Неутомимый Морошкин - Михайловская Кира Николаевна. Страница 10

Белый пудель, заметив собаку Морошкина, скосил глаза, и его напружиненный нос заметно обмяк и приобрёл собачью подвижность.

— Джекки! — строго сказал ему хозяин и погрозил пальцем.

Джекки посмотрел на хозяина невинно и преданно и больше на собаку Морошкина не смотрел.

Всю дорогу к чёрному догу и белому пуделю присоединялись разные собаки. Причёсанные, вымытые, аккуратно подстриженные, они все шли чинно и ровно, не убыстряя и не замедляя шага, и ни одна из них не посмотрела на собаку Морошкина.

А собака Морошкина становилась как будто меньше ростом и зарастала шерстью на глазах. Когда они подошли к воротам парка, она была такой лохматой, как будто её вязали на спицах из чёрной шерсти сто тысяч добрых бабушек. Вид у неё был виноватый. Уши покорно висели, хвост опустился и почти волочился по земле, оставляя на песке узкую дорожку.

— Куда мы идём? — спрашивала Настя то и дело, но Морошкин не отвечал. Он так устремился вперёд, что даже его собственные ноги не поспевали за ним и оставались немного позади.

И наконец, вот она — собачья выставка! Вот она, шумная, оживлённая, с длинным столом посередине, за которым сидят люди. Со множеством собак, которые стоят вокруг стола, не слишком близко, но и не слишком далеко, стоят, сидят или лежат в ожидании сигнала.

Вот она, выставка: где определяют лучших собак, где дают медали, откуда собачья жизнь может начаться совсем другая, счастливая и безоблачная. Вот где, наконец, поймут и оценят нашу собаку!

Но собака Морошкина жмётся на обочине, печально поглядывая по сторонам, и не торопится показывать свои «замечательные» свойства. Вот уже чёрный дог занял своё место на мягкой подстилке, а его маленькая хозяйка раскрыла складной стульчик и уселась рядом. Вот и пудель Джекки уселся на самом видном месте и поглядывает поверх своих замечательных медалей. Вот разместились терьеры разных мастей, боксёры, бульдоги, немецкие овчарки, шотландские овчарки, которых называют «колли», и белые великаны, которых называют «московские сторожевые». Представляете, какой парад собак! Как все они сверкают, блестят, лоснятся, как горделиво выпячивают грудь, как гордо смотрят! А наш пёс?

Он лёг на газоне, положил голову на вытянутые лапы и смотрит на всё это великолепие, как будто говорит: нет, ничего нам тут не светит!

Тогда Морошкин берёт пса под мышку и шагает вперёд. Он занимает место в ряду великолепных собак. Он стоит с собакой под мышкой, и комиссия, которая не замечала его, постепенно начинает обращать на него внимание. Пожилые женщины в седых буклях, похожих на сахарные трубочки, и важные мужчины — все начинают перешёптываться, кивать на собаку Морошкина и о чём-то осведомляться друг у друга.

«Что же будет, когда они узнают, на что она способна? — думает Морошкин. — Они все просто с ума сойдут». Ему даже жаль становится всех этих великолепных догов, пуделей и немецких овчарок. Он готов оставить им несколько медалей из тех, что сложены в коробке на столе, но только потому, что его небольшая собака не вынесет тяжести всех наград.

Наконец, звучит команда, и все собаки вместе со своими хозяевами сдвигаются с места. Они идут по кругу. И Морошкин тоже идёт по кругу. Он несёт свою собаку под мышкой. С одной стороны Морошкина торчит печальная мордочка собаки, с другой — свисает её хвост.

Остановка, и все двигаются в обратную сторону.

Ну что же это за выставка в конце концов! Морошкин устал ходить туда-сюда, поворачиваться, бегать, лазать по бревну и цепляться за какую-то старую тряпку, которую человек в ватнике пытается у него отнять. Когда, наконец, этот человек понимает, что отнять тряпку у Морошкина невозможно, он вытирает пот со лба и говорит:

— Очень хорошо, мальчик. Теперь научи всему этому свою собаку.

— А зачем моей собаке драться за тряпку? — спрашивает Морошкин.

— Видишь, что делают другие собаки? — спрашивает человек.

— Может, другим это нужно. А нам это не нужно.

— А что нужно вам? — спрашивает человек.

— Медаль, — говорит Морошкин.

Он не говорит, что ему нужны все медали, которые лежат в коробке. Ему нужна одна медаль. Он принесёт её маме и папе. Он покажет её Боре и Яшке. Яшка расскажет об этой медали своему отцу. Боря — своей маме. И тогда, наконец, собаку будут уважать. С ней будут считаться. И разрешат Морошкину оставить её у себя навсегда.

Человек в ватнике смеётся.

— Мальчик, твою собаку мы даже не можем принять к рассмотрению, — говорит он.

— Почему?

— Какой она породы?

Морошкин молчит.

— Как её зовут?

Морошкин тоже молчит.

— Вот видишь, — говорит человек в ватнике, — у твоей собаки нет даже имени.

— У неё есть имя, — говорит Морошкин. — Только я его не знаю.

— Вот когда ты узнаешь всё про свою собаку, тогда и приходи к нам.

— Но вы знаете, — говорит вспотевший от волнения Морошкин. — Она умеет читать и писать.

— Она же собака, — говорит человек в ватнике. — Зачем ей читать и писать?

— Но она играет на пианино.

— Лучше бы она носила поноску, — говорит человек и выводит Морошкина из круга.

А пудель Джекки тем временем гордо и важно идёт по бревну, поднятому высоко над землёй. И его напружиненный нос не шевельнётся.

Глава двадцатая, в которой наконец-то и очень кстати появляется Прохожий Доктор

Выставка закрылась. И вот они сидят в парке около детского сада, там, где обычно гуляет Валентина Ивановна с детьми, сидят вдвоём: собака и Морошкин. Настя ушла домой есть вареники. Она вернётся после обеда. А Морошкин разговаривает с собакой.

— Эти медали ничего не стоят. Их дают за то, что собака ходит по бревну. А зачем тебе ходить по бревну? Ты будешь ходить по тротуару и разговаривать со мной. И не надо нам никакой медали. Нам и так хорошо. И не надо быть похожим на пуделя Джекки. Или дога. Лучше играй на пианино. Или читай газеты. Делай, что тебе нравится.

Солнце светит вокруг. Жёлтая дорожка, газон, кустик — всё облито солнцем. Свежий прозрачный воздух искрится от солнца. Шапочка у Морошкина съехала на ухо, но он не поправляет её, солнце приятно нагревает правое ухо.

«Всё, — думает Морошкин. — Больше я не знаю, что делать. И сколько я ни думаю, ничего придумать не могу».

И только он подумал так, как на дорожку перед самым носом Морошкина легла тень. Морошкин поднял голову и увидел Прохожего Доктора. Он стоял перед Морошкиным, опёршись на палку, и внимательно его разглядывал.

— Ну-с, — сказал Прохожий Доктор, склонив голову набок. — Мы, кажется, знакомы, молодой человек. Не правда ли? Прошло столько времени, а вы всё ещё продолжаете вздыхать? А ведь, насколько я вижу, у вас появился друг.

— В том-то и дело! — воскликнул Морошкин. — Я повёл его на выставку, но не знал, как его зовут.

— Его зовут Гоблин.

— А это правда, что он играет на пианино?

— Правда. А что в этом удивительного? У каждого из нас есть свои странности.

— И пишет тоже?

— Пишет.

— А что он пишет? — спрашивает Морошкин.

— Гоблин сочиняет стихи, — говорит Прохожий Доктор.

— Не могли бы вы прочесть мне какой-нибудь стих, который сочинил Гоблин? — просит Морошкин.

— Дело в том, — говорит Прохожий Доктор, — что стихами Гоблин считает всё, что начинается на букву «с». Поэтому его стихи не похожи на обычные. Например, обо мне он сочинил такой стих: «Старичок стоял у стены».