Юность командиров - Бондарев Юрий Васильевич. Страница 45

16

Дождь перестал, но в мокрой траве не кричали кузнечики, вокруг еще не просыпались птицы; только ранняя ворона, сонно прокаркав, пролетела над орудием в темном, затянутом тучами ночном небе. В балке настойчиво рокотала вода.

Впереди от далеких холмов отделилась и всплыла в небо одиночная ракета. Внизу под холмами зеленым огнем блеснула полоска воды. Ракета некоторое время зловеще померцала, осветив низкие тучи, и стала падать. Черные тени близких кустов вытянулись, поползли по траве к орудию, соскользнули в балку.

— Кидают? — шепотом спросил Витя Зимин. — Откуда пойдут танки?

— Оттуда. Из-за холмов, — ответил Алексей.

Витя Зимин стоял возле щита, наклонясь вперед, напряженно глядел в степь. Его влажная шинель была черна от земли, но туго затянута ремнем, от этого топорщилась колоколом.

— Так и на фронте было? Похоже, а?

— Похоже, — ответил Алексей и, засунув два пальца под ремень Зимина, потянул, улыбнулся. — А ремень придется отпустить немного. В бою надо будет поворачиваться.

— Слушаюсь! Все будет в порядке, — прошептал Зимин.

За полтора часа до рассвета оборудовали огневую позицию в полный профиль — за Кривой балкой, перед глубоким оврагом; второе орудие было отдалено на пятьдесят метров от первого, и теперь связисты заканчивали связь с НП, где сейчас находились офицеры дивизиона; врывали кабель в землю, лопаты поскрипывали неподалеку от огневой позиции.

Там, во тьме, возник, вспыхнул красный огонек и потух.

— Кто курит? — окликнул Алексей. — Подойдите ко мне!

Тотчас огонек исчез. Зашелестела трава, к орудию приблизилась широкая фигура курсанта Степанова, в руке рдела папироса. Алексей удивился — тот никогда не курил — и спросил, уже утратив строгость:

— Зачем же демаскируете огневую? Вы знаете, что ваш огонек виден за километр? У немцев, например, были и наблюдатели, и снайперы. Понимаете? Да ведь вы не курили?

Степанов неловко помялся.

— Да, я не кугю. Так пгосто. Сегодня…

Он бросил папироску в траву, неумело затоптал каблуком, потом, что называется корягой, поднес руку к пилотке, при этом наклонив голову к руке, доложил с полной серьезностью:

— Связь готова, товагищ командиг взвода.

— Передайте второму орудию — наблюдать. Красная ракета — тревога!

— Слушаюсь. — Степанов с неуклюжим старанием сделал поворот кругом и исчез в темноте.

Алексей подумал: «Интересный парень, а я его совершенно не знаю». Он только знал, что Степанов блестяще сдал все экзамены, кроме строевой, что у него замечательные способности к теоретическим предметам и майор Красноселов пророчил ему большое будущее штабного работника. Полукаров как-то сказал, что Степанов ушел в училище с философского факультета — решил детально изучить стратегию и тактику современной войны, пошел по стопам отца. Отец его был генерал-лейтенантом артиллерии, погиб в Венгрии, в боях у озера Балатон.

В нише орудийный расчет чистил снаряды. Оттуда доносилось шуршание тряпок, глухое постукивание гильз, голос Гребнина убеждал кого-то полусерьезно:

— Перед боем, ясное дело, иногда мандраж испытываешь. Раз вернулись с задания, устали, как самые последние собаки, и тут же на КП полегли на соломе как убитые. На рассвете один наш разведчик продирает глава, весь в соломе, кошмарно заспанный, — не приведи господь! И видит: стоит спиной к нему человек огромного роста, в плаще и смотрит на немецкую передовую. Разведчик и говорит: «Эй, каланча, что свет застишь, дай лучше бумажку закурить!» — да как потянул его за плащ изо всей силы. Тот сел даже, крякнул. А потом оборачивается, и разведчик изображает немую сцену. Оказывается — командир дивизии, генерал-майор Баделин. Разведчик, как укушенный, вскакивает, сдирает с себя солому, а генерал успокаивает: «Ничего, ничего. Силен разведчик! Ну ладно. Закуривай». Вот где был мандраж, верите?

В нише приглушенно захохотали. Кто-то спросил сквозь смех:

— Не ты ли это был, Саша?

— Не будем уточнять детали.

Из ниши влажный воздух доносил горьковатый дымок папиросы, и этот дымок, и запах сырой земли, и эти голоса, и смех, как воспоминания, болью коснулись Алексея, и с обостренным волнением он остановился возле окопа, подумал:

«Эх, Сашка, милый Сашка, все-таки мы многое стали уже забывать!..»

— Товарищ старший сержант, сигнал! — раздался за спиной голос Зимина. — Справа ракета!..

Алексей отошел от ниши, быстро посмотрел в степь.

Красная ракета взмыла над правым флангом, кроваво омыла вершины далекой рощи и, угасая, скатилась к холмам. Он крикнул:

— Расчеты к орудиям!.. По места-ам!..

— К орудиям! — подхватил команду Зимин.

— К орудиям! — эхом повторил связист.

В один миг огневая позиция пришла в движение; из ровиков, будто выталкиваемые этой командой, выскакивали расчеты, кидались к своим местам, сдергивая на ходу маскировочную плащ-палатку со щита орудия. Ствол орудия дрогнул над бруствером, чуть пополз и сразу замер. Два снарядных ящика были наизготове раскрыты возле станин. Щелкнул затвор. Став на колени, для удобства сунув пилотку в карман шинели, Дроздов прильнул к панораме, его руки впились в механизмы наводки, и Алексей тут же почувствовал: странная тишина упала на огневую площадку.

— Готово! — звенящим голосом доложил Зимин.

— Готово! — доложили по связи от второго орудия.

С острым ощущением знакомого ожидания, с щекотным млением в груди Алексей поднял бинокль и, прежде чем увидел танки, услышал железный гул их моторов за холмами, который то возрастал, то стихал, подобный отдаленному рокоту грома.

На краю степи уже вставала заря, низкие гряды облаков зажигались будто из-под земли горячим огнем. Отчетливо черневшие в этом пространстве занявшегося пожара, далеко справа ползли два танка, тяжело, рыхло покачиваясь, и Алексей сперва не понял, почему танки идут справа, а не прямо из-за холмов, по спинам которых теперь стлался туман, змейками обволакивая стволы берез на вершинах. В ту же минуту он понял, что танки начали атаку на участке огневых Брянцева; и по ширине, по приземистой осанке этих танков, по контуру башен узнав немецкие «тигры», он измерил до них расстояние: было два с половиной километра. Багрово освещенное зарей пространство между танками и неподвижным передним краем заметно сокращалось. «Через две-три минуты Борис откроет огонь», — мелькнуло у Алексея, и, подумав так, в это же мгновенье увидел еще два танка, медленно выползавших слева из-за холмов. В ярком зареве утра черная покатая броня башен зловеще блестела, точно облитая кровью; выглянувшее солнце огненно сверкнуло на металле, и Алексею показалось — танки дали сдвоенный залп. Жаркая волна словно толкнула его в грудь, снаряды ударили беззвучно где-то впереди орудий, но разрывов не последовало, лишь накаляющийся рев моторов давил на уши и что-то дрожало возле сердца.

«Что это? Почему нет разрывов?» — подумал Алексей, но, тотчас вспомнив, что танки эти стрелять не могут, обернулся, взглянул на расчет, неподвижно замерший возле орудия за щитом.

Только один Дроздов, приникнув к панораме, с какой-то нежной, нечеловеческой осторожностью вращал маховики подъемного и поворотного механизмов, даже на краткий миг секунды не выпуская цель из перекрестия, — и ствол орудия следяще полз над бруствером, потом выровнялся и стал.

Покачиваясь на ухабах, танки двигались прямо на огневую, метрах в пятидесяти-шестидесяти один от другого, и Алексею ясно были видны их черно-белые хищные кресты, прицельно вытянутые стволы орудий. Танки приближались к кустикам дикой акации — к этому первому ориентиру, но Алексей, не подавая команды, все ждал дальности прямого выстрела, а Зимин дышал полуоткрытым ртом, беспокойно оглядывался на него какими-то ищущими глазами. Телефонист, высунув голову из ровика, не отрывал взгляда от Алексея. В уставших руках заряжающего Кима Карапетянца подрагивал бронебойный снаряд.

Расколов воздух, справа оглушительно ударили орудия, и сейчас же две трассы огненными пиками метнулись вокруг черной брони танков; одна молнией врезалась в башню, высекла сноп малиновых искр, стремительной дугой выгнулась в небо, рикошетируя, — взвод Брянцева открыл огонь.