Остров мужества - Радзиевская Софья Борисовна. Страница 5

— Железа у них, чай, много, цены ему не понимают. Суют, где деревянным гвоздём обойтись можно, — удивлялся Степан и ловко, одним взмахом топора, выбивал из бревна тяжёлый болт или кусок железного прута.

Зимовщики дивились, до чего же у Алексея быстро да хорошо наконечники для стрел куются: такие острые, что и точить их после закалки мало приходится.

— Один в один! Самое первое дело! — радовался Степан и на руке взвешивал, и глазом прикидывал. — Если стрела от стрелы рознится, нипочём не приладишься стрелять. Недолёт али перелёт будет. Дядя Алексей, к слову не пришлось раньше сказать, а я и сам с луком сызмальства знаком, баловался, покуда мне пищаль от отца не досталась. А отцу она от деда была. На настоящего зверя с луком я не ходил, а гусей тупой стрелой ловко ссаживал.

— Вот и добро, — отозвался кормщик и кинул на камень последний, ещё горячий, наконечник. — Когда так, берись луки справлять да стрелы ладить. Такие, чтобы не гуся, а и олешка добыть. Можешь?

— Могу, — с готовностью отозвался Степан.

— Добро, — повторил довольный кормщик. — А мы с Фёдором рогатины на ошкуя ладить возьмёмся. Только на рогатину опять на берегу железо добывать надо, самое что есть лучшее. Олешка подранишь — только и беды, что стрелу с собой унесёт. А если рогатина откажет, человеку самому от ошкуя не уйти.

Не один день опять вдоль берега выходили зимовщики, плавника без счёта переворошили, а своего добились: железа на рогатины наковали знатного. Степан опять каждый кусок в руке взвесил, о камень бросал — звон слушал и довольно кивал головой.

— Пищаль-матушка в беде хорошая помощница, когда время есть изготовиться. А рогатина, была бы в руках твёрдость, и без изготовки от смерти оборонит. — Так он говорил, а Ванюшка слушал и потихоньку горевал: «Как бы это поскорей до рогатины дорасти». Ожил, когда ему Степан с вечера сказал:

— Завтра, как рассветёт, мы с тобой за олешками сходим, пускай дедова пищаль последнюю службу сослужит, пока мороз не сильно крепкий.

Всю ночь Ванюшке не спалось: олени чуть не наяву виделись, и пищаль Степанова у него в руках. А что? Может, Степан вдруг раздобрится и выстрелить ему даст? Один только раз?

…Сон пришёл, когда стало светать, но Степан уже в плечо толкает, вставать велит. Вскочил Ванюшка быстро: одной рукой глаза трёт, другой за сапог хватается. Ждать, когда разгорится печка, не стали: вода в котелке хоть и холодна была, аж зубы заныли, всё равно мясо запили ею.

— На ходу разогреемся, — сказал Степан, и Ванюшка в ответ кивнул головой, вроде как бывалый промысленник.

— Далеко нам ходить не придётся. Они там, за перевалом, в затишке пасутся, я туда заглядывал. Человека не знают, а всё же учуют и испугаться могут. Ветер-то откуда дует, ты приметил? Так и подходить надо, чтобы он от олешков да на тебя дул, тогда они не учуют. Понял?

— Понял, — степенно отвечал Ванюшка, — ты мне про всё толкуй, я тоже промысленником быть хочу.

Он слушал в полном восторге, а Степан и сам рад про любимое дело поговорить. И долго бы ещё рассказывал, только вдруг остановился так внезапно, что Ванюшка чуть головой не ткнулся ему в спину. Рукой знак подал: молчок! И, нагнувшись, затаился за камнем.

Ванюшка понял, зубы стиснул крепко, сердце сильно забилось в груди.

Они дошли уже до гребня холма. Отсюда начинался спуск в небольшую долину, хорошо защищённую от ветра. В ней спокойно паслось стадо оленей. Они раскапывали неглубокий снег, все в одну сторону головами. Сползти по пологому склону в долину, прячась за камнями, было легко. Ванюшка полз, затаивался и задыхался от охотничьего жара, пока Степан опять сделал ему рукой знак — остановиться, а сам двинулся дальше. С укрытого места за большим камнем Ванюшке было хорошо всё видно.

Вот Степан остановился. Нет, опять ползёт. Опять остановился, тихо-тихо поднимает пищаль, целится…

Ванюшка не чувствовал, как болят пальцы, крепко вцепившиеся в камень. Наконец, раздался выстрел! И самый большой олень с ветвистыми рогами подпрыгнул, упал и больше не шевельнулся. Ванюшка чуть не бросился вниз, но Степан успел поднять руку — остановил. И что же? Олени не кинулись бежать. Они тревожно столпились вокруг лежащего вожака, тянули шеи, нюхали воздух, старались понять: что случилось?

Тем временем Степан ловко отполз к высокому обломку скалы, совершенно скрывшему его от оленей. Ванюшка видел, как он быстро встал, снова зарядил пищаль, отполз на прежнее место. Раздался второй выстрел. На этот раз стадо всколыхнулось: миг — и последние олени исчезли в дальнем конце долины. Два тела остались неподвижно лежать на белом снегу.

Прежде чем охотники успели спуститься вниз, из-за камней с противоположного края долины выскочили пушистые вертлявые бурые зверьки и бросились к оленям. Они тявкали, как маленькие собачонки, ссорились и подбегали всё ближе.

Степан крикнул, схватил камень и метко запустил им в ближайшего песца. Тот с визгом отскочил, но тотчас же опять устремился к оленям.

Ванюшка на бегу кинул камнем во второго, но не попал. Песцы отбежали недалеко. Однако уходить не собирались.

Олени лежали неподвижно, оба закинув головы так, что рога касались спины. Ванюшка с восторгом взглянул на Степана, на пищаль в его руках. Затем на оленей, на широко открытые, уже затуманенные смертью глаза. И вдруг радость в его душе словно потускнела. Он отвёл глаза, отвернулся…

Степан понял…

— По первости это тебе, — сказал дружелюбно. — Со мной тоже так было. Оправишься. Есть нам чего-то надо. — Он повернулся к беспокойной кучке песцов. — Что делать будем? — спросил как у равного. — Одного пока потащим — другого всего раздерут, собачьи дети. Подожди тут малое время, покарауль. Я одного наверх сволоку. Потом другого. Потом с берега две доски притащу, может, санки-самоделки на скорую руку сделаем и обоих довезём. Песцам только понюхать достанется.

Олень — не малая тяжесть. Даже сильный Степан еле поднялся вверх по откосу с грузом на плечах. Отдышавшись, он вернулся за вторым. В это время Ванюшка, разгорячившись, воевал с песцами. Они так и крутились около оленя, то с одной, то с другой стороны и визжали, как обиженные собачонки.

Наверху дело пошло легче: олени и без санок скользили по гладкому снегу легко.

— Ты примечай, — наставлял Степан, когда остановился передохнуть. — Кого я стрелял? Оленя аль вaженку? [6]

— Оленя, — отвечал Ванюшка и добавил довольный, что сам догадался: — Важенка-то ростом мельче, мяса, стало быть, меньше.

— Ну и дурак, — спокойно ответил Степан. — Разве в том дело? А то в толк возьми: важенка телёнка принесёт. А ты её убил и приплод с ней пропал. А которые того не понимают, не промысленники они, а живодёры.

Ванюшка и оленей помогал тащить, сколько было силы, и слушал каждое Степаново слово, в душу ему оно западало, словно они со Степаном уже ровни. Одно было горе: Степан ему из драгоценной пищали выстрелить так и не дал.

— Погоди малость, — утешал он его, — домой возвернёмся, знатным тебя промысленником сделаю. А тут дашь тебе выстрелить — всё равно что одним олешком меньше домой притащим. Уразумел?

— Уразумел, — подавляя вздох, отвечал Ванюшка. — А лук-то мне всамделишный скоро изготовишь? Чтобы с тобой на олешков ходить?

— Всамделишный, — усмехнулся Степан. — Какой только твоя рука сдержит. А потом и до настоящего достигнешь.

Ванюшка кивал головой, но опять сдерживал вздох разочарования. Неужели ж ему лука настоящего не сдержать?

Домой олешков дотащили уже в потёмках. Песцы провожали до самого порога, так что Ванюшке то и дело приходилось их снежками да ледышками отгонять. А когда дверь избушки затворили, они долго ещё с досады визжали не то по-собачьи, не то по-кошачьи.

— До чего ж они тут смелы, — дивился кормщик. — Стало быть, человека не знают.

— То не плохо, — отозвался Фёдор. — Мясо у них доброе, на варево годится. А зимой и шкур наберём, будет чего домой везти. Мех-то их зимний хоть с чернобуркой не сравнить, а всё в цене.

вернуться

6

Самка оленя.