Рукопись в кожаном переплете - Астахов Евгений Евгеньевич. Страница 13

— Это я хулиган?

— Отцепишь лодку, значит будешь хулиганом.

— А ну, пусти!

— Не пущу!

— Это что у вас за дебаты? — раздался над нашими головами голос Петра Васильевича.

Никто из нас не заметил, как он подошел. Рядом с ним стоял дядя Гриша. В тенниске и соломенной шляпе, он совсем не был похож на участкового уполномоченного. Только вот усы да рыжие глаза выдавали хорошо знакомого нам дядю Гришу.

— Так о чем спор — повторил свой вопрос Петр Васильевич.

Перебивая друг друга, мы рассказали о Витькиной попытке «воспитать» Плантатора.

— Не дело это, — сказал Петр Васильевич, присаживаясь на борт стоящей у берега лодки. — Как, Григорий Иванович, по-вашему? Не дело ведь?..

— Какое уж дело. — Дядя Гриша покрутил головой. — Конечно, «садовод» этот дрянь человечишка. Согласен. Ходячий пережиток капитализма — так можно про него сказать. Однако, ребята, такое обращение с ним — штука незаконная. Да, да, незаконная. — Дядя Гриша тоже присел возле нас, прямо на песок. Снял шляпу, вытер платком веснушчатый лоб. — Вы думаете дядя Гриша только так глаза жмурит, понарошку? А видеть — ничего не видит? Дудки. — Он погрозил нам пальцем. — Знаю обо всем. О грядках заминированных, о расписке насчет урожая и о соли, которой Вовке вашему одно место подсолили. — Мы с Витькой невольно переглянулись. — Нечего переглядываться, нечего. Все знаю. Всыпать вам за это не мешало бы как следует. Вот погодите, вернетесь из своей экспедиции, поговорим тогда с вами. По-мужски. А пока, так сказать, на поруках вы у Петра Васильевича. Так-то. Тоже мне, диверсанты отыскались…

— Да, друзья, — поддержал дядю Гришу Петр Васильевич. — С плантаторами так не борются. Это только козыри им в руки отдавать. Серьезные козыри, — продолжал Петр Васильевич. — Вы ведь могли поплатиться за эти ваши вылазки. Вот и получилось бы, что спекулянт, или, как вы его назвали, Плантатор, обвинял бы и наказывал с помощью властей того же Витю, скажем. Человека в общем-то хорошего и смелого. Правильно я говорю, Григорий Иванович?

— Конечно.

— А ты, Витя, согласен со мной?

Витька промолчал. Он такой. Но про себя, наверно, он все же согласился с Флибустьером.

Глава 11. Абориген Ленька Петухов. Подножный корм. Ветка еще раз доказывает, что она очень нужный человек

Как-то рано утром, когда мы проснулись и вылезли из своих палаток, в наш лагерь пришел парнишка лет четырнадцати. Вид у него был строгий — на самые глаза надвинута суконная пилотка со звездочкой, а за спиной поблескивал длинный ствол берданки [12].

— Что за люди? — спросил он начальническим баском.

— Человеки, — вызывающе ответила ему Ветка.

— Не тебя спрашиваю, — еще больше нахмурился парнишка и посмотрел в сторону Петра Васильевича.

— А вы, простите, кем будете? — вежливо осведомился тот.

— Помощник лесника, Леонид Терентьевич Петухов.

— Очень приятно, Леонид Терентьевич. А мы члены экспедиции. Вот это — Витя, это — Гена, там вон у ручья Вова, а это — Ветка. Ну, и я, Петр Васильевич, по прозвищу Флибустьер.

Помощник лесника потоптался в нерешительности и хмыкнул:

— Экспедиция, значит… А костер гасите уходя?

— Обязательно. У нас есть дежурный по костру. Ответственное лицо.

— Ну, если ответственное…

Парнишка постепенно терял свой сердитый вид. Мы изучающе рассматривали его. Смешной парнишка — по всему лицу веснушки, бледно-рыжие. И волосы тоже рыжие как огонь. Казалось, его пилотка вот-вот вспыхнет, окруженная завитками жаркого пламени.

— А дичь не бьете? — в последний раз насторожился парнишка. — Сезон еще не начался, еще запрет.

— Никак нет, Леонид Терентьевич, — заверил его Петр Васильевич. — Мы даже ружья с собой не взяли. Садитесь-ка с нами завтракать. Садитесь, садитесь! Это не по-охотничьи — отказываться. Расскажите нам о ваших оврагах, о пещерах.

— Сведения, сообщенные аборигенами [13] представляют исключительную ценность, — важно вставил Гаррик.

— Это кто это, абориген? — насторожился парнишка.

— Не обращайте внимания, Леонид Терентьевич, — медовым голоском сказала Ветка. — Гаррик у нас очень ученый профессор и поэтому иногда говорит сам с собой непонятными для нормальных людей словами.

— Смотри, Ветка, я-то ведь тебе никакой клятвы не давал, — напомнил ей Гаррик.

— Ну, ты не очень! — прикрикнул на него Витька. — Подумаешь, какой обидчивый.

Завтрак прошел весело. Петр Васильевич рассказывал всякие смешные истории, и помощник лесника, забыв про свою берданку, хохотал до упаду. Под конец он уже знал кое-что о нашей рукописи, об Энрике Гомесе, о навахе и даже попросил разрешения прийти послушать, когда Петр Васильевич будет читать дальше. А мы, в свою очередь, узнали, что живет он по ту сторону Заволжских гор, в селе Благодатовке, а каникулы проводит у деда, Фомы Григорьевича, здешнего лесника.

— Дед Фома про пещеры много знает, — говорил Ленька. Мы его уже больше не величали по имени-отчеству. — Сызмальства он все горы облазил. И в пещерах был. Их здесь по всем оврагам, считайте, с десяток наберется. Мужики в них клад Стеньки Разина искали, да только ничего не нашли — здорово запрятан.

Увидев наш бредень, Ленька задал обычный вопрос:

— Ну, как рыбка?

Мы ответили, что никак. У берега сразу глубина и камни, и поэтому бродить нельзя.

— Кто же у этого берега ловит! Надо в большой залив идти. Там старицы есть. В них не запрещено, — сказал он снисходительно.

— Хорошо бы свежей рыбки покушать, жареной! — мечтательно сказала Ветка. — А то у нас все суп да каша, да компот.

На следующий день мы отправились к большому заливу. Наладили наш бредешок и стали ловить рыбу. Ленька пошел на глубину, Вовка взялся с другого конца, а остальные бегали по берегу и подбадривали их криками. Ходить с бреднем, даже с таким маленьким, как наш, совсем нелегкое дело. На дне — коряги, затонувшие ветви, пни, за ноги цепляются водоросли, над водой — тучи комаров.

— Давай, давай! — кричал Ленька. — Нечего руками махать, чай, не сожрут тебя комары-то! Ко дну прижимай клячу, ко дну!

— Какую клячу?

— Вот беспонятный! Да палку, к какой бредень привязан. Вся рыба уйдет с такой ловлей.

— Клячу прижимайте! — вторила ему с берега Ветка.

— Сама лезь сюда да и прижимай.

— И полезу! — она засучила свои брючки и, оттолкнув Вовку, взялась за палку. — Давай! Ходом пошла. На выводок! — закричала Ветка, подражая Леньке.

У самого берега она споткнулась о корягу и шлепнулась в воду. Но клячу из рук все же не выпустила.

Вовка, валяясь по траве, умирал от хохота.

— Ой, братцы, лопну! Глядите — русалка: вся мокрая, в зеленой траве, и волосы во все стороны. Дайте ей еще рыбий хвост, от щуки! Ой, лопну!

— Тихо, ты! — толкнул его Витька. — Здесь рыба уходит, он смеется.

Рыба прыгала, стараясь перескочить через бредень или уйти в обход.

— Баламутьте, воду баламутьте! — командовал Ленька. — Выгребайте быстрей мотню [14].

Наловили мы почти полное ведро. Мелочь выбросили обратно в воду, пусть себе подрастает.

— Ну, будет, — сказал Ленька. — На уху хватит, и на жареху останется.

Ветка распустила свои волосы по плечам и подставила голову солнцу.

— А у тебя и вправду в волосах водоросли, — сказал я.

— Вытащи их, пожалуйста. А то ведь мне сзади не видно.

Волосы у Ветки были мягкие и тонкие. Я осторожно начал вытаскивать из них желто-зеленые кусочки водорослей.

— Ты прическу специально сделала такую, как у Аолы? — спросил я.

Ветка загадочно посмотрела на меня и улыбнулась.

— Может быть, и специально, — ответила она и перетянула волосы тесемкой у самого затылка.