Звездочёт из Нустерна и таинственный перстень - Гир Александр. Страница 13

– Не путай меня, книжный ты человек! Тут есть некоторая разница: я имею дело с тайнами природы, которые превращаю в факты, а затем с величайшей любовью систематизирую. А ты эти тайны разводишь, как разводит розмарины моя ненаглядная супруга.

– Не слишком удачное сравнение, – проговорил несколько раздраженно архивариус.

– Отчего же?

Себастьян смутно слышал этот разговор. В голове его роилось множество разнообразных мыслей, но они оказывались верткими, так что он не в состоянии был ухватиться ни за одну из них. То слышался ему голос Леоноры, то чудились ее глаза, то неожиданная бледность ее лица, а то вдруг, почему-то рассеянная улыбка восторженного Самюэля Карабуса. Одно он понимал совершенно ясно: с ним произошло что-то необыкновенное, что-то в высшей степени прекрасное, и одновременно пугающее. И он, кажется, уже знал этому название.

Архивариус и профессор тем временем в споре дошли до того, что второй снова потребовал вина, а первый заметил:

– Дорогой Артур, мне кажется, с тебя довольно. Уже поздно, и нам пора разойтись, тем более что мы задерживаем нашего любезного хозяина. Ведь скоро сигнал к тушению огня.

– Как, разве теперь ночь? – удивился профессор.

– Да, мой дорогой друг, и тебя, видно, заждалась супруга.

При упоминании о супруге Артур Инсекториус пригорюнился.

– Ах, моя милая Эмилия! Она не пустит меня на порог: ведь я разорил ее цветник. Да я и сам поклялся, что не вернусь домой.

– Успокойся, Артур, – утешил его Себастьян. – Бьюсь об заклад, что Эмилия тебя уже простила.

– Возможно, – пожал плечами профессор. – А как мне быть с клятвой?

– Экая беда! – воскликнул архивариус. – Разве ты не знаешь, что подобные клятвы даются именно для того, чтобы их преступать?

Профессор согласился с доводами друзей и, уронив голову на руки, усиленно засопел.

– Я вижу, Себастьян, – лукаво улыбаясь, промолвил архивариус, – тебе приглянулась племянница бургомистра.

Себастьян был слишком рассеян, чтобы заметить это лукавство.

– О, она прекрасна! – выпалил он и тут же добавил: – Она… будто таинственная принцесса!

– Вот так да! – встрепенулся профессор. – Ну насчет принцессы ты, конечно, хватил через край, а в остальном она и впрямь мила. Кругленькая, пухленькая, этакая пышка.

– Кругленькая? Пухленькая? – удивился Себастьян. – О ком ты говоришь, Артур?

– Да о племяннице бургомистра, о ком же еще! – внезапно разгорячился профессор.

– Не такая уж она и полная, – промолвил архивариус. – Хотя излишнее количество веснушек и впрямь присутствует на ее лице, впрочем, весьма симпатичном.

– Веснушки?! – вскричал Себастьян. От негодования он даже вскочил с места. – Ты хочешь сказать, что Леонора конопатая?

– Я не сказал этого, – растерявшись, оправдывался архивариус. – И тем более не хотел тебя обидеть. Просто, у нее есть веснушки. И я ровным счетом не понимаю, что тут дурного?

– Да какие веснушки?! Вы что, с ума посходили?

– Диагноз ясен, – весело заключил профессор. – Или ты, Бальтазар, и на сей раз станешь выискивать тайны?

– На сей раз нет, – согласился архивариус. – Дело здесь вполне очевидное.

– Артур, прекрати смеяться, – умоляюще проговорил звездочет. – Выслушайте меня серьезно. Нет у нее никаких веснушек! И она вовсе не толстая! Поверьте. Неужели, по-вашему, я сошел с ума?

– Это можно назвать и безумием, – вновь захихикал профессор.

Себастьян позвал трактирщика.

– Что прикажете, господин Нулиус?

– Локк, хоть ты нас рассуди.

– В каком смысле? – спросил трактирщик.

– Как, по-твоему, племянница бургомистра конопатая? Я хочу сказать, есть у нее веснушки?

– Странное дело, сударь, что они то есть, то их нет.

– Как это?

– Сначала они вроде бы были, потом – вроде бы нет, а потом снова были.

– Ничего не понимаю, – рассеянно проговорил Себастьян и опустился на стул.

– Сударь, – попытался утешить его Локк, – я, признаться, ровным счетом в этом ничего не понимаю. С тех пор как я женился на моей Лизхен, я не в состоянии отличить красавицу от урода.

Профессор Инсекториус буквально хрюкал от смеха, архивариус же был гораздо спокойней.

– Не обращай внимания на Артура, мой друг, – говорил он Себастьяну, – он слишком навеселе. И не сердись на меня за то, что я невольно обнажил твою душевную тайну. Леонора необыкновенно хороша, коли ты ее такой находишь. И порешим на этом.

– Я не сержусь, – промолвил Себастьян. – Просто в недоумении: или я сошел с ума, или вы бредите, не замечая очевидного.

– И это не исключено, – согласился архивариус и, поднявшись, добавил: – Пора по домам.

Поднялся и Себастьян, но выяснилось, что профессор выбраться из-за стола не может. Он ерзал, упирался руками в стол, но все было тщетно. Друзьям пришлось помочь ему. Они вытащили его, поставили вертикально и, поддерживая с двух сторон, вывели из трактира.

Оказавшись на воздухе, профессор взбодрился.

– Какая красота! Нет лучшего места на земле, чем Нустерн!

– Ночной Нустерн, – добавил звездочет.

– Это замечательно! – продолжал восхищаться профессор, размахивая руками и поминутно теряя равновесие. – Ночь, луна и три добрых товарища. Вот ты меня понимаешь, Себастьян. Ты – романтик. А этот бумажный человек разводит одни только непонятности. Вот скажи, Бальтазар, – обратился он к архивариусу, – ночь прекрасна или таинственна?

– И то и другое, – ответил архивариус.

– Вот видишь, – скорее промычал, чем промолвил профессор.

Друзья не спеша шли по ночному городу, переходя из переулка в переулок, попадая то в кромешную тьму, то в слепящее серебро лунного света. Профессор, в отличие от Себастьяна и архивариуса, редко видел ночной город и теперь был в полном восторге. Ночь слизала краску с домов, луна сделала голубоватыми и предельно рельефными черепичные крыши. Тусклые огоньки в окнах гасли один за другим. Улицы были пусты и гулки.

Внезапно впереди по улице в лунном свете обозначилась темная фигура. Кто-то поспешно шел им навстречу. И только поравнявшись, они с удивлением узнали Эмилию Инсекториус.

– Наконец-то, – запыхавшись, сказала она. – Наконец-то я тебя нашла, мой дорогой Артур. Разве можно доставлять своей жене столько огорчений?

– Эмилия! – воскликнул профессор и, высвободившись из объятий друзей, упал в объятия благоверной.

– Что с тобой? Да ты едва на ногах стоишь, – проговорила Эмилия.

– Поверьте, Эмилия, – пустился в объяснения Себастьян, – Артур так сильно расстроился из-за ссоры с вами… и так налег на утешение, что не рассчитал. Я надеюсь, вы больше не сердитесь на него?

Профессор и сам принялся выспрашивать жену, не сердится ли она, и поклялся, что шагу не ступит, пока она его не простит.

– Ах, мой легкомысленный профессор, – покачала головой Эмилия, – ты и с моим прощением вряд ли сможешь сделать хотя бы один шаг.

Друзья вызвались проводить помирившихся супругов. Прощение Эмилии подействовало на профессора благотворнее красот лунной ночи. Всю дорогу он щебетал, как весенний кенар, а дойдя до калитки, возымел в ногах прежнюю твердость. Он долго прощался с друзьями, по нескольку раз порывался заключить их в объятия, но в конце концов был уведен супругой.

– Пора и нам расходиться, Себастьян, – немного печально сказал архивариус. – Нас ждут дела.

– Никогда не думал, – промолвил звездочет, – что отдых в трактире может быть таким утомительным. Признаться, я порядочно устал.

– И не удивительно. У меня у самого голова кругом идет от сегодняшних событий. Жду – не дождусь когда наконец окажусь в своем архиве, закурю трубку и в тишине спокойно обдумаю все увиденное и услышанное.

– Послушай, ты и впрямь думаешь, что мы – свидетели каких-то таинственных событий?

– Уже нет, – спокойно ответил архивариус.

– Вот как, – опечалился Себастьян: – жаль.

– Теперь я думаю иначе, – продолжал архивариус. – Я почти уверен, что мы – не свидетели, а уже участники таинственных событий.