Томка. Тополиная, 13 - Грачев Роман. Страница 10

Таня усмехнулась. Позабавили ее сейчас не столько чужие семейные обстоятельства, сколько легкость, с какой она их прочла с приличного расстояния. Мякуш ее похвалит.

В левой квартире молодая женщина набирала номер на старом дисковом телефоне. Она нервничала, смотрела на часы, сбрасывала номер и набирала снова. Губы постепенно превращались в изжеванную мочалку, на коже вокруг ногтей больших пальцев появились капельки крови. Девушка мысленно повторяла какие-то вновь изобретенные молитвы. Она обещала простить, обещала никогда не ругать, не жаловаться и не плакать – она обещала сделать все, что он пожелает, лишь бы он вернулся живым и невредимым…

Таня нахмурилась. Сделала шаг влево, приблизилась к двери, приложила к ней ладонь. Металл был холодным, а за ним чувствовался теплый, но, увы, готовый рухнуть чей-то маленький мир.

Хозяйка квартиры балансировала на грани срыва. Пожалуй, ей осталось еще пару раз набрать телефонный номер, наткнуться на длинные гудки и разразиться потоком слез.

«Только бы он был жив, только бы жив, только бы жив… Сволочь, ты живой, гад!!!»

Таня зажмурилась. Чудовищная энергетика из квартиры хлестала словно вода из пожарного гидранта. Долго такое выслушивать нельзя, иначе сам свихнешься.

Она отошла от двери, повернулась к ней спиной, вытерла лицо, встряхнула руками, сделала глубокий вдох и такой же глубокий выдох.

«Расслабляемся, снимаем это с себя… Так, отлично».

Она поднялась на четвертый этаж, но не стала там задерживаться – просто сделала несколько снимков. Точно так же поступила и на пятом, и на шестом. Когда поднималась на седьмой, ее спугнули – прямо над головой этажом выше лязгнул дверной замок. Кто-то пошлепал в домашних тапочках к мусоропроводу. Таня сначала прижалась к стене, потом сообразила, что спускающийся абориген с мусорным ведром ее в любом случае увидит. Поэтому как можно спокойнее прошагала к лифту и нажала кнопку вызова.

С ведром к мусоропроводу спускалась седая сухонькая старушенция в халате до пят. Она бросила на Таню равнодушный взгляд, потом долго вытряхивала из ведра мусор, создавая ужасающий грохот. Она уже возвращалась в квартиру, когда перед Татьяной открылись двери лифта.

«Как я могла забыть об этом!» – подумала она.

Проклятая старуха остановилась на ступеньках и уставилась на девушку. Выбора не было – либо входить в кабину (чего она поклялась никогда не делать), либо разбираться с бабкой.

Бабуля пронзала взглядом насквозь.

– Что не так? – спросила Таня.

Старуха вместо ответа медленно положила сморщенную желтеющую руку на перила. Маленькие черные глазки, внимательный и цепкий взгляд… Лифт, не дождавшись пассажира, захлопнул двери.

– Что вы уставились? – предприняла Татьяна еще одну попытку найти общий язык с местным населением.

– Кхх, – произнесла старуха.

– Извините? – Хрррр…

Таня только хлопала глазами. Старуха между тем аккуратно опустила зеленое пластиковое ведро на ступеньку, разогнулась, оперлась на перила локтями. Татьяне показалось, что зрачки у нее почернели. Бабка вытянула одну руку, медленно сжала ее в кулак, выпустив вперед указательный палец.

– Хррр… хххх…

– Так, все понятно, – сказала Таня и направилась к лестнице. – Бабуся, иди спать! Сумасшедший дом какой-то…

Шесть этажей она пробежала не останавливаясь. Когда выскочила на улицу, сразу ощутила разницу: воздух внутри дома был тяжелый, сдавливающий грудь. Она удивилась, что прожила здесь так долго и до сих пор не замечала…

– Да, насыщенное утро, – согласился я. – Только, прости, мне не очень понятно… Татьяна остановила меня коротким взмахом ладони.

– Я знаю, что мы окружены скептиками, но ты к их числу не относишься. Ты же веришь Елене Владимировне?

– Мякуш? С некоторых пор верю, хотя когда-то тоже сопротивлялся.

– Тебя переубедили? Я кивнул.

– Я не могу предъявить никаких материальных свидетельств, – сказала Татьяна, возвращаясь к пирожному, – только предчувствия и опасения. И, кстати, печальную статистику. Я живу в этом доме несколько месяцев, и у нас постоянно что-то происходит: лопаются трубы, трещат стены и стекла, периодически ломается лифт, хотя и новый. Люди поскальзываются на сухих ступеньках и ломают ноги, летом во время проливного дождя оторвало водосточную трубу и она, падая, чуть не пришибла местную пенсионерку. Весной в подъезде убили девочку-подростка, вчера с балкона восьмого этажа выпрыгнула женщина, убившая своего мужа…

Теперь уже начал жестикулировать я.

– Стоп, стоп, Танюш, я тебя услышал. У меня только один вопрос: чего ты ждешь от меня?

Она подняла свою прелестную головку, посмотрела мне прямо в глаза. В эту секунду я поймал себя на мысли, что очень хочу, чтобы она оказалась натуралкой.

– Если я приду с этим в полицию, что мне ответят?

– «Звоните, когда что-нибудь случится».

– Вот именно. Но у меня есть стойкое ощущение, что в ближайшее время в доме снова кто-то откинется. И не один. Я это поняла сегодня утром, когда совершала обход.

Я крякнул. Очарование моей собеседницы сразу исчезло, как будто сетевой шнур проигрывателя грампластинок вынули из розетки.

– Поможешь? – спросила Таня.

Я вздохнул, поискал глазами официантку, чтобы попросить счет.

6

За 25 дней до Большого Бума

Сентябрь – странный и непредсказуемый месяц. В этом году он выдался мягким, сухим и даже солнечным, за исключением нескольких мерзопакостных дней. Теплые куртки и дубленки все еще дожидались бенефиса в пыльных шкафах, а традиционно депрессивные по осени горожане получили возможность немного пощеголять в изящных нарядах.

В то нежно-желтое сентябрьское утро инженер-химик Константин Самохвалов, 38 лет от роду, проснулся как обычно. Открыл глаза, посмотрел в белый потолок, сел на диване и стал механически натягивать свежевыстиранные синие носки и тщательно отутюженные черные брюки. С голым торсом, в носках и брюках, он посетил ванную, совершил утреннее омовение, затем вернулся в комнату. Включил телевизор на канале «Культура», глянул на термометр за окном (плюс 18 в тени!) и неспешно надел рубашку. К завтраку он всегда выходил полностью одетым, причесанным, надушенным, похожим на солиста хора великовозрастных мальчиков-зайчиков, и не было в природе еще той силы, что могла бы его убедить нарушить привычный утренний ритуал. Представить Константина Самохвалова за завтраком в футболке с изображением Че Гевары, джинсах или хотя бы в домашних спортивных штанах было невозможно. Земля повернула бы вспять.

– Доброе утро, мама, – без всякого выражения произнес Константин, присаживаясь к столу. Мать, Елена Александровна Самохвалова, в девичестве Гольдберг, интеллигентная и еще довольно свежая и привлекательная в свои пятьдесят шесть лет, не оборачиваясь кивнула в ответ. Она стояла у плиты и жарила яичницу.

– Мне, пожалуйста, два яйца, – сказал Костя, – и если возможно, без соли. Это возможно?

Елена Александровна развернулась. Несколько секунд она молча изучала сына, затем со вздохом, в котором читалась уже ничем не излечимая тоска, произнесла:

– Это возможно, Константин Михайлович. Капуччино подавать со сливками на подносе с серебряными ложечками, или достаточно будет обычного растворимого в кружке?

Костя вскинул брови. Это была первая на сегодня эмоция на его постной физиономии.

– Мам, ты не выспалась? Женщина вернулась к яичнице.

– Спала как обычно – в одиночестве.

– А что тогда случилось?

Она ответила не сразу. Просто не знала, что ответить. Вот у мужа, царствие ему небесное, всегда хватало ума, такта и, главное, умения так встряхнуть этого парня, что он вмиг вспоминал, в какой стране живет и почему в этой стране не любят инопланетян. Михаил Самохвалов был мудр и терпелив – когда требовалось, он мог разговаривать даже с табуретками и плинтусами, и те его внимательно слушали.