Зеленые каникулы - Коберидзе Карло. Страница 20

После завтрака все учащиеся высыпали во двор. Появился один из преподавателей и пригласил всех новичков следовать за ним.

Он показал нам училище: кабинет сельскохозяйственных машин, кабинет тракторов, кинокабинет. Во всех кабинетах были какие-нибудь необычные приборы и аппараты, но меня больше всего поразила чистота, сверкающая чистота в классах-кабинетах. Я то и дело поглядывал на ботинки — хоть и хорошо вытер ноги, не испачкать бы пол.

В одной большой комнате мы увидели какое-то странное оборудование и пристали к преподавателю: объясните, зачем оно, для чего служит. Оказалось — для нас, проверяет, как мы знаем правила движения. Нас вызывают, задают три вопроса. Если ответишь правильно, включается зеленый свет, не ответишь — красный. Так что не скажешь: придираются учителя, не пожалуешься родным на несправедливость. Хитрая штука!

Осмотрели мы и гараж для тракторов, для комбайнов… Видали мы и разобранный на части мотор. Оказалось, что учащийся должен уметь собрать его. И та же машина-всезнайка следит, как соберешь. Ошибешься — сразу зажжется красный свет. И придется учить и ломать голову, пока не соберешь правильно.

Как видно, тут все рассчитано, как в часовом механизме. И совсем не плохо, мне начинает даже нравиться. Отец знал, конечно, что тут смогут научить кое-чему, иначе не стал бы зря отвозить в такую даль. Очень понравилось мне и то, что во всех кабинетах полно цветов, зелени — на окнах, на стенах. Устанешь глядеть на металл, переведешь взгляд на листья и цветы — одно удовольствие; в нашей библиотеке в деревне и то нет столько цветов.

Потом мы с Зурабом вернулись к себе. Было очень жарко, и все время хотелось пить, а вода в графине была невкусная. Сначала я думал, что у меня температура: когда я болею, вода мне всегда кажется невкусной. Я сказал об этом Зурабу, а он говорит, и мне она не нравится; мы привыкли к родниковой воде в наших деревнях, и всякая другая не по вкусу и не будет нравиться, пока не привыкнем.

Я стал изучать правила внутреннего распорядка — надо же было чем-то заняться, — Зураб уставился в окно. Вдруг он позвал кого-то (комната наша на первом этаже):

— Поди-ка сюда, что ты здесь делаешь?

Мальчик подошел к окошку.

— Учиться приехал, а ты? — Мальчик рассмеялся.

— Заходи к нам!

Он зашел, высокий, смуглый, с черной шевелюрой. Его звали Ника Амбокадзе. Зураб предложил сесть и сказал:

— Чувствуется, никого еще не знаешь в нашей академии.

Ника улыбнулся, явно довольный, что с ним так по-свойски заговорили.

— Да, пока что не знаю. — Ника пригладил шевелюру и достал из кармана «Приму». По тому, как неловко размял сигарету, я сразу понял: только-только начал коптить свои легкие.

Мы с Зурабом перемигнулись. Он все вертел сигарету.

— Давно куришь?

— Да так…

— А все же?

— Месяц. А ты откуда?

— Знаешь, брось сигарету или кури в другом месте. Не выносим дыма.

Ника сунул коробку в карман, а сигарету выбросил в окно.

— Вот так. А теперь скажи — бороться умеешь?

— Умею.

— Хочешь, поборемся?

— Уложу на лопатки.

— Смотри как уверен!

— Уложу, — повторил он, не поднимая головы.

— Ты же легче меня, слабее!

— Все равно уложу. — Он посмотрел наконец на меня.

— Пошли во двор и поборемся! — Зураб вскочил с места.

— Нет, в другой раз, в спортзале, — возразил Ника и тоже встал. — Пойду сосну немного. Я в комнате прямо над вашей. Вечером зайду за вами, прогуляемся по деревне, ладно?

Мы согласились.

— Ничего он, да? — сказал я Зурабу, когда Ника вышел. — Откровенный, прямой.

— И мне понравился.

И замолчали, устроились на кроватях и задумались. Я был уверен, что и Зураб, вроде меня, думал о завтрашнем дне — завтра мы в первый раз сядем за парту в этом училище. Я думал еще и о роднике в родной деревне, самом лучшем роднике на земле, даже во сне я вижу его прозрачные брызги.

Какая все-таки вкусная вода в роднике моей деревни!

Отлет ласточек

С первого дня приезда в Цихистави я собирался написать Джумберу, но лень брала верх, и не написал. А Джумбер не знает моего адреса, не то уже десять раз написал бы и помог побороть лень. Каждый день находил я повод отложить письмо на завтра, а завтра все не наступало. И не потому, что я сразу взялся за уроки и все время занимался. Что-то и для занятий у меня маловато времени, преподаватели успели уже заметить это…

Наконец я разозлился на себя, думаю: неужели лень сильнее меня? Вскочил ни свет ни заря и, не умываясь, принялся писать.

«Здравствуй, Джумбер городской!

Как ты живешь? Как провел без меня последние два дня в деревне? Как сейчас проводишь время, напиши обо всем, тебе ведь писать не лень, ты примерный, не заставишь долго ждать ответа!

Хочешь знать, как я живу? Скажу: тебя порадовать пока не могу, но и враг мой не может прыгать от радости. Вообще-то врага у меня в этом дождливом мире нет, не считая химички! А дождливом потому, что уже несколько дней льет и льет дождь — мелкий, нудный, даже не верится, что есть где-то солнце, что перестанет дождь в этом году, может, только снег придет ему на смену.

Привез меня отец, устроил за два часа, «определил на путь» учебы и образования (что я и без него сделал бы), попрощался со мною и укатил в деревню — там работа дожидается…

Остался я вдруг среди чужих людей и сразу понял, что значит одиночество.

В комнате со мной еще один мальчик, Зураб. Он как раз в твоем духе, а похож на Гелу. Зураб прибыл сюда сам по своей воле и по своему желанию! Собирался стать шофером, но я уговорил его учиться на тракториста.

Сначала было страшновато и тоскливо, понимаешь: неожиданно оторвали от дома! Все лето скрывали, а потом — бац! — усадили в поезд и прямо сюда.

Могли же постепенно приучить к мысли, что придется покинуть дом, жить при училище, далеко от родной деревни, да самому заботиться о себе. Правда, это я преувеличиваю — заботиться о себе тут не приходится, только постель убирать, но ведь и то надо принять в расчет, что из окна комнаты я не вижу больше знакомых деревьев, знакомых склонов…

Первые дни прошли суматошно — знакомились друг с другом, с преподавателями. Ребята разные, но все приехали сюда сами, по своему желанию, я, кажется, один такой. Что-то не смахивают они на двоечников. Преподаватели тоже разные — одни приветливые, веселые, другие строгие.

Лень прибыла сюда вместе со мной, не отвяжется никак от меня — разве я виноват? Утром просыпаюсь кое-как, а потом на уроках глаза слипаются; все занимаются — кто в чертежи уткнулся, кто детали машин изучает, а меня так и клонит ко сну! Стараюсь делать вид, будто приехал знания получать, жажду учиться, и ничего не получается. Ну почему я не могу побороть себя? Ведь хочу быть не хуже других ребят. Джумбер, я это все только тебе говорю, никому больше не признаюсь. Хотя и ты начнешь наставлять меня не хуже моей мамы…

Скоро месяц, как мы учимся. И хоть лень меня не оставляет, я все равно не могу уехать отсюда и не уеду! Вот увидишь, возьмусь за себя. В конце концов, отец на фронте целых четыре года выдержал, под градом пуль, неужто я два года не выдержу тут и не смогу проявить столько ума и усилий, чтобы не выставили? Кормят, одевают и ничего не требуют, кроме одного — учись! Физкультурник говорит, что, когда был подростком, рай ему рисовался именно как наше училище. Все даром: и содержат, и учат, и еще стипендию дают — целых 15 рублей!

Между прочим, я обнаружил интересную вещь: все занимаются борьбой — нашей, грузинской, здорово занимаются. Дня два назад из одной средней школы в Гори к нам делегация явилась — хотят встретиться с новичками, провести состязание по борьбе. И тут же пригрозили — учтите, говорят, вам нас не одолеть, положим на лопатки. Посмотрим, кто кого! Наш физкультурник дал согласие. Нам только этого и надо!

В Цихистави много интересного. И друзья уже появились. Признаюсь, ребята во всех отношениях лучше меня.