают то ли искренне, то ли по обычаю. На тележке — тело покойницы, во главе процессии — один-единственный истинный плакальщик, широкоплечий юноша, глядит по сторонам свирепо и угрюмо.

Погребение завершилось, Даниил отправился обратно. Увидел — кто-то торопится навстречу. С огромным облегчением юноша узнал кузнеца.

вернуться

50

Книга Пророка Даниила, глава 6, стихи 16–22.

вернуться

51

Книга Пророка Даниила, глава 3, стихи 12–94.

вернуться

52

Псалтирь, Псалом 22, стихи 1–3.

вернуться

53

Псалтирь, Псалом 22, стихи 4–6.