Заколдованное нагорье - Машкин Геннадий Николаевич. Страница 10

Он ел хлеб, отмахиваясь от гнуса, и посматривал под ноги. Скорости не развивал. Устя сердито пыхтела в пяти шагах от него. Когда Валик рубил изгородь деда, она сдержалась из последних сил, чтобы не броситься на него. Как он смеет думать про деда Гордея так? Про деда Гордея никто в Завали не скажет плохо! Может быть, недозволенный это способ — ловушки, но лицензии на зверя деду всегда выдают. Просто он умнее других охотников и возобновил эти ловушки. Он говорил как-то, что так добывали зверя в старину. «Любая новина ни к чему, — заключал дед, — суеты да трат много, а толку мало: человек как был, так и останется — с одним началом и одним концом».

Устя пыталась возражать деду. Она вспоминала рассказы отца о том, что на месте Завали когда-нибудь тоже будет город. «Очень многое говорит в пользу развития этого края, — уверял ее отец. — Во-первых, огромные запасы леса, во-вторых, энергия Ангары, в-третьих, полезные ископаемые, до которых геологи только-только добираются в этих районах... Следовательно, дочка, многое изменится в этом дремучем краю, а человек — в первую очередь, хочешь того — не хочешь».

«Для твоего отца уже ничего не изменится, царствие ему небесное! — отвечал дед. — А насчет матери — простить себе не могу, что не отбил у нее охотку к городу. Ну, тебе-то уж, внученька, я не дам в суете затеряться».

«Да, мама совсем редко пишет, — вспомнила с горечью Устя. — Недолюбливает за что-то дедушку. И этот паря Колокольчик против него».

Она сильно обиделась на Валика, но поворачивать назад не собиралась. Решила шагать до конца, как бы «капитан» ни оскорблял их с дедом.

Утром следующего дня Валик залез на сосну, которая росла на каменной россыпи, увидел поверхность тайги и высоко над ней вершину Небожихи. Ветер колыхал верхушки деревьев, и над тайгой, казалось, ходили зеленые волны.

Валик взял азимут на островерхий голец. Сто двадцать три градуса. Они шли верно, хоть вчера потеряли время из-за ловушки, потом угодили в болотистую марь, вымокли по пояс и оборвались в цепком кустарнике. Устя до сих пор не могла залатать всех дырок на своих шароварах, хоть работала иглой на каждом привале. А ему некогда штопать.

Он взглянул влево, где далеко-далеко на краю плоскотины чернели струйки еловых зарослей. Это были распадки, по которым, возможно, продвигались геофизик Маков и Гордей Авдеевич. Теперь они должны были порядочно отстать, если еще двигались к цели.

Валик заскользил вниз, перехватываясь за ветки, в одном месте куртка зацепилась за сучок, он рванул ее — и спрыгнул на землю с новой дырой.

Устя укоризненно покачала головой.

— У тебя же нет запаса!

— Зато хорошо идем, — бодро ответил он. — Вечером будем у Небожихи чай пить! Но по пути смотреть в оба. Второй раз попасть в ловушку твоего деда не хочу.

Устя перекусила нитку, убрала иголку, вдела руки в лямки котомки и поднялась с валежины. Она, как всегда, выглядела опрятной. А у ее капитана кеды были грязные, джинсы впору было сдавать на выставку художественной макулатуры, вельветовая куртка порвана, прожжена, вымазана в смоле, козырек кепки поломан. Однако на худом обгорелом лице его преобладали бодрость и уверенность, как у капитана выигрывающей команды.

— Пока счет в нашу пользу, — сказал Валик, отыскивая взглядом ориентир — сдвоенную лиственницу. — Мы их обставим, если они все-таки двигают дальше.

— Не пришлось бы на помощь их звать, — предупредила Устя. — Что-то долгонько мы подбираемся к Небожихе.

Валик по-свойски подмигнул ей, указал непреклонным жестом вперед. Каменная россыпь с ключиком, вытекающим из нее, была одиноким оконцем в глухом нагорье, укрытом от солнца кронами корабельных сосен. Было сумрачно и душно, как в подземелье. Звук шагов не проникал далеко. Из-под ног вылетали рябчики, с шумом разбегалась какие-то невидимые зверушки. А к вечеру они спугнули глухаря. Он черным комом вывернулся из багульника и полетел прямо на стену деревьев, гулко хлопая крыльями. Казалось, он расшибется о сосны, но птица ловко обходила их.

— Что ж ты смотришь, капитан? — не выдержала Устя. — Нам варить нечего.

— Не могу ж я одной рукой азимут брать, другой охотиться, — буркнул Валик и заспешил дальше.

— Не видно гольца-то, — встревожилась Устя. — Ускользнет от нас Небожиха, как этот глухарь.

Вместо ответа Валик согнулся, точно стараясь разглядеть голец, и быстрее заработал ногами. Он не замечал ни грибов, ни жарков, ни жимолости и очень удивился, когда Устя остановила его возле камней, среди которых была вода.

— Давай, хоть грибов сварим. — У нее был полный подол сыроежек, маслят и подосиновиков, а губы почернели от жимолости. — Что хорошего, если с голоду помрем?

Валик сглотнул слюну, нехотя согласился:

— Кипяти чай, я на дерево залезу...

Он долго искал подходящее дерево. Наконец увидел две сосны, стоящие впритирку друг к другу. Втиснулся между стволами и полез, упираясь в один ногами, в другой — спиной. Он долез до макушки и замер: островерхий голец почему-то оставался на прежнем месте, если не удалился. Протер глаза, огляделся, навел буссоль линией «юг-север» на Небожиху. Все было в порядке. Ну, на пять градусов сместились, не больше. Почему же этот чертов скальный палец не приблизился?!

Валик съехал вниз, сдирая шелуху со ствола, сел у костра, обхватил колени и задумался.

— Попьем чайку и все устроится, капитан! — Устя бросила в клокочущую воду смородиновые листы.

— Скоро голец? — спросила она, с явкой нарочитостью упуская «Небожиха».

— Скоро, скоро, — хрипуче ответил Валик. — Если бы ты не отвлекалась на обеды, пришли бы уж...

— При доброй еде не дрогнешь в беде, — сказала она и подвинула ему сухари на тряпице. — Ешь, капитан!

Валик не заставил себя упрашивать — набил рот сухарем, размоченным в пахучем кипятке. Он подумал, что в самом деле не стоит вдаваться в панику прежде времени. Запаниковавшая команда всегда проигрывает.

— Уклонились мы немного, — сказал он, не теряя достоинства. — Карты не хватает нам... Да доберемся, думаю.

— В таком разе, пойдем.

Они затушили костер и опять вскинули свои полупустые котомки на плечи.

На этот раз Валик не выпускал из руки буссоль. Но стрелку лихорадило, клонило вниз северным концом, и он порой едва сдерживал себя, чтобы не стукнуть прибор о дерево. Ноги проваливались в мшаные тайнички с водой, спотыкались о валежник, напарывались на сучки. Но он сосредоточивал взгляд только на азимутной линии, продолжал ее мысленно, просверливая зеленую плоть тайги. Линия эта была гибкая. Какие бы преграды ни отклоняли тебя с пути, она должна подвести к намеченной цели. Так учил его отец в тайге, когда приспосабливал к маршрутной работе, натаскивал ориентироваться на местности и ходить по компасу. Валик доверял буссоли, но чертов голец не показывался. Уже солнце, наверно, шло к закату, но капитан продолжал ломиться сквозь кусты. Его остановил выводок рябчиков, который рассыпался по деревьям.

Рябчиха кинулась к людям, припадая на крыло. Она сделала полукруг и кинулась в сторону от своих рябчат. Валик бросился за ней, споткнулся о корень и растянулся. Ружье отлетело в сторону.

Он услышал хохоток Усти. Потом увидел, как она берет ружье и целится. Рябчата расселись по нижним веткам сосен и посматривали с любопытством.

— Они же еще маленькие, — пролепетал Валик. — Они жить хотят.

— А нам помирать с голоду?!

Выстрел сбил сразу двух птиц. Остальные продолжали сидеть, будто оглушенные выстрелом. Устя протянула руку, Валик кинул ей патрон. Она перезарядила ружье, переместилась немного, ударила второй раз. Дробь слизнула еще трех птиц. Устя снова протянула руку, обалдевший от звона в ушах капитан опять бросил ей патрон. Но три последних рябчика не стали дожидаться конца, полетели к матери, посвистывающей где-то в кустах.

— Славная выйдет похлебка! — Устя собрала рябчат в пучок и потрясла ими. — Рябец в тайге — беда и выручка, взлетает — пугает, а сел — на вертел!