Звезда (сборник) - Казакевич Эммануил Генрихович. Страница 38

— Herr Zugfuhrer, Herr Zugfuhrer! Es spricht Feldwebel Hunter. Gestatten Sie… [17]

Фельдфебель Гюнтер получил от командира взвода разрешение на смену постов. Наташа перевела разговор Перегабрину.

— Уходить, — беззвучно шевельнулись губы Перегабрина. — Запомните место.

Они отползли дальше и замерли.

У блиндажей противника началось оживление. Часовые подтягивались, бросали окурки. Из траншей шли цепочкой солдаты.

До окопа своего боевого охранения Наташа и Перегабрин молчали.

— Конечно, там взводный КП, — сказал наконец Перегабрин.

После двухнедельных наблюдений в районе немецкого взводного КП наступил день, назначенный для разведки боем. После обеда в роте играл дивизионный оркестр. На музыку сбежались соседи — девушки роты связи. На пеньке у края поляны сидел сам генерал. По кругу зеленым вихрем несся долговязый Попрышкин в маскировочном костюме, обшитом листьями, клевером и травой. А потом развернулся, вздохнул и залился песней баян. Разведчики подхватили. Под самое небо уходила мелодия «Сулико». Так поют лишь перед боем. И лишь перед боем так отвечает песне сердце.

Песня сливала в одно и лес, и поляну, и сидевших вокруг генерала разведчиков, и Наташу. Хорошо, что на этот раз она не только может, но и должна итти вместе с ними в ночной бой! Теперь она уже не искала исключительных подвигов. Большое, реальное дело, которому она была необходима, нашло ее.

— Помните, ребята, что громы и молнии в моих руках, — сказал комдив, провожая новичков. — В обиду не дам.

Разведчики залезли в машины и помчались к переднему краю.

Закат догорал, сползая за хмурый лес. Блекла расплавленная река. Стыли горячие краски. Наташе хотелось задержать уходящий вечер.

В трех километрах от переднего края разведчики слезли с машин и в ожидании темноты прилегли на землю. Костюмы, обшитые листьями, терялись в траве. Среди зеленого моря белели островками лица, жадно смотревшие в вечернее небо: кто знает, не в последний ли раз?

По спинам холодком пробежала дрожь.

«Маме не успела ответить», подумала Наташа.

Аршинов чутьем угадал, что дрогнули, сжались сердца ребят. Тоном завзятого балагура-конферансье он объявил:

— Итак, через полчаса начинается представление! Известный чемпион Попрышкин…

Через полчаса «представление» началось…

Разведчики бесшумно вылезали из окопа боевого охранения на нейтральное поле.

И как назло из-под облаков, внезапно поднявшихся кверху, вывалился не нужный никому месяц.

Залегли. До немецкой проволоки оставалось шестьдесят метров. За проволокой темнел бруствер неприятельской траншеи.

На нейтральное поле обрушился артиллерийский шквал.

— Без фрица мы не уйдем отсюда, — передал Аршинов по радио генералу.

— В добрый путь, в атаку! — ответил генерал из траншеи боевого охранения.

На месяц набежала тень.

— Вперед! — справа налево передалось по цепи.

Цепь дрогнула и поползла извиваясь.

— Встать! — передалось справа налево.

— Встать!

И сразу вражеская траншея превратилась в пропасть, в бездну, в последний край, которым кончалась жизнь и земля. Наташа оторвалась от травы. В спину ударил ветер. Она побежала. Перед проволокой Попрышкин выбросил из руки свернутую гармошкой плащ-палатку, натянутую на короткие колышки, и встал на одно колено. Плащ-палатка перекинулась мостом через трехкольное заграждение.

И все, что совершалось дальше, походило на быструю смену кадров, когда киномеханик из озорства пускает ленту на предельную скорость.

Гранаты. Пустые траншеи. Малиновая ракета: «Дайте отсечный огонь!». Разрывы. Чье-то распоротое бедро. Бинт. Рядом с ячейкой для пулемета — немец. Попрышкин прижимает его к стене. Автоматная очередь… Голубая ракета: «Отход». Аршинов бежит последним. Дымовая завеса. И опять проволока!

И только здесь мысли снова обрели способность следовать одна за другой. Дым вплетался кольцами в предрассветный туман. Нужно было как можно скорее возвращаться в свое расположение. Наташу и разведчиков, которые держали пленного, Аршинов пропустил вперед.

— Смотрите, если «языка» не убережете! — крикнул Аршинов.

Целина ничейного пустыря ежесекундно взрывалась и взлетала вверх. Пленный уже не вырывался. Его не нужно было тащить. Он бежал сам. Он стремился лишь к одному: миновать нейтральное поле.

Немецкие батареи неистовствовали. До нашей траншеи оставалось полкилометра. Бегущих догнала мина. Пленный прижался к земле. Разведчики прикрыли его своими телами.

У Попрышкина между пальцев стекала липкая жижа.

Отодвинув Попрышкина, Наташа опустилась на землю рядом с пленным.

— Номер вашей дивизии? Говорите правду, если хотите жить, — сказала она пленному.

— Жить, — повторил пленный, прижимаясь к гудевшей земле.

— Говорите правду, — снова сказала Наташа.

— Двести пятьдесят два, — прошептал пленный.

За спиной снова завыло. Расталкивая разведчиков, немец вскочил и тут же свалился.

— Не уберегли! — с досадой закричал Попрышкин.

Наташа нашла ускользающий пульс.

— Жив!

Пленного взвалили на плечи.

И вот наконец наши траншеи!

Разведчики привалились к стенке окопа, ненасытно затягиваясь «козьими ножками» и. оглядываясь вокруг.

Туман, как море, заливал верхушки деревьев. С востока туман рассекали солнечные лучи. Загорались медные сосны.

После такой разведки все это видишь так, будто сейчас родился.

Наташа вбежала в блиндаж, где сидел генерал, и резко остановилась. Она стояла, застыв, но со стороны казалось, что она еще куда-то бежит. Волосы выбились из-под съехавшего капюшона и рассыпались по зеленым листьям, нашитым на маскхалате.

— И вы ходили с разведчиками? — недовольно сказал генерал. — Шуму много, а толку мало. Дохлого фрица приволокли.

Только теперь Наташа заметила, что находится в блиндаже разведвзвода пятой батареи. Из-за спины генерала выглядывали лица Топорка и Гайдая. Стоит ли вспоминать старое! Но она не могла не вспомнить сейчас, как однажды санинструктору Крайновой запретили итти в разведку.

— Товарищ генерал, разрешите сказать: против нас двести пятьдесят вторая дивизия! — выпалила Наташа.

И сразу напряжение исчезло с ее лица. Говоря по правде, ей было приятно, что первая работа разведчицы Крайновой состоялась на участке пятой батареи.

— Двести пятьдесят вторая? — оживился комдив. — Было известно, что двести шестидесятая. Да откуда ты знаешь? «Язык»-то без языка.

— Я допросила его до ранения.

— Интересно. Значит, произвели смену частей? Вижу, не зря ты туда ходила…

И генерал приказал, чтобы его немедленно соединили с штабармом.

В санбате пленного оперировали. На другой день начался допрос.

Петольд Литаст оказался членом организации «Гитлерюгенд». Он пытался представить себя идейным нацистом и доказывал, что им движет жажда славы, а не жажда наживы. Однако это не мешало ему давать показания охотно и многословно. У него была неплохая память. Он был хорошо осведомлен и ориентирован.

— Это не все, что я могу вам сообщить, — сказал Литаст к вечеру первого дня.

— Передайте ему, что допрос будет продолжаться завтра, — сказал офицер, ведущий допрос.

— Это не все, что я могу вам сообщить, — повторил Литаст вечером следующего дня.

На третий день допрос продолжался. Литаст намеренно растягивал ответы. К вечеру все вопросы, интересовавшие командование, были исчерпаны.

— Я так охотно сотрудничаю с вами…

Он закрыл рукою лицо:

— Я уверен, что живу, только пока даю показания.

— Совсем как тысяча и одна ночь, — сказала Наташа. — Но допрос не может продолжаться бесконечно.

— Значит, утром меня убьют?

В его голосе было отчаяние. И гордость и «убеждения» — все отступило сейчас перед простым страхом конца.