Хруп. Воспоминания крысы-натуралиста - Ященко Александр Леонидович. Страница 11

Но как трудны были первые мои уроки!

Теперь, когда я уже успела пожать плоды моей когда-то кропотливой работы, я с чувством приятного и гордого удовлетворения излагаю эти первые шаги моего самообучения.

Я решила не разбрасываться и приступить к трудной задаче не сразу. Некоторое начало уже было сделано мной ранее, так как я уже привыкла разбираться в разнице между криками восторга и ужаса, радости и горя; понимала по общему состоянию духа моих соседей, когда они были голодны, когда сыты; разобралась даже в том, какое настроение можно было назвать благодушным, какое — равнодушным, какое — гневным.

Впоследствии я убедилась, что нам, неразумным сравнительно с человеком животным, такое изучение душевного состояния по мимолетному общему обзору должно даваться легче, чем самому человеку, так как едва ли он обладает для того такой остротой зрения и впечатлительностью, как мы, звери. Для нас они имеют жизненное значение.

Мы, звери, живем в естественных условиях природы, и ночь для нас — ночь, восход солнца — утро, его закат — вечер. Люди же давно отняли у ночи часть времени и продолжают свои дневные дела при искусственном свете. Едва ли это проходит для них безнаказанно, и я, старуха, серьезно подозреваю: не от этого ли люди носят на носу различные стекла, которые они зовут очками и еще как-то. Люди избаловали себя теплым жильем и одеждой зимой и разной защитой от летней жары, и я грешным делом, думаю: не от этого ли у них происходят разные простуды и другие болезни. Люди, наконец, покорив мир выдуманными ими машинами, оружием и уловками, перестали бояться природы и утратили потому часть своей внимательности, наблюдательности и разные сноровки. Того понимания, которое связано не с умом, а со сметкой, у нас, зверей, теперь больше.

Итак, благодаря тому, что я была вполне исправной и неглупой крысой, я многое уже успела позаприметить ранее.

Первой же новой задачей я себе поставила: запомнить те частые звуки, которые я слышала ежедневно в своей комнате, причем непременно запомнить время, место и те обстоятельства, при которых эти звуки раздавались. Пока я не останавливалась на каком-либо отдельном существе, а обратила такое особенное внимание на всех вообще.

Для этого я провела один день в полном напряжении своего слуха. И вот каковы были результаты на другой день к вечеру, когда я, укрепив в памяти звуки первого дня, проверила их во второй.

Я отметила, что мой хозяин издавал один и тот же тихий крик, когда в дверь раздавался легкий стук, а после этого тихого крика в комнату входил кто-нибудь из людей.

Я заметила, что очень часто при входе какого бы то ни было существа, даже собаки, — кстати сказать, я стала ее частенько видеть бегавшей по кабинету и саду — попугай громко издавал какое-то однообразное тараторение.

Я заметила… да, впрочем, выпишу просто, сколько теперь помню, некоторые частые звуки одного изученного мною дня.

Хозяин кричал одно и то же перед тем, как собака ложилась в углу, хозяин кричал что-то другое, но всегда одно и то же, и — собака приходила к нему. Маленькая девочка говорила что-то очень коротенькое и ясное, когда мне что-нибудь давала. То же самое говорили другая девочка и хозяин, но они прибавляли еще несколько звуков. Я только впоследствии догадалась, что маленькая девочка произносила, по незнанию, меньше разговорных звуков, чем старшая девочка или их отец. Собака всегда одинаково взвизгивала при встрече с хозяином и особенным, но все же всегда в такие минуты одинаковым образом лаяла, когда за окном кто-нибудь проходил. Серая кошка, появления которой я перестала пугаться за своей крепкой клеткой, известным образом мяукала, когда стояла за дверью, и она же издавала другие ужасные звуки в саду, когда я видела ее дерущейся с другими кошками… И т. д., и т. д., и т. д.

Память у меня была прекрасная, и все звуки стояли передо мной, как живые, только что произнесенные.

На третий день, когда кто-нибудь стучал в дверь к хозяину, я за него мысленно кричала его криком и немедленно к радости своей слышала, как он действительно испускал выученный мною крик.

Увы, радость удачи первых моих уроков омрачалась невозможностью самой воспроизводить чуждые звуки! Этой способности я была лишена навсегда. Эту способность, но в очень слабой степени, я впоследствии нашла только у некоторых птиц — у нашего попугая она тоже была — и у некоторых людей, которые в действительности неподражаемо передавали крики всевозможных животных. Но не буду уклоняться в сторону, как это ни естественно у существа, пишущего свои воспоминания.

Я по нескольку раз в день поверяла свои наблюдения предыдущих дней, и моя изумительная память меня положительно не покидала. Ежедневно я прибавляла в уме своем новые и новые крики, которые научилась понимать, и чем чаще их слышала, тем точнее усваивала их сокровенный смысл.

Окружавший меня маленький мир оживал новой жизнью… О, милое мое заточение! О, чудная тюрьма!..

V

Самый богатый материал для обучения давали мне взрослые люди, но скорее и легче я начала понимать животных и детей, так как я скоро заметила, что у них было гораздо меньше разнообразия в криках, чем у взрослых людей. Из этого я заключила, что желаний и мыслей у животных меньше, чем у моих знакомых девочек, а у них меньше, чем у их отца и матери или у других взрослых.

Изучив звуки и обстоятельства, им предшествовавшие и их сопровождавшие, я приступила к изучению смысла этих звуков. Мне надобно было не только знать, что за чем следует, но что значит каждый звук — для какой цели он произносится? В некоторых случаях это было очень нетрудно, и я легко переводила их мысленно на мой собственный язык (мы, крысы, издаем мало звуков).

Я легко переводила курлыканье попугая словами «есть надо, есть надо», когда он спускался к своей чашке с орехами. Без труда понимала я и мяуканье кошки за дверью словами «пустите… пустите», а у стола, где мой хозяин резал мне ветчину, несколько иное мяуканье — словами «дайте и мне… дайте и мне». Скоро также поняла я, что короткий звук, издаваемый маленькой девочкой, дававшей мне сухарь, значил «возьми».

Собственно слов, которые я здесь выписываю, я, конечно, как теперь, еще не понимала, но, что они означали, усваивала и уверяю: если бы я могла, то, желая поесть, я, обращаясь к попугаю, непременно прокурлыкала бы по его манере, прося мяса у кошки, замяукала бы перед ней настоящим соответствующим звуком и непременно сказала бы точь-в-точь то же слово, что девочка. Девочка говорила: «На!», — подавая кошке какой-нибудь кусочек.

Однако впереди воздвигались все большие и большие трудности, когда от звуков и отдельных мыслей я перешла к соединению нескольких звуков и нескольких мыслей вместе. Здесь я должна была сосредоточить свои исследования главным образом на речи людей, так как животные ограничивались весьма немногочисленными звуками. Конечно, как всегда, я начала с того, что было легче, а легче было изучить сколько-нибудь сносно звуки маленькой девочки, которая произносила их не особенно быстро, издавала реже и однообразнее. При всем этом я очень радовалась, что у меня была прекрасная память, а то пришлось бы мне отказаться от своего интересного изучения в самом разгаре его.

Зеленый сад стал желтым, потом голым, земля покрылась густым белым слоем, и только к этому времени я кое-как разобралась с речью моей невольной маленькой учительницы, которая к моему изумлению стала говорить гораздо сложнее, чем раньше. Я тогда недоумевала и только теперь понимаю, что девочка и сама училась говорить лучше, почему речь ее день ото дня становилась сложнее.

Однако, благодаря своему труду и памяти, я делала такие успехи, которые, радуя меня, обеспечивали мне надежды на дальнейшие благие результаты. Крики кошек, собак и моих других сожителей я уже изучила настолько, что, когда я слышала ночью из угла, где спала собака, легкое подлаивание, я просто из любопытства выбегала на ящик посмотреть, кто идет под окном. Лай собаки, вызывавший меня на это, ясно значил: «Кто это еще там шляется?». Впрочем, собака лаяла просто: «Кто там?», иногда прибавляя: «Берегись!». И если я здесь выражаюсь несколько иначе, то потому, что теперь знаю также, что собака желала придать своим простым звукам именно такой сложный смысл. Я понимала собак лучше, чем они друг друга.