Заколдованное нагорье - Машкин Геннадий Николаевич. Страница 15
— Мы найдем и того, кто убил вашу собаку, — пообещал геофизик, медленно двигаясь к костру, который разжигала Устя. — Теперь у нас должна пойти поисковая масть — такое поверье есть у полевиков. Преодолели столько, что хватило бы на иную партию...
Геофизик сбросил треногу, поставил ящик у костра, сел на него и вынул измятую пачку сигарет. Закурил и, глядя в костер, стал рассказывать, сколько разных препон стояло на его пути сюда...
Олег Маков был аспирантом у профессора Ряпушкина, которого за солидность и лысину прозвали в Институте земной коры Светилом. Профессор вел тему геофизических поисков железорудных месторождений Ангаро-Илимского района. Под руководством именитого шефа аспирант Маков обрабатывал данные аэромагнитных наблюдений с воздуха.
Тема подходила к концу. Профессор считал, что данные магнитометрии не позволяют больше надеяться на открытие даже небольших месторождений на Ангаро-Илиме и расширять геолого-геофизические исследования здесь не стоит. Такое заключение должен был сделать Олег Маков в своей кандидатской диссертации.
Но дотошный аспирант, выросший сам на братском — бывшем каторжном — руднике, не соглашался с учителем по основному вопросу. Ученик считал, что некоторые месторождения в междуречье Илима и Ангары могут быть скрыты мощным чехлом рыхлых отложений, не в пример классической Коршунихе, или даже залегать в форме «слепых» тел на доступной глубине. И тогда приборы самолета фиксируют незначительную аномалию или совсем пропускают ее. «Ну, что ж, молодой человек, — сказал в конце концов профессор Ряпушкин, — защищайте в вашей диссертации свою точку зрения. Только учтите, коллега, я буду сохранять нейтральную позицию...»
«Бунтарь» пошел за поддержкой к своей знакомой аспирантке, которая была родом из этих мест. Выслушав горькую исповедь Макова, она вспомнила о случае, который произошел в их Заангарской тайге в годы гражданской войны. «Случай, конечно, оброс небылью от многочисленных пересказов, — заметила она, — но рациональное зерно в нем вполне может быть. Магнитное зерно!»
Легенда о Заколдованном Нагорье, отряде с ценным грузом и роковом несоответствии карты, компаса и глаза офицера всколыхнула душу аспиранта. Он вспомнил, что многие из месторождений Ангаро-Илима имели формы мощных труб, уходящих в глубину земной коры. Это были магнитные тела, которые как угодно могли шутить со стрелкой компаса. Они притягивали одни из концов стрелки, так что путник мог бесконечно ходить по кругу в непроглядной тайге. «И похоже, что тот отряд побывал в подобном Круге, — сказал тогда своей знакомой Маков. — А не моя ли это гипотетическая замаскированная труба?!»
На другой же день геофизик взял десятидневный отпуск и, не объяснив ничего Светилу, с магнитометром за плечами прибыл в Острожск. Дальше надо было спускаться по Ангаре на моторной лодке. И тут судьба свела его с дедом Гордеем.
Маков рассказал Гордею, что едет в Заваль, чтобы проделать некоторые геофизические наблюдения вдоль речки Каверги. Услышав про Кавергу, Гордей стал предлагать свои услуги. Ученый обрадовался, что так быстро встретил нужного человека и не надо много распространяться о цели своего приезда.
— Гордей Авдеич оправдывал надежды, пока не потерялся нож, потом пропала буссоль, — закончил свое повествование Маков. — Тогда я понял, что дело тут нечистое. Но отступать не в моих правилах. Хоть что-то да надо было разведать мне на этом Нагорье...
— Отступать — и не в моих правилах! — воскликнул Валик, но встретился с холодным взглядом Усти, судорожно втянул в себя дым, закашлялся, заключил: — А вообще, пора бы позавтракать.
— Позавтракать и — на профиль! — добавил Маков.
Устя взяла нож, глухаря и направилась к ручью. Она просто обрадовалась, что представилась возможность передумать все заново наедине. Рассказ Макова перевернул все в ее душе. Никак не бралось в толк, что главная тайна этого места, столько лет хранимая тайгой, не так уж далеко от деревни. «Но только ли тайгой? А деда, что же, не знал, что представляют собой камни на дне ловушек?!» Она пыталась воздвигать разные преграды на пути этой мысли: деревенская жизнь учит затворничеству, охотник-промысловик бережет свой надел от чужого глаза, а дед — радетель за чистоту тайги, воды и неба...
Но сколько Устя ни преграждала течение мыслей, ручеек сомнения разъедал все перекрытия. Получалось, самое меньшее, что ее дед мог из боязни за свои ловушки пойти на хитрость, обман и прочие подлости. «А если еще и ценности обоза он припрятал? Боже мой, что будет тогда?!».
Она покачнулась от слабости и чуть не упала в ручей.
Нет, самая горькая правда, но только правда! Мы кружили в Заколдованном Круге не для того, чтобы попасть в новый порочный круг! — упрямо думала Устя, яростно дергая перья глухаря. — Ах, деда, деда! Как же мне защищать теперь тебя. Сосед дед Ипат стал посмешищем в глазах деревни благодаря твоему оговору. И она, внучка, с пеной у рта защищала своего деда. А он скрывал даже от зятя — ее отца — тайну Верхней Тайги... даже от родной дочери!
Она выдернула последние перья, вернулась к костру. Присела с подветренной стороны, сунула тушу в огонь и начала выжигать остатки пуха. Вкусно запахло паленой птицей, у Макова и Валика расширились ноздри. Спор между ними сразу прервался, оба продвинулись к Усте, предлагая помощь.
И она стала распоряжаться. Одному сбегать за водой, другому поднести еще дров, а сама принялась рубить глухаря на кусочки, иначе бы птица не вошла даже в большей котел геофизика. Наконец, отяжелевший этот котел повис над огнем, и все застыли в томительном ожидании.
— Не поешь — никакие поиски на ум не идут, — признался Валик, сглатывая слюну.
— Плохо, когда то и делают, что едят, — горько усмехнулась Устя. — Или думают про еду и не замечают больше ничего.
— А я тебе что говорил про домоседную мудрость, — фыркнул Валик.
— Ну, вы-то уж в едоков не превратитесь, гарантирую! — успокоил их Маков. — Вам повезло наткнуться на золотую тропу... До конца своих дней обеспечены запалом, уверяю вас. И даже славно, что вы такие разные: Устя твердо стоит на земле, а ты, Валентин, паришь над землей. Вот и захватили истину в вилку. И дай бог, всю жизнь вам так...
Он пристально глядел куда-то в середину костра, лицо его выражало задумчивость.
— Это просто замечательно, что вы сошлись на таком деле, — продолжал он. — Я завидую вам. Ранняя закалка, она бывает на всю жизнь.
— Были и моменты развязки, — пробормотал Валик, скосившись на спутницу. — Но в общем, теперь мы как нитка с иголкой... Правда, Усть?
Устя кивнула, опустив глаза. «Великодушие проявляет капитан? — пламенем метнулась мысль. — Предлагает мир и забыть старое? И чтоб ему теперь послушной была? Не выйдет! Поборюсь еще за деда. До самой подноготной правды».
Наконец суп сварился. Валик расторопно расстелил тряпицу, поделил сухари, положил ложки. Глотая слюну, он старался не смотреть на котел и клялся про себя, что выдержит марку настоящего мужчины и не будет спешить со своей ложкой. Но не успела Устя поставить котел на землю, Валик уже выхватил глухариную ножку. Обливаясь жирным бульоном, вгрызся в пахучее мясо. Прихватил сухарь, стебелек дикого лука... Торопился так, будто не ел десять дней! И никак не мог уняться, пока в котле не показалось дно.
— Может, оставить на обед надо было? — произнес Валик, облизывая ложку.
— Обедать некогда будет, — успокоил Маков. — Для полевика обед — роскошь.
Капитан сыто откинулся на спину. А геофизик взялся за работу, вынул из чехла треногу и установил на ней буссоль, склонился над прибором, сурово сощурился, точно полководец, оглядывая поле предстоящего сражения.
Валик с почтением наблюдал за этим вдруг преобразившимся лицом. Вот это капитан! Вроде компанейским парнем был пять минут назад, а теперь — волк! Попробуй тут не подчинись. Себя не пощадит и никому другому не спустит. Даже мошкара ему нипочем. Липнет к распухшему носу, а ему хоть бы что — настраивает буссоль. Вот замерла стрелка в положении «юг-север»...