Отроки до потопа - Раин Олег. Страница 19
— Вроде того. Зато метро рядом. Как раз последняя станция. — Серега коленом поддал по портфелю. — А родители тебя не потеряют? Все-таки первый день, новый район?
— Переживут, — Ева передернула плечиками. — У них свои заморочки, своя фрустрация.
— Что еще за зверь такой?
— Фрустрация? Это пустота. Душевная и духовная… — Ева поочередно коснулась пальцами головы и груди. — Когда ни здесь, ни там ничто не греет. Вот люди и суетятся, ищут свой огонек. С фонарями да прожекторами… А он ведь совсем крохотный — этот огонек. Его распознать нужно, — Ева на секунду-другую зажмурилась, словно что-то припоминала или наоборот пыталась забыть. — Заметил, каким мир становится? Все вокруг суетятся.
— Так это… Деньги добывают.
— Правильно, добывают. Ты верное слово подобрал: люди в добытчиков превратились. Нужно же себя как-то обманывать, а деньги — простейший заменитель пустоты. Эквивалент смысла человеческого бытия.
Серега машинально пошарил в карманах. В левом — платок, в правом — пусто. Он был бы совсем не против, если бы обнаружил там горстку эквивалента человеческого бытия. Хотя это она, конечно, загнула. Нормальные ребята таких этажей не городят. Есть же язык, блин! Вполне человеческий. А тут эквиваленты какие-то, фрустрации-прострации…
Вслух он, понятно, ничего не сказал, и Ева печально продолжила:
— Время — его ведь тоже можно убивать по-разному, вот и пустоту кто как убивает. Экстрим придумали с адреналином. Передачи по телеку потоками гонят, в эфире места свободного от радиоканалов не осталось. Слышал, наверное, звонит ведущим какой-нибудь чувак — и вроде как беседует. Сказать ничего не может, но радуется, как дятел какой… Скучно, в общем, людям. Тоскливо.
— Не всем.
— Наверное. Только твои друзья с тобой тоже не остались.
— Антон к отцу побежал.
— Ага, чтобы на машине кататься. А потом вмазаться однажды в дерево и в больницу залечь.
— Почему обязательно в дерево? — Серега почувствовал, что начинает заводиться.
— А не в дерево, так еще хуже получится. Накопит на «хаммер», купит и будет с тряпочкой вокруг трястись, пылинки сдувать, противоугоны ставить. До булочной двести шагов, а он и туда станет ездить. И каждый день будет засыпать с мыслями о пробках, о ценах на бензин, о запчастях. Вот и получается, что треть жизни — на свалку. А может, и больше.
— Как-то безрадостно ты на все смотришь… — Серега растерянно попытался найти подходящие контраргументы. — Вот Гера, например, машины не любит. Ему велосипеды куда больше нравятся.
— Молодец, что не любит. Но тоже ведь смылся.
— Что ты понимаешь! — Серега рассердился. — Он, если хочешь знать, к брату своему отправился. Тот в тюряге сидит, а Гера ему передачки таскает. Сигареты там, творожок с кефиром. Потому как некому больше.
Ева взглянула на него серьезными глазами, суховато спросила:
— А брат того стоит?
Серега оторопел. То есть ноги продолжали шагать, руки выдавали отмашку, но внутренне эта новенькая сумела-таки его пригвоздить. Прямо под дых врезала. Он даже головой тряхнул. И сразу стало легче. Неожиданно понял, как нужно говорить с этой странной девчонкой. То есть с ней просто не нужно ничего выдумывать и что-то там мудрить. Лепить все, как есть, без ученых словечек и прочих прикрас. И врать не стоит — просечет моментально. Может, на смех, как это делает Сэм, не поднимет, но уйдет. Развернется и даже не попрощается. То есть и ладно бы, но Сереге вдруг подумалось, что это будет в десять раз обиднее, нежели хохмы Сэма. Такие, как Ева, наверное, и обижаться толком не умеют. Просто ставят на человеке крест и отворачиваются. Раз и навсегда.
— Так что у него с братом?
Серега пожал плечами.
— Вообще-то брательник у Геры, действительно, козел, — признал он. — Только это между нами. Хотя Гера и сам все понимает… Козел, алкаш и псих. Знаешь, сколько раз он Геру уродовал! Тот в школу прибегал в синяках и ссадинах. Учителям говорил, что упал. Бриллиантовая рука, типа… А шрам у него на лице видела? Тоже братишка постарался. И на ногах пара таких же. Сорвал раз подлокотник с кресла и гонял Геру по квартире. На мороз его постоянно выжучивал. Когда дружки с телками подгребали. Дескать, покемарь на улке. Как закончим, позовем. А сами музон заводят и начинают дискач. На дворе ночь, а они и думать о нем забыли. Ко мне тыкался, к Антону, к дворнику в сторожку напрашивался.
— А родители?
Серега хмыкнул.
— Ты же сама сказала, у них своя фрустрация. Так что к родителям лучше вообще не торкаться. Все равно как в Гаагский трибунал.
— Тоже пьют?
— Ага. Плюс большие любители побродяжить. Даже похлеще, чем брат. Воруют, понятно. Не по-крупному, а так — что где плохо лежит. Геру даже к этим делам приучали.
— Не приучили?
— Почему же, он парень способный — быстро научился. Уже лет в десять вовсю тыревом занимался. В магазинах тянул все, до чего мог дотянуться, — крупу там, вермишель, сахарок. Надо же было как-то жить.
— Да уж, семейка.
— А то! Симпсоны с Аддамсами отдыхают! Мне даже раз подарок сделал — справочник по компьютерам — дорогущий такой, я даже удивился. А потом пролистал до конца и понял. Он страничку с магнитной меткой выдрал и утащил из магазина. Такой вот подарок, короче…
— А что ты?
— Что я… — Серега поморщился. — Поговорил с ним. Книгу вернул.
— А он?
— Обещал завязать. Правда, с условием… Чтобы книгу обратно забрал.
— Забрал?
— А что мне было делать? Не в книжный же обратно тащить. Там сразу бы руки скрутили. И книга опять же полезная… Но главное, Гера с тех пор больше не ворует. Даже голодает иногда, а к старому не возвращается. Он такой — слово свое держит. А брата своего тупого все равно любит. Любые подляны ему прощает. Мечтает лекарство найти. Против алкоголизма. Чтобы втихаря подсунуть в пищу — и все, хэппи энд. Ночь проходит, добрый молодец просыпается — и по барабану ему любое пойло с дружками его дебилами.
— Такого лекарства нет, — грустно сказала Ева.
— А кодирование? Я слышал, если возьмется сильный психиатр…
— Чушь, — сказала она, как отрезала. — Человек сам должен захотеть. Очень и очень захотеть. Но даже этого может оказаться мало.
— Мало?
— Ага. Он может захотеть, а судьба все равно не отпустит.
— Судьба?
— Или рок, называй, как хочешь. Но чтобы вот так — скушал и проснулся добрым, непьющим, переболевшим — такого не бывает.
Серега несогласно помотал головой.
— Не знаю… Может, в одно утро измениться и впрямь невозможно, но если не спеша, постепенно…
— Постепенно — это как? В течение всей жизни?
— Ну почему… Меня вон отчим тоже боится воспитывать, но все равно на мозги капает, — Серега хмыкнул. — Он же понимает, что не отец нам, что осторожнее надо. Так что никаких криков, никакого рукоприкладства. Но все равно хитрит — не справа, так слева заходит. Через фильмы пытается охмурять.
— Как это — через фильмы?
— Да-а… У него, понимаешь, целая коллекция старых фильмов. Золотой фонд, как он называет. И чуть ли не каждый вечер нам что-нибудь ставит.
— Заставляет смотреть? — удивилась Ева.
— Да нет, не заставляет… То есть поначалу я, правда, ерепенился, а потом вроде как привык. И фильмы даже стали нравиться, — пусть старые, зато без рекламы. И почти всегда комедии — Чаплин там, Ллойд… Или нашенские — «Кин-дза-дза», «Зигзаг удачи», «Операция «Ы», «Иван Васильевич меняет профессию»… — Серега улыбнулся. — После таких фильмов и сны прикольные снятся.
— Прикольные — это как?
— Ну, типа, хорошие.
— Понятно… — чуть помолчав, Ева тихо и нараспев проговорила: — И просыпаешься после таких снов добрым, непьющим, здоровым.
В голосе ее звучала ирония.
— Значит, не веришь? — Серега покачал головой. — Ты это… Пессимистка, наверное.
— Я реалистка, — Ева неожиданно улыбнулась. — Но верить хочу. Нет, Сереж, правда! Очень и очень хочу…
Глава 10
Справа гудел автомобильный поток, слева, сразу за забором, гремел крохотный, но шумный заводишко. Участок пешеходной дороги был окутан туманом, сквозь который едва проглядывали ржавые пятна люков.