Иду в неизвестность - Чесноков Игорь Николаевич. Страница 8

Он потребовал навести на судне морской порядок и объявил аврал.

На аврале Седову самому пришлось распоряжаться, что, где и как крепить, потому что боцмана, как ему доложили — больного, он не видел на палубе с момента отхода от Соборной пристани. Да и в обычае Георгия Яковлевича было неизменное участие во время экспедиций во всех общих трудах. Работая на палубе, Седов присматривался к команде «Фоки», определял, кто чего стоит.

Картина вырисовывалась безрадостная. Мало оказалось опытных моряков. Лишь Юхан Томисаар, здоровенный матрос-балтиец, ходивший уже с Седовым в Новоземельскую экспедицию два года назад, да ещё два архангельских мужичка: молодой Шестаков да щуплый, но ловкий Инютин, матрос и печник экспедиции, — уверенно чувствовали себя на борту шхуны. Старательный Шура Пустошный неплохо стоял на руле, но в палубных работах он был полезен разве что своею силой: оттащить, приподнять…

Того же стоил немолодой, рассудительный Лебедев, бывший учитель, горячо умолявший взять его в экспедицию в качестве кого угодно. Лебедева Седов принял метеонаблюдателем, как и Пустошного, с условием использовать обоих и в качестве матросов.

Приглянулся Седову с самого начала плавания ещё и каюр экспедиции, тоже матрос по совместительству, двадцатипятилетний Линник. Бывший солдат, бывший сибирский золотоискатель и погонщик собак, сильный, весёлый, уверенный в себе, он представлялся Георгию Яковлевичу ценным приобретением для экспедиции. Подвижный и энергичный, Линник почти не отходил от собак — кормил их, чистил клетки, разнимал собачьи драки, лечил раны у тех из псов, что потерпели от зубов своих скандальных соседей. Но он не успевал управляться со всей сворой в восемьдесят псов, и в помощь каюру выделяли одного из подвахтенных матросов. Чаще всего это были не занятые пока метеонаблюдениями Пустошный или Лебедев.

Весь день «разгребали» палубу. Седов работал быстро и энергично. Первым хватался за бочку, ящик и не ожидал, пока кто-либо подхватит, уверенно брал груз на себя. Си заражал всех своей весёлой энергией, и невозможно было рядом с ним работать кое-как.

Дело подвигалось быстро, и к концу аврала «Фока» имел вполне походный вид. К двум связкам брёвен — дому и бане, — сложенным у бортов и прочно закреплённым цепями и тросами, привязали несколько нарт. Поставив на попа, к вантам фок-мачты накрепко прихватили два каяка — лёгкие лодочки, изготовленные по образцу эскимосских. В трюм опустили двадцать ящиков и бочек с оборудованном и провизией. В самом трюме наспех сваленный в Архангельске экспедиционный груз закрепили, чтобы ничто не пострадало при качке.

Управились вовремя. К вечеру угрожающе завыл «северо-восток». С каждым часом крепчая, он принялся будоражить море, вздымая волны всё выше и делая их всё круче.

К ночи ветер загудел в снастях, начал срывать с волн гребни, размётывать пену. Волнами стало круто заваливать тяжело гружённую шхуну то па один, то на другой борт. Укачалось большинство из команды и членов экспедиции. И это раздосадовало Седова.

Около полуночи на мостик, где нёс он во тьме штормовую вахту, поднялся запыхавшийся Катарин, судовой плотник. Он встревоженно прокричал, что в трюме прибывает вода.

Вода в самом низу трюма, в льялах, скапливается время от времени на всяком деревянном судне. Для её откачки па палубе устанавливаются помпы, насосы. По два часа за четырёхчасовую вахту ежедневно откачивали воду и на «Фоке», запуская паровой насос — «донку», с того самого дня, как шхуна была зафрахтована. Но теперь, по словам плотника, вода стала прибывать вдвое, а то и втрое быстрее.

Седов размышлял не долго. Он велел плотнику поднять штурмана Сахарова, чтобы тот срочно выяснил, в чём дело, и принял все возможные меры.

Вскоре появился Сахаров. Широко расставляя на пляшущей палубе ноги, он приблизился и, крича в самое ухо, сообщил, что в трюме разбилась бочка с машинным маслом и что этим маслом, смешанным с мусором, забило приёмные сетки, а потому донка и не откачивает воду. Седов велел поднять из команды всех, кто способен стоять на ногах, и откачивать воду вручную, палубной помпой. Сам он остался на мостике за штурмана, вахта которого уже началась. Велев рулевому удерживать «Фоку» носом против волн, чтобы уменьшить бортовую качку, не позволявшую делать что-либо на палубе, Седов стал лихорадочно искать выход из положения, грозившего бедой. Бочка с машинным маслом была единственной. Двигаться дальше без смазки для машины было невозможно. Оставалось добыть масла на одном из маяков. Если вода будет прибывать быстрее, чем откачиваться, срочно потребуется укрытие, где бы судно не валилось с борта на борт. Сахаров обнаружил к тому же, что оба борта, погружаясь в волну, дают течь, да такую, что кое-где вода в трюме била струями. Выходило, что надводную часть корпуса требовалось немедленно проконопатить. В темноте к берегу не подойти, а маячных огней в плотных потоках дождя и туманных завесах брызг не разглядеть…

Через час Седов сам встал к штурвалу. Продрогшего и вымокшего Пустошного он послал вниз — погреться и узнать, как идут дела. Георгий Яковлевич чувствовал, что и самому ему давно бы надо переодеться в сухое, отойти от стужи. Но он оставался наверху. Он ещё не знал, можно ли доверять управление судном в штормовую ночь штурману Сахарову. Капитану Захарову предстояло стоять «собаку» — вахту с четырёх ночи, и потому поднимать капитана раньше времени не хотелось.

Пустошный вскоре вернулся и рассказал, что прибывающую воду откачивать едва успевают — сил недостаёт. Седов вновь послал матроса вниз — разбудить всех офицеров, кроме капитана и механика, и объявить им аврал по откачке воды.

Первым появился на палубе бледный Кушаков. Вслед за ним вышел хмурый, ничего не понимающий в том, что происходит, геолог Павлов, непрочно стоявший на ногах. Выдохшиеся матросы уступили им место у ручной помпы. Вскоре показались и Пинегин с Визе. Вчетвером они то сообща, то попарно кое-как справлялись с помпой.

Едва рассвело, Седов, не покидавший мостика, разглядел, наконец, слева скалистый берег Кольского полуострова. Сориентировавшись, он подвернул судно и повёл его в укрытие.

И вновь, проваливаясь в распадки волн и раскачиваясь с борта на борт, «Фока» двинулся вперёд.

Под южным берегом Орловской бухты показались укрывшиеся под самыми скалами два поморских парусника. Рядом с ними Седов поставил на якорь и «Фоку». Лишь после этого он передал вахту Захарову. Матросы приняли у офицеров вахту у помпы.

Усталый, вымокший и продрогший Георгий Яковлевич изнеможённо сошёл с мостика. Он попросил доктора, который едва дышал от усталости, растереть ему тело шерстяным свитером и затем натереть спиртом.

Немного отдохнув, Седов оделся в сухое, проглотил в кают-компании стакан горячего чаю с бутербродом и вновь вышел на палубу. Матросы вовсю орудовали у больших помповых колёс-маховиков с рукоятками. Оба Зандера и два кочегара, захватив инструменты, вёдра, ветошь, направились в трюм прочищать приёмные сетки.

Седов распорядился о спуске двух шлюпок и карбаса. Едва ли уже не затравленно глядевшему Кушакову, он велел отправляться с двумя матросами па шлюпке на Орловский маяк за маслом. С карбаса и второй шлюпки всей команде надлежало немедленно начать конопатить борта. Офицеров Георгий Яковлевич попросил вновь встать к помпе.

Вместе с матросами Седов полез в карбас, и вскоре над водой бухты разнёсся дробный перестук конопатчиков. Георгий Яковлевич ожесточённо стучал деревянным молотком — мушкелем — по кованой лопатке, забивая паклю в пазы, и озабоченно размышлял при этом о начавшемся плавании.

Размышления эти встревожили его. Пока всё складывалось неблагополучно. Хоть возвращайся в Архангельск и переноси экспедицию на будущий год! Машина «Фоки» оказалась столь слабой, что едва удерживала шхуну против волны. Корпус был худ и водотечен. Команда тоже оставляла желать много лучшего. Настоящих моряков в ней почти но оказалось. Некоторые, по наблюдению доктора, были к тому же весьма нездоровыми. Погоды обещали, как и предсказывал старый Лоушкин, раннюю зиму, а следовательно, преждевременную ледовитость моря на пути к Земле Франца-Иосифа.