Будни отважных - Белов В. В.. Страница 39
В маленькое окошко сверху струился полосой неяркий свет. Значит, уже утро?
Боль сковывала все тело. Ноги словно одеревенели. Федор попробовал шевельнуться и застонал. Полнейшая беспомощность. А ведь город захвачен врагом и в любой момент могли появиться фашисты.
Что делать? Одно лишь твердо знал коммунист Кривонос: живым в руки гитлеровцев он не дастся. Пощупал кобуру. Пистолет на месте. Семь пуль фашистам, последнюю — себе.
— М-м... — Сквозь стиснутые зубы вырвался стон...
— Кто здесь? — послышался испуганный женский голос.
Федор дернулся всем телом, схватился за пистолет. На лестнице послышались неуверенные шаги.
Женщина шагнула к Федору, воскликнула:
— Господи! Да как же вы сюда попали! Ранены, небось? Ой, горе-то какое!
И столько сочувствия, столько сердечности было в этих словах, что Федор опустил пистолет.
— Если сможете, достаньте бинтов или хотя бы кусок простыни, — проговорил он.
— Сделаю! Все сделаю! А вы меня не узнаете?
— Вроде бы нет...
— Да как же! Я ведь Демина — жена вашего сослуживца...
Федор почувствовал себя спокойней. С Деминым, работником ростовской милиции, ему не раз доводилось встречаться. Присмотревшись, Федор узнал Матрену Ивановну. Да, это она. Только похудела, сильно изменилась.
— А вы, Матрена Ивановна, зачем в подвал заглянули?
— За угольком. Я тут наверху, у своих знакомых заночевала. Как начался на Темерничке бой, так и осталась. До моего-то дома далеко отсюда.
Противная слабость все сильнее охватывала Федора. Опять наваливалась черная мгла беспамятства.
— Да что ж это я! — всплеснула руками Демина. — Заговорилась, а вам помощь нужна.
Женщина выскользнула из подвала. А через несколько минут над Федором склонились три лица: Деминой, пожилого мужчины и девушки-подростка.
— Осторожней, — сказал мужчина, — у него обе ноги раздроблены.
Федора подняли и понесли наверх. Так очутился он в доме по Братскому переулку, 37, в небольшой, скромно обставленной квартире.
За столом сидели незнакомые, но свои, такие родные советские люди. Они шепотом, стараясь не потревожить раненого, переговаривались между собой.
Так началась жизнь раненого сержанта в семье старого плотника Ивана Михайловича Костина. И он сам, и его жена Прасковья Ивановна, и их пятнадцатилетняя дочь Тамара ухаживали за Федором, как за родным.
Но не только Костины и Демина принимали горячее участие в спасении Федора. Каждый день приходила жившая по соседству Тамара Константиновна Шебунская, зубной врач по специальности. Она делала перевязки, как могла, облегчала страдания раненого.
...Как-то Иван Михайлович вошел в комнату хмурый и опечаленный. Он устало присел на табурет, горестно сказал:
— На Пушкинской улице фашисты ночью не меньше ста человек расстреляли. Я с кумом там был, видел. И старики, и детишки малые в луже кровавой лежат. За что? Назови фашиста зверем, так зверь обидится...
— Ой, да что ж это творится! — всплеснула руками, запричитала Прасковья Ивановна.
— Хоть бы уж скорей Красная Армия вернулась, — вздохнула Тамара.
На четвертый день прибежала Демина. Еще с порога она радостно выпалила:
— Слышали? Наши в наступление перешли! От верных людей узнала. Немцы по городу мечутся.
А на следующее утро донесся гул артиллерийской канонады. Все явственней доносился этот беспрерывный гром. Надеждой загорались глаза. Но Федора и семью Костиных еще ждало испытание.
К вечеру во дворе появились немцы. Тамара первой увидела их в окно:
— Фашисты!
В дверь забарабанили кулаками.
— Сейчас! Сейчас! — засеменила к порогу Прасковья Ивановна. Она изо всех сил старалась скрыть охвативший ее страх.
Федор и Иван Михайлович переглянулись. Тамара застыла у окна. Что-то сейчас будет?!
Вытащив пистолет, Федор поставил его на боевой взвод. Если что, он сбросит с себя одеяло и перестреляет гадов.
Дверь отворилась. В комнату ввалились два гитлеровца: унтер-офицер и солдат. В глазах — настороженность; в руках — автоматы. Унтер, коверкая русские слова, рявкнул:
— Кто имеет здесь проживайт? Отвечайт!
— Я да моя семья, — спокойно отозвался Иван Михайлович.
— Это есть кто? — Немец указал на Тамару.
— Дочка.
— А это? — Рука фашиста протянулась к Федору.
— Сын мой. Сильно больной, кранк. Тиф.
— Инфекцион! Доннер веттер! — Унтер брезгливо сморщился и шагнул к порогу. Солдат последовал за ним. На ходу он схватил с полки и сунул в карман маленькую гипсовую статуэтку «Красная шапочка и серый волк».
Хлопнула дверь. Немцы удалились. Федор вытащил из-под одеяла пистолет, спрятал его в изголовье.
— Пронесло, — сказал, утирая со лба испарину, Иван Михайлович.
— Страху-то натерпелись, — вздохнула Прасковья Ивановна.
Федор подозвал к себе Ивана Михайловича, пожал ему руку:
— Спасибо! И как это вы насчет тифа придумали!
— Я, сынок, от людей слыхал, что немцы, как черт ладана, боятся заразных болезней.
...А канонада все нарастала. Немцы, завладев Ростовом, оказались в ловушке. С трех сторон окружали город советские войска.
Наступила ночь с 28 на 29 ноября. Никто в квартире Костиных не спал. За окнами слышалась пулеметная и винтовочная трескотня. Бой шел на улицах Ростова. Приближался час избавления.
Наступило утро. Ожесточенная перестрелка слышалась где-то рядом.
К вечеру пальба на улицах оборвалась. Несмотря на протесты матери, Тамара не удержалась и выглянула из ворот. И сейчас же стремглав побежала назад, распахнула дверь, сияя, крикнула:
— Наши! Наши! Я кавалеристов сейчас видела со звездочками на шапках! Они мимо нас проскакали!..
...Когда санитарная машина доставила сержанта Кривоноса в приемную госпиталя, хирург покачал головой:
— Ну и ну! Девять пуль в правую ногу, одна — в левую. Это просто чудо, что вы в живых остались.
— Это так, товарищ военврач, — ответил Федор, — но в живых я остался потому, что спасли меня настоящие советские люди.
М. ВЕЧЕРКО
ЧЕЛОВЕК ИЗ ЛЕГЕНДЫ
К воспоминаниям о Владимире Ляндэ я приступаю с трепетом и грустью. Когда-нибудь писатель, создавая новую книгу о патриотах Дона, полнее раскроет и нарисует волнующий образ этого молодого героя. Я же расскажу лишь о некоторых фактах из биографии этого удивительного человека. Думаю, что даже простой пересказ этих фактов может увлечь читателя не меньше, чем иная писательская фантазия.
Мы познакомились в 1946 году, когда я работал заместителем начальника отделения отдела уголовного розыска Ростовской городской милиции. Помню, в кабинет вошел светловолосый крепыш в морском бушлате, из-под которого выглядывала тельняшка. Невысокий ростом, с чуть прищуренными серыми глазами. Представился:
— Владимир Ляндэ. Ростовчанин. Демобилизовался. Хочу служить в уголовном розыске.
Мы разговорились. До войны он работал бригадиром электриков на Ростсельмаше, потом служил в армии.
— Почему же вас потянуло именно в милицию?
Моряк пожал плечами, глянул в окно на скелет сгоревшего здания:
— Скорее всего, злость. Сколько натерпелись люди в войну! А теперь страдают от воров и бандитов. Никогда столько этой мрази не было в нашем городе. Давить ее надо.
— Работа у нас трудная и опасная.
— Мне это известно.
Не знал я тогда, что передо мной сидит один из героев-североморцев, бывший отважный разведчик, совершавший глубокие рейды по тылам противника и награжденный за мужество и находчивость орденом боевого Красного Знамени.
Володя с детства мечтал стать моряком, и в 1937 году он добился своего. Нужно ли говорить, как счастлив был новобранец, когда впервые ступил на борт боевого корабля. Пошли дни трудной, но захватывающей учебы.