21 день - Фекете Иштван. Страница 22
И в самом деле: куда было Маришке податься?
Кто стал бы подавать на стол?
И как мог бы объяснить дядюшка Йоши исчезновение гостьи, о которой знало все село?
Конечно, это было невозможно, но мученически-самоотверженное предложение все же прозвучало и не пропало без следа: когда Маришка и дядюшка Йоши в кладовой проводили осмотр аппетитным грудам бренных останков свиньи, дядюшка Йоши от полноты чувств положил было руку на плечо Маришки. Этот его жест отнюдь не был объятием, хотя Маришка тотчас именно так и представила дело.
— Ах, Йошка, чего доброго, увидят!.. — застенчиво прошептала она, да, видно, поторопилась, потому что рука дядюшки Йоши обиженно соскользнула с ее плеча.
— А что тут такого?.. Я только и хотел, что поблагодарить…
— Конечно, конечно, я так и поняла…
— Вот, значит, и благодарствую за твои хлопоты, Маришка…
— Да я с радостью, Йошка…
Так они и стояли молча в пропитанной колбасным запахом кладовке, не зная, как поступить и что сказать друг другу…
— Да-а, так-то вот… — чуть погодя проговорила Маришка и подхватила миску с припасами к ужину, а дядюшка Йоши побрел за ней, окончательно утратив почву под ногами, ибо бессилен был решить, что тут «так», а что — не так. Войдя в комнату, он все еще испытывал некоторую досаду.
Ужин, однако, удался сверх всяких ожиданий, и дядюшка Йоши отвергнул саму мысль попросить извинения за свой неверно истолкованный жест. Гости уже ушли, и лишь настроение какой-то широкой, веселой удали витало по комнате в клубах табачного дыма, тянущегося к открытым окнам.
В кухне сдержанно громыхала посуда, и дядюшка Йоши, покуривая у стола, предался воспоминаниям о сегодняшнем вечере.
И в самом деле, как оно все было?
Маришка принялась накрывать на стол, но лишь третью скатерть сочла подходящей для «вечеринки», заявив, что первые две — старая рвань, и вот ужо она как-нибудь соберется залатать их.
Самолюбие дядюшки Йоши было несколько уязвлено этим замечанием, и — поскольку сквозь все прочие мысли опять пробился вопрос, как же долго собирается она тут гостить, если вон даже скатерти латать намерена, — он опять вышел в кладовую завернуть кое-каких гостинцев для своих приятелей. Это занятие всегда было для него приятной обязанностью, и за сбором гостинцев мысль об отъезде или дальнейшем пребывании Маришки показалась ему настолько неважной, что он даже и забыл о ней.
Сердце дядюшки Йоши было исполнено радостного чувства щедрости, это чувство согревало его и на пути в дом; он остановился на минуту в сенях, заслышав голос Маришки:
— Я уж теперь даже не жалею, что чуть прихворнула: зато сумела помочь при убое свиньи. Вот приведу в порядок кое-что по дому, а там, если еще для чего не понадоблюсь Йоши, то в среду и отправлюсь восвояси.
Дядюшка Йоши постоял в некоторой растерянности, хотя намерение Маришки уехать не доставило ему неприятных ощущений. Да и растерянность его была всего лишь попыткой ответить на два вопроса: с кем разговаривает Маришка и для чего она могла бы ему понадобиться?
Тут, конечно, было над чем поразмыслить, однако вечера теперь стали прохладные, и умственные усилия дядюшки Йоши вылились в такой оглушительный чих, что брючный ремень чуть не лопнул…
— …А вот и он сам… — послышалось из кухни. — В комнату пожалуйте…
— От такой поварихи и я бы не отказался! — сказал священник, обмениваясь рукопожатием с Йоши, на что Маришка пропела:
— Ах, ваше преподобие, чего вы только не наговорите! — и такой упругой походкой развернулась в кухню, словно похвала священника окрылила ее.
Однако всех превзошел почтмейстер, явившийся с букетом из трех роз, и эти три нежных цветка свалили Маришку наповал.
Почтмейстер шел знакомиться с расхворавшейся гостьей своего друга, да и розам по осени вот-вот должен был прийти конец, так что он рассудил: прихвачу-ка я цветы, авось не помешают! И как еще не помешали!
Маришка так и просияла, а два других старых молодца с легкой завистью наблюдали за этой сценой: ай да ловкач этот Лайош, видать, мастер не только штемпелем орудовать! Уж до такой малости, как цветы, они и сами могли бы додуматься!
С этого все началось!
А продолжение последовало во время ужина, за супом из хребтины, который был поглощен в полной тишине, и у Маришки даже руки затряслись от этого молча вопиющего одобрения.
— Постой, Йоши, — удержала она хозяина, когда тот поднялся, чтобы разлить вино. — Дай я. — С этими словами Маришка достала из угла пузатую бутылку и наполнила до краев стаканы, в том числе и свой.
— За здоровье дорогих гостей!
— Йоши, разбойник ты отпетый! Где же ты до сих прятал это вино? — воскликнул священник.
— Это Маришка привезла, — улыбнулся Куругла, а Маришка сочла своевременным подать жаркое, чувствуя, что больше ей не выдержать одобрительных вздохов и взглядов.
— Мечта! — восторженно простонал почтмейстер, на что священник укоризненно заметил, что это не обманчивая мечта, а самая что ни на есть чудесная действительность.
— Лайошка, ты все время забываешь, что ты среди нас самый молодой…
— Прошу прощения, — вскочил почтмейстер, — по призыву церкви беру бразды правления в свои руки. — И он наполнил стаканы.
— Ой, мне совсем немножко! — запротестовала было Маришка, но не чересчур настойчиво, поскольку ей и самой вино было по вкусу. А затем она подала слоеный пирог, и опять наступила тишина, которую нарушил священник, после четвертого куска заявив, что он напишет письмо в академию с просьбой отныне писать «слоеный пирог» не с маленькой, а с заглавной буквы.
— Уж сколько свадебных пирогов мне довелось перепробовать по долгу службы, но все они в сравнении с этим похожи на хлеб из плохо подошедшего теста. Выпьем, братия мои!
Все выпили. И Маришка тоже.
— Не женщина, а чудо! — проговорил почтмейстер, когда Маришка в мгновение ока прибрала со стола и, тихонько напевая, занялась делами в кухне.
Йоши Куругла лишь улыбнулся и бросил взгляд в сторону кухни, словно начиная понимать, для чего, собственно, ему могла потребоваться Маришка…
Священник перехватил этот взгляд и сразу посерьезнел.
— Вся жизнь — сплошное чудо, — назидательно произнес он, — цепь повседневных, будничных чудес… Хотя если по существу разобраться, то никакого чуда здесь нет.
И видя, что обоих приятелей насторожил его трезвый, чуть ли не мрачный тон, священник добавил:
— Во вторник я свободен. Давайте-ка выберемся на виноградник и обсудим это чудо. Лайош, ты опять забыл нам налить…
Вот так и прошел вечер. Потом, когда все было выпито, хозяева проводили гостей, и по пути обратно в дом Маришка взяла под руку развеселившегося дядюшку Йоши: ведь надо же было и ей хоть как-то выразить, что ужин и впрямь удался на славу.
— Я провожу тебя, Гашпар, — сказал почтмейстер, когда они со священником остались наедине. — Надо немного проветриться, а то вино в голову ударило. Если жена заметит, она и слова не скажет, но это хуже любых проповедей. Смолчит, затаится, а потом, когда я буду собираться на виноградник, не преминет сказать: «Блюди свою служебную честь и о семье не забывай».
— Превосходный метод! Умная женщина твоя жена, — пробормотал священник.
Какое-то время друзья брели молча.
— Эта Маришка… и ее ужин, ну настоящее чудо, — почтмейстер даже остановился. — Йоши с ней просто повезло!
Приятели стояли в прохладной, пронизанной осенними запахами ночи.
— Лайошка, жизнь не сводится к ужину, во всяком случае, к одному ужину… Недаром говорится: чтобы человека узнать, надо пуд соли с ним съесть… Ну ладно, утро вечера мудренее, во вторник обо всем поговорим. Надеюсь, что Йоши тоже так считает.
Однако Йоши Куругла не считал ни так ни этак, позволив свободно витать приятным воспоминаниям о вечере. Маришка постелила постели, закрыла окна, заперла дверь и под покровом темноты начала раздеваться в соседней комнате.