Зеленые каникулы - Коберидзе Карло. Страница 17

— Иди позови маму, — велел отец Михо.

Михо выскочил в кухню и привел маму. За ней вошла и Нино.

— Достань мой выходной костюм! — Отец встал, глянул на часы. — Через час будет автобус, я в Тбилиси поеду, и дальше еще, а пока схожу к председателю, отпрошусь. Будьте спокойны, укажу ему дорогу, наставлю на путь.

И так стремительно он вышел, спустился по лестнице и скрипнул калиткой, что никто ни о чем не успел спросить.

— Интересно, что он тебе готовит, — сказал Михо и оглядел всех по очереди.

Мама бросилась к гардеробу, мы с Михо вышли на веранду, а бабушка осталась сидеть за столом — поникла вся, задумалась моя бедная маленькая бабушка!

Отец мигом вернулся. Переоделся, переобулся, сказал, что приедет завтра вечером, и уехал, даже не попрощавшись.

Я места себе не находил, дожидаясь отца, аппетит потерял, а этого со мной еще не бывало. Что задумал отец?.. Даже ребята — Джумбер с Гелой — сразу заметили, что я не в себе.

Но пришел конец и ожиданию. Вечером следующего дня отец вернулся, спокойно вошел во двор, сказал всем: «Здравствуйте!», и только со мной, со своим, как они думают, непутевым сыном, поздоровался за руку:

— Как ты, старик, не соскучился без меня?

Это уже было добрым знаком.

Часть вторая

Мосты, мосты…

Поезд набит битком, на сиденьях людей больше, чем мест, а вдвое больше народу стоит в проходе! Когда мы сели в вагон, он был почти пустой, а в пустом вагоне, сами знаете, и мест свободных полно, и мы устроились очень даже удобно.

Поезд мчится по Алазанской долине. Сломя голову несутся навстречу нам телеграфные столбы, на перекрестках — будки, а потом — мосты, мосты, большие, маленькие. За окном вагона оцепенелая от зноя равнина, а дальше за ней — устремившиеся к небу снежные хребты Кавказа.

В вагоне гул, все говорят! Чего только не узнаешь, если вслушаешься, — новости и анекдоты со всего света! Отец тоже смотрит в окно, молчит, задумался. Я вспоминаю вчерашний вечер.

Отец вернулся из поездки веселый, довольный. В хорошем настроении он бывает часто, но в этот раз его веселое настроение имело для меня совсем особенное значение. За ужином он даже веселился.

Мама удивилась.

— Интересно, — говорит, — чему ты радуешься?

— Радуюсь, потому что печалиться нечего! — заявил отец. Вид у него был очень довольный.

— Гонишь мальчика из дому и еще радуешься?

— Из дому я никого не гоню, а куда отправляю, очень даже хорошо знаю!

— Здесь он хлеба взять себе не может из шкафа, так разве присмотрит он за собой среди чужих людей?

— Присмотрит.

— Присмотрит! Как сбежит на другой же день да вернется, послушаю, что тогда скажешь.

Сестра моя весь вечер была грустная. У Михо наворачивались слезы. У бабушки тоже были мокрые глаза.

— Смотри, Гио, — говорила она мне, — не давай матери повода бранить отца.

…Утром, когда мы отправлялись на станцию, бабушка снова повторила:

— Смотри, Гио, не сбеги, не давай матери повода бранить отца.

А Гела, прощаясь со мной, сказал:

— Одного оставляешь на растерзание?

— Езжай со мной, если хочешь!

— Пустят меня, как же!

Джумбер дал мне новенький карандаш и наказал:

— Приедешь на место, поточи карандаш и подробно доложи, как тебе там понравится. Понял? Через три дня буду в Тбилиси, адрес мой знаешь?

— Ясно, знаю!..

— О чем задумался, сынок? — прервал мои воспоминания отец, кладя руку на плечо. — Может, переживаешь, что покидаешь дом?

— Об этом раньше надо было спрашивать! — чуть не сердито ответил я. — Что я, по-твоему, совсем тронутый, неужели не стану скучать без мамы?

Больше отец ничего не спрашивал, достал газету и нехотя раскрыл ее.

Не знаю, куда меня везет отец, что он мне уготовил? Правда, он упомянул при мне то ли школу, то ли училище какое-то, но я толком не расслышал. Переспрашивать не стал — все равно не скажет!

Через три часа мы были уже в Тбилиси. Отец оставил меня с вещами на перроне, а сам пошел брать билеты. Тут-то я и расстроился — думал, мы в Тбилиси останемся, а он вез меня куда-то дальше… Куда же?..

Через минут десять мы сели в другой поезд. Отец, видно, заметил по моему лицу, что я недоволен, и смилостивился:

— В Гори едем.

— Посетить Дом-музей Сталина, — сострил было я.

— Обязательно. А впрочем, могу сказать: нам придется еще дальше ехать, за Гори.

Он совсем озадачил меня.

Поезд все не отходил, и я стал разглядывать вокзал. Удивительно, как будто одни электропоезда ходят, а все равно кругом запах мазута.

Меня отец высмеивает: бездельник ты, говорит. А интересно, что он думает о верзилах, что снуют по перрону с корзинами в руках — торгуют горстью конфет и булочками? Нечего сказать, мужское занятие! Кто же они, если я бездельник!..

Тронулся поезд, и у меня засосало под ложечкой. Не подумайте, что я трус, но все же что со мной будет, когда отец распрощается и вернется домой в деревню? Кто знает, к каким людям я попаду, как я себя почувствую один среди чужих? Эх, лучше было бы мне шевелить мозгами и заниматься — сидел бы теперь спокойно дома! Да, есть над чем подумать, но отец и этого не дает мне делать.

— Что ты уставился на свои ногти, смотри в окно, к Мцхета подъезжаем. Погляди на Крестовый монастырь — Джвари, по ту сторону реки. Не подумаешь, что рука человека воздвигала этот храм.

— И в этом его достоинство? Всего-то?

— И в этом тоже. Я бы и о других сказал, но для тебя, кажется, излишне и это!

Ну вот, обругал, и все! Как будто мало мне того, что оторвал от родного дома!

— Когда я был твоих лет… — начал отец.

Если не прервать его — пропал я, пойдет наставлять.

— И твой отец был в моем возрасте: начинать, так с него начинать.

— Хорошо, начну с него. Когда мой отец, то есть твой дедушка, был твоих лет, он содержал семью в десять человек. И скотины много было, и за скотиной ухаживал, и за виноградником, и за своими младшими братьями и сестрами. А ты большой уже парень, а на уме одно озорство. Вспомни, чем занимался все лето, пока не отправил тебя в поле?

И он припомнил все, припоминал, пока мы не доехали до Гори и не сошли.

В Гори, когда мы сели в такси, отец попросил водителя проехать через весь центр Гори, чтобы показать мне город — мальчик впервые, говорит, тут. А ехали мы в какой-то Цихистави. Просторные улицы Гори мне очень понравились, но я все думал: куда же меня везет отец, что это за Цихистави? Наконец мы выехали из Гори и понеслись по проселочной дороге мимо красивых двухэтажных домов с широкими верандами. Мы въехали в село.

Отец остановил машину у ворот большого дома, слева от дороги, и протянул водителю деньги — ровно по счетчику.

— Что это! — чуть не ошалел шофер.

— Деньги, — спокойно объяснил отец.

— Слушай, друг, сказал бы уж прямо, что у тебя в карманах пусто, чего стеснялся!

— Денег у меня сколько хочешь, но закона нарушать не могу: плачу сколько положено! Бери и будь здоров!

Шофер сердито пробормотал что-то и тронул машину. Отец, улыбаясь, проводил его взглядом. Я посмотрел на ворота и прочел рядом на доске: «Профессионально-техническое училище села Цихистави, Горийского района».

Да, далековато придется жить от дома…

Как я зашевелил мозгами

Мы вошли в двухэтажное здание. Отец оставил чемодан в вестибюле, велел обождать, а сам поднялся на второй этаж.

Я сел на скамью и огляделся. Кругом полно мальчишек моих лет: снуют вверх-вниз по лестнице, крутятся во дворе, но словно сговорились — словом не перекидываются! По их молчанию и по тому, что тащили пузатые чемоданы, я сообразил: они тоже новички, только по сравнению со мной у них было обидное для меня превосходство: никого из них не сопровождал авторитетный покровитель вроде дяди, дедушки, старшего брата, отца, особенно рассерженного отца. «Тебя на руках надо таскать», — говорит отец. Подумаешь, как много ума и знаний надо доехать сюда — и на поезде, и на автобусе указано, который куда направляется! Сказал бы уж мне прямо — нельзя на тебя положиться, и все!..