Звезда (сборник) - Казакевич Эммануил Генрихович. Страница 40
— Хорошо, я останусь на сутки, — согласилась Наташа.
— Одна?
— Двоим не поместиться.
Ночью разведчики подползли к яме. Наташа спустилась на дно и свернулась калачиком. Ее закрыли ветками.
Как только разведчики стали удаляться, ей захотелось выскочить из ямы и побежать за ними. И зачем она согласилась остаться здесь?
Чувство беспредельного одиночества охватило ее.
«Хоть бы кто-нибудь был рядом!»
Как пусто вокруг!.. Лишь бы не думать о нейтральном пустыре, окружающем яму. Она стала вспоминать какие-то строчки, обрывки, стихи, которые ей показывал когда-то Сергей.
От слов, произносимых шопотом, пустота отступала. Замелькали обрывки каких-то разговоров, знакомые лица, широкая каменная лестница перед входом в читальный зал. Вокруг ямы вырастали знакомые стены Ленинской библиотеки. А за ними Кремль, асфальтовый простор Манежной площади, Каменный мост.
Пустота исчезла бесследно. Наташа уже знала, что она останется здесь.
Стихла перестрелка. Потухли ракеты. Словно огромная черная птица присела на поле и прикрыла его широким крылом.
…Через сутки на столе комдива лежало новое разведдонесение.
Разведчики отдыхали вокруг костра. Наташа возилась с чьей-то гимнастеркой. Застучали копыта. На дороге показался конь Медникова. Медников спрыгнул и быстро подошел к Наташе.
— Только что узнал: сегодня партийное собрание штаба. За мной едет Зобнев. Сядьте на его коня, а то опоздаем.
Через несколько минут они ехали к штабу.
— А знаете, почему я поехал за вами? Доклад делает сам комдив. И тема — «Облик советского офицера». Сегодня вы многое поймете, Наташа…
Медников подхлестнул обоих коней…
Когда они вошли в офицерский клуб, комдив уже говорил. Клуб был набит битком. Голос комдива едва достигал задних рядов.
— Ничего здесь не слышно, — сказал Медников и, взяв Наташу за руку, расталкивая бойцов, стал пробираться к передним рядам.
— Все знают, что старший лейтенант Медников спас жизнь моему единственному сыну, — неожиданно сказал комдив, и это было первой фразой, которую разобрали Медников и Наташа.
— Зачем старик вспоминает? — смущенно сказал Медников.
— Я считаю его тоже своим сыном, — продолжал комдив. — Мне тяжело говорить о нем на общем собрании. Но что поделать: это партийный долг.
Комдив закашлялся и попросил воды.
Медников отпустил Наташину руку и сделал шаг назад.
— Медников, как человек способный и смелый, быстро вырос за годы войны, — снова говорил комдив. — Рост служебной карьеры обогнал его культурный рост. Медников зазнался и совсем перестал работать над собой.
Наташа слышала, как пальцы Медникова царапают целлулоид планшетки.
— Отсюда плоское понимание настоящего момента и потеря революционной перспективы. Понимание офицерского достоинства у него чисто внешнее. Воспитывать своих солдат он не желает. Думает на одном приказе проехать.
Казалось, будто комдив слышал споры в разведотделе. Пальцы Медникова отстегнули пуговичку планшетки. На миг Наташе показалось, что она не слышит его дыхания.
— Все это мало походит на подлинное достоинство советского офицера, офицера-большевика, — говорил комдив, — потому что мы воюем не просто за Россию, а за Россию Советскую.
Комдив уже говорил о другом. Наташа стояла, опустив голову и не решаясь взглянуть на своего соседа.
По дороге медленно шла девушка с вещевым мешком за спиной. Девушка приблизилась. Наташа узнала ее: это была Алла Широкова. Алла остановилась. Лицо ее осунулось. Глаза были заплаканы.
— Вот когда довелось встретиться, — сказала она, силясь улыбнуться.
— Где же ты была все это время?
— Лучше спроси, где только не была. И в стройбате побывала, и в запасном, и в артроте.
— А теперь?
— А теперь?.. Вот… — Алла снова хотела улыбнуться, но не смогла. — Мой последний поход.
— Опять переводят в другую часть? — спросила Наташа.
— Какой там переводят! Совсем из армии отправляют.
Алла посмотрела на свои запыленные джимми.
— Так, значит, домой? — спросила Наташа, желая сказать что-нибудь успокаивающее.
— Домой, — скучно повторила Алла.
— Ну вот и хорошо, дома-то рады будут.
— Ничего хорошего, — возразила Алла. — И дома-то рады не будут. Не так возвращаюсь.
Алла вытерла глаза и нехотя пошла по дороге.
Немецкое наступление под Орлом превратилось в бегство. Дивизии, разбитые под Орлом, спешно отправлялись в Германию на капитальный ремонт. А на Смоленщине готовился новый удар.
7 августа дивизия Грызлина прибыла в район сосредоточения войск, на исходные позиции. Танковый батальон, который обычно поддерживал Грызлина, и все остальные приданные дивизии части были уже на месте.
Выжидательная тишина ясного августовского утра по сигналу комдива разорвалась грохотом артиллерийских залпов. Огненный вал обрушился на немецкие траншеи и двинулся дальше, в глубь обороны.
— В добрый час! — сказал генерал в микрофон.
Пошли танки. Генерал стоял в маленьком окопчике. В стереотрубе перед ним развертывался первый этап боя.
За танками поднялась пехота. Справа бой шел у самой траншеи. Слева пять танков были остановлены огнем неприятеля. Роты поровнялись с танками и залегли. Генерал возмущенно обернулся к начальнику штаба танкового батальона:
— Вы видите? Что? Радио выведено из строя? Немедленно передать живой связью, чтобы танки двигались вперед любой ценой.
К командирам подошла Женя Колосова.
— Товарищ начальник, разрешите мне передать ваше приказание, — обратилась она к начальнику штаба.
Через несколько минут Женя ползла по траве нейтрального поля. Над кольцами рыжеватых волос просвистела пуля. Пригнувшись к земле, Женя сорвала пучок зелени и прикрыла голову. То справа, то слева взрывались снаряды. Ее осыпало землей. Достигнув крайнего танка, девушка приподнялась и постучала. Люк открылся.
— Почему ты здесь? — удивленно проговорил командир машины. — Залезай в танк.
— А почему вы здесь? Генерал приказал немедленно двигаться вперед.
Она поползла к следующему танку.
…На правом фланге бой шел во второй траншее. Генерал направил трубу влево. Пять отстававших танков уже подходили к первой траншее. Левый фланг выравнивался.
— Сейчас же надеть орден на грудь этой девочке! — сказал генерал Перегабрину. — Найти ее и привести сюда…
…Бой ушел за траншеи. Нейтральное поле, уже ставшее тылом, дымилось. Перегабрин пробирался через горевший бурьян. На западном склоне откоса вперед головой лежала Женя. Блестящие рыжеватые волосы рассыпались кольцами. Перегабрин повернул голову и вздрогнул: лица не было, была сплошная маска ожога, с глубокими ямами глаз и рта.
«Может быть, это не она?» подумал Перегабрин и вынул из кармана ее гимнастерки комсомольский билет. Она самая. Хорошенькая, немножко кокетливая девочка весело улыбалась ему с карточки.
Из билета выскользнула еще одна фотография. «Моей маленькой невесте. Андрей», было написано на обороте. Перегабрин узнал лицо воентехника Веткина, погибшего под Вязьмой. Он озадаченно перечитал надпись.
«Вот оно что, а никто и не знал!»
Перегабрин бережно собрал ее документы.
Наблюдательный пункт комдива перемешался по нескольку раз в день. Генерал всегда находился в непосредственной близости к полкам и видел поле боя собственными глазами.
Днем Наташа находилась обычно на КП комдива: допрашивала пленных и занималась радиоперехватом. По ночам выползала к рубежам противника и, мокрая от росы, возвращалась на заре к генералу.
В наскоро вырытом окопчике было людно. Не замечая тесноты, генерал двигался по окопу свободно, размашисто, часто забывая пригнуться. Его широкие плечи то и дело выступали над бруствером.
Генерал шумно прощался с капитаном, уезжавшим на учебу в Москву:
— Скажешь жене моей: ходит грязный, как ланцепуп, весь в смоленской пыли, жжет и громит немцев. Скажешь — знает Федор от смерти заговор. Пусть не волнуется… Будешь наш санбат проезжать — там у меня дочка. Ha-днях ее в старшины произвели. Надо бы письмо написать, да некогда. Хоть поцелуй ее за меня. Поручаю, да, да. Просто приказываю. Ленка моя — красавица. Не пожалеешь. Ну, и отправляйся. А то раздумаю и оставлю… Вспоминай иногда в академии, чему я тебя учил.