Самая высокая лестница (сборник) - Яковлев Юрий Яковлевич. Страница 15

Интерес всего города был прикован к двугорбому великану, и никто не замечал Володю Карпова, который был невидимым капитаном корабля. Мальчик держался в стороне, поближе к домам, но именно с него верблюд не спускал внимательных глаз. И когда Володя Карпов сворачивал на другую улицу, верблюд, как по команде, следовал за ним.

Только один раз Володя Карпов натолкнулся на знакомого. Им оказался учитель математики Аким Андреевич. Он посмотрел на верблюда, потом на Володю Карпова. Как-то странно повёл плечами и скрылся. Понял ли учитель, что между его учеником и верблюдом существует странная связь? Мальчику хотелось обойти весь город, побывать на всех улицах, площадях и переулках, чтобы все люди почувствовали праздник, прочитав вырвавшийся на свободу лозунг: «Смерть фашистам!»

Во второй половине дня верблюд исчез. Свернул в один переулок, в другой. Потом прошёл городским парком. Словом, прибывшие немецкие сапёры не обнаружили заминированного верблюда в городе. К тому времени он уже пощипывал травку со своими верными коровёнками.

После этого дня у людей осталось такое чувство, что в городе был праздник… В «новой» школе тоже долго шли разговоры о таинственном верблюде. Каждый рассказчик обязательно добавлял что-то от себя, и постепенно в старом бараке создалась удивительная легенда о верблюде, который идёт из города в город с красным плакатом на круглом боку, и фашистские пули отскакивают от него, как горох.

В конце четверти Аким Андреевич ставил ребятам отметки по поведению. Ребята забирали дневники и расходились. Володе же Карпову было сказано:

— Останься. У меня к тебе особый разговор.

Мальчик сидел, не ожидая ничего хорошего от «особого разговора». Наконец класс опустел. И учитель сказал:

— Подойди к доске.

Володя Карпов подошёл.

— Возьми мел.

Володя взял.

— Напиши слово «заминировано».

Мальчик удивлённо оглянулся на учителя и стал медленно выводить буквы. Когда же слово было написано, учитель молча встал, взял из рук ученика мелок и зачеркнул в четвёртом слоге букву «а».

— После «р» в этом слове надо написать «о». Запомни это. — Учитель внимательно посмотрел в глаза мальчику и сказал: — Давай дневник.

Володя Карпов вышел па улицу. В воздухе кружились сухие пушинки первого снега. Откуда-то издалека веяло крепким зимним холодком. Мальчик прошёл квартал. Остановился и, не ожидая ничего хорошего, открыл дневник. Напротив графы «поведение» стояла большая жирная пятёрка.

Внучка Крылова

У маленьких городов свой, неповторимый аромат, и своя скромная слава, и свои очкастые чудаки, которые добровольно поддерживают упрямый огонёк этой славы. Они знают, что их город когда-то назывался уездным, что в нём на два дня проездом останавливался Тургенев или Короленко и что в будущем город станет крупным центром, потому что неподалёку пионеры нашли медный или серный колчедан.

Вот от такого чудака я узнал, что в городе — маленьком, затерянном в полях райцентре — живёт внучка Крылова.

— Внучка Крылова? Не может быть! Жива? — удивился я.

— Жива, — ответил чудак в потёртых штанах.

— И никто не знает об этом?

— У нас в городе знают все.

Последние слова он произнёс с тенью обиды и со сдержанным достоинством настоящего патриота.

— Я даже могу вас познакомить с ней. Очень любопытная старуха.

На другой день он уверенно распахнул передо мной скрипучую калитку палисадника с мясистыми стеблями мальвы, и мы очутились перед маленьким домом с двумя окнами на фасаде. Над окнами тяжёлыми бровями нависли рассохшиеся серебристые наличники.

— Её зовут Мария Ниловна, — сказал мой спутник, следом за мной поднимаясь на крыльцо. И тут же предупредил: — Наклоняйте голову — притолока.

Когда мы переступили порог дома и навстречу нам поднялась хозяйка, я изумлённо замер: передо мной собственной персоной возник Иван Андреевич Крылов, только здравствующий, в женском обличии. Те же кустистые брови, нависшие над ленивыми и в то же время внимательными, широко расставленными глазами с холодком, дряблые щёки, маленький подбородок, за которым следовал большой, широкий, скрывающий шею. Даже волосы были подстрижены по-мужски коротко и зачёсаны вперёд белыми клочьями. Я долго не мог оторвать глаз от внучки великого баснописца. Когда же мне это наконец удалось, я увидел на стене портрет, вернее, литографическую копию знаменитого портрета работы Брюллова. Из багетовой рамы на меня смотрел Иван Андреевич Крылов. Я перевёл взгляд на хозяйку — мне не удалось найти разницу в лицах деда и внучки.

— Да вы садитесь, — сказала хозяйка.

Я вздрогнул: её низкий, глуховатый мужской голос показался мне знакомым — именно таким в моём представлении был голос её великого деда.

— Спасибо, — пробормотал я.

Мой спутник, видимо завсегдатай этого дома, проворно расставил лёгкие венские стулья с гнутыми спинками, и мы расселись, образовав маленький кружок. Если я сгорал от любопытства, то внучка баснописца не проявляла ко мне никакого интереса. Она сложила руки на коленях и, слегка опустив голову, смотрела куда-то мимо меня холодным и загадочным крыловским взглядом. Она как бы не замечала моего присутствия и была занята своими мыслями. Так мы сидели молча. И на нас со знаменитого портрета посматривал Крылов. Его исподлобный взгляд словно пробивался к нам сквозь заботы и думы.

Наконец мой спутник сказал:

— Мария Ниловна, расскажите нашему гостю что-либо о своём великом деде.

Мария Ниловна перевела на него взгляд, но не торопилась прервать неловкое молчание. Наконец она сказала:

— Так что рассказывать?.. Может быть, про слона?

Она как бы советовалась с моим спутником, знавшим весь её репертуар, а он одобрительно кивал:

— Да, да, про слона! — И вдруг распевным голосом продекламировал бессмертную строку: — «По улицам слона водили, как видно, напоказ…»

— Слон в то время действительно был диковиной, — подтвердила внучка баснописца. — Это был первый слон, завезённый в Петербург. Слон прошагал по русской земле не одну сотню верст, наводя на окрестных крестьян ужас. А потом его водили напоказ по столице.

— И вы видели? — изумился я. — Живого?

— Зачем живого? — сдержанно сказала хозяйка. — Я видела его в Петербурге, в музее. Он весь усох, этот слон. И его слегка повредили мыши…

Я облегчённо вздохнул. Слон чуть не испортил всё дело. Ведь воспетый Крыловым слон появился в Петербурге ещё в XVIII веке. Но едва всё наладилось со слоном, как Мария Ниловна преподнесла мне новый сюрприз:

— Я была с отцом в библиотеке у дедушки Ивана Андреевича. Он же служил в библиотеке… У него был свой стол… Дубовый, с резными ножками. Он сидел…

— Вы видели его? — снова не выдержал я.

Хозяйка лениво подняла на меня свои холодные глаза:

— Полноте!.. Я видела библиотеку и столик…

Как это я не сообразил, что не могла она видеть Ивана Андреевича, который умер более ста лет тому назад.

— Дедушка умер в 1884 году. Он любил поесть. А тут подвернулись рябчики… Но вы об этом, наверное, слышали…

— Не-н-е-т! — вырвалось у меня.

Мне и в самом деле показалось, что я узнал об этом впервые, сейчас, с её слов. Она рассказывала так просто и обыденно, словно речь шла о нашем общем знакомом, который умер в прошлом году от заворота кишок. Но именно эта обыденность, окрашивающая каждое слово старухи, делала её рассказ неповторимо достоверным. Я жадно ловил каждое её слово, хотя всё, о чём рассказывала Мария Ниловна, мне было известно ещё со школьной скамьи.

Охваченный радостным чувством первооткрытия, я спросил:

— У вас не осталось книги деда… с дарственной надписью?

Мария Ниловна, кряхтя, поднялась, подошла к шкафу и вернулась с книгой, обёрнутой в газету.

— Вот… дарственная надпись, — сухо сказала она, протягивая книгу, при этом посмотрела на меня с вызовом: что ты ещё спросишь, батенька?

Я раскрыл книгу. На титульном листе крупными буквами было написано: «Дорогой Марии Ниловне, внучке великого русского баснописца Ивана Андреевича Крылова. От пионерской дружины седьмой железнодорожной школы».