Длиннохвостые разбойники (сборник) - Скребицкий Георгий Алексеевич. Страница 31

И досаднее всего: кругом в заливчике малявок видимо-невидимо плавает, особенно когда солнышко пригреет, а гагарёнок и не думает их ловить. Вот и решил Коля его приучить нырять, чтобы он сам за рыбой охотился. Ну и забавно это было!

Коля разденется, поплывёт – и гагарёнок за ним. Коля отплывёт немного и нырнёт. Тут гагарёнок начнёт по воде метаться, ищет – куда же его приятель делся? Затем голову в воду опустит, перекувыркнётся, а лапы и хвост снаружи.

Никак сначала нырять не хотел, потом приучился. Но только делу это ничуть не помогло. Рыбу он всё равно ловить не стал, по-прежнему просил, чтобы его из рук кормили. А если ему мало рыбы наловят, не наестся он, тогда прямо на берег лезет, так и прыгает за Колей, как лягушонок.

Один раз пришла на сходни кошка. Она туда часто ходила. Коля ей тоже там рыбки давал. Пришла она, а гагарёнок на бережку был. Кошка к нему – что, мол, за птица, давай-ка познакомимся. Она у меня и с курами, и с утками, со всеми дружила.

Только подошла к гагарёнку, а тот как шею вытянет, как зашипит да клювом её – цоп! – ущипнул не хуже гуся. Кошка перепугалась, со всех ног прямо домой. С тех пор уж её к сходням и не заманишь.

Через месяц гагарёнок заметно вырос, но от мостков никуда не уплывал. И ведь дикие гагары тут же, бывало, неподалёку плавают, кричат, а он на них даже внимания не обращает.

Из заливчика он выплывал только за лодкой. Вот поплыву я на соседний остров корову доить. Она у меня там всё лето паслась. Я плыву, а гагарёнок за мной. Пока я на острове корову дою, он возле лодки плавает, а как вернусь, прямо ко мне лезет. Возьму его на руки, он усядется поудобнее и сидит, плоский такой, как пирожок. Поглажу его и опять в воду пущу. Так обратно домой и приплывём.

Мы с Колей к Игловскому Хвосту плавали, к той луде, откуда гагарёнка взяли, и он следом за нами, всю дорогу за лодкой плыл.

Мы думали – может, мать-гагара его увидит и позовёт к себе. Но никакой гагары там уже не оказалось.

Я и предложила Коле: «Давай-ка мы нашу Куйку всё-таки оставим. Здесь она скорее к диким гагарам пристанет, а то что мы с ней зимой делать будем, без воды она ведь погибнет».

Вот подождали мы, пока Куйка подальше от лодки отплыла, а потом налегли на вёсла и покатили во весь дух. Только вода за бортом журчит.

Куйка увидела – и ну догонять нас! Да, видно, не может – смотрим, отстаёт всё дальше, дальше. А потом вдруг нырнула, глядь – вынырнула уже ближе к лодке, ещё и ещё… Под водой нас и догнала. Значит, ей под водой удобнее плыть, чем по поверхности.

Так мы домой опять все втроём и приплыли.

Прошло ещё недели две. Куйка совсем большая выросла и такая обжора стала – давай и давай рыбу. Просто хоть с берега не уходи. А сама никак её не ловит. Уж Коля с ней совсем замучился.

Один раз приплыли к нашему островку рыбаки, сетью рыбу ловить. День был жаркий, мелочь у них уснула; они её и выкинули в воду.

Куйка как заметила это, сразу всю рыбу с воды подобрала. С тех пор, бывало, только увидит рыбаков на лодке с сетью, прямо плывёт к ним, рыбу клянчит. Нашу Куйку здесь в округе все рыбаки знали и все её кормили.

Тут моему Коле полегче стало: Куйка ему уж не так досаждала. Только мы всё беспокоились, что ж мы с ней зимой делать будем.

А делать-то ничего и не пришлось. Не дожила у нас Куйка до зимы.

Как-то приплыл к нам рыбак с Волк-острова. Куйка за ним и увязалась. С тех пор и конец, как в воду канула. Уж мы и на Волк-остров плавали узнать, нет ли её там. Не близкое это дело – километров двадцать от нас по воде-то будет. Только нигде нашей Куйки не нашли. Наверное, к диким гагарам всё-таки наконец прибилась и уплыла на волю.

Вот про нашу Куйку и вся история, – улыбнулась женщина.

Я поблагодарил её и хотел уже плыть обратно на озеро ловить рыбу.

– А скажите, пожалуйста, – вдруг спросила меня рассказчица, – не знаете ли вы, сколько лет гагары жить могут?

– Не знаю, правда.

– Жалко, – сказала она. – А то я третью весну всё нашу Куйку обратно жду – думаю, не вернётся ли откуда-нибудь. Да нет, уж, видно, больше не вернётся. Ну прощайте пока, заезжайте ещё, когда будете близко рыбу удить.

Она взяла пустую крынку и пошла к дому.

А я поплыл обратно на озеро.

Уже начало как следует припекать. Дул лёгкий попутный ветерок.

Я решил больше не ловить рыбу, поставил парус и поплыл домой.

Вокруг меня, всё в солнечном блеске, сверкало и переливалось озеро. У поверхности играла рыба. А возле островов, у самых камышей, вытянув шеи и высоко подняв остроносые головы, плавали рябухи-гагары. И, глядя на этих птиц, я невольно думал: нет ли среди них той самой Куйки, которую так любовно растили Коля и его мать?

ЛЕСНОЙ ПРАДЕДУШКА

Охота не удалась. Снег от мороза сильно хрустел, и зайцы вскакивали с лёжки, не подпуская на выстрел.

Я решил вернуться обратно в город, выбрался на лесную дорогу и зашагал к станции.

Неожиданно из-за поворота навстречу показался какой-то человек. Он был одет по-охотничьему, в короткую меховую куртку и валенки, к поясу привязаны лыжи, но ружья у него не было.

Поравнявшись со мною, прохожий приподнял шапку, поздоровался.

– Ну, как охота? – спросил он.

– Плохо, хочу домой ехать, – отвечал я. – А вы что-то тоже в охотничьем костюме, а без ружья?

– Для моей охоты ружья не требуется, – улыбнулся он.

– Вот как! Какая же это охота?

– Самая безвредная для дичи, – ответил, всё так же улыбаясь, незнакомец, – и самая, доложу вам, интересная. Я ботаник, – пояснил он, – сотрудник краеведческого музея. Летом охочусь за разными травками, корешками, цветочками, а вот сейчас хочу проведать нашего лесного прадедушку.

– Это кто же такой? – спросил я.

– Хотите, я вас с ним познакомлю? – предложил мой собеседник. – Всё равно охота у вас не вышла, а в город ещё успеете, лучше денёк в лесу провести.

Я согласился и пошёл обратно в лес вместе со своим новым знакомым.

– Меня зовут Михаил Петрович, – сказал он дорогой. – Я уже двадцать шесть лет в здешнем городке в музее работаю. Хорошая работа. – Он даже потёр руки от удовольствия. – Весь этот край, как свой дом, изучил, каждый уголок знаю.

Мы свернули с дороги и направились по лесной тропе среди укрытых снегом кустов и деревьев.

Солнце сюда не проникало, и мы шли будто по голубому хрустальному коридору.

Подул ветерок, вершины высоких сосен слегка зашумели.

– Люблю, когда лес шумит, – сказал, обернувшись ко мне, Михаил Петрович, – особенно летом. Иду и слушаю, о чём деревья переговариваются. Ведь это целый лесной разговор. Его понимать надо. Иной раз деревья тихонько шумят, будто шепчутся между собою. Это значит – погожий день устоялся. Иди смело, куда задумал. А то в другой раз как загудят, заволнуются – ну, жди ненастья, грозы. Им-то сверху видней, что на небе делается, ещё издали тучку увидят и начнут друг другу весть подавать. А самые старые заохают да застонут, будто страшно им, что не выдержат, сломает их ветер. Зато как пройдёт гроза, выглянет солнышко, тут уж такой по лесу радостный разговор пойдёт, прямо заслушаешься… Ну, вот и пришли, – неожиданно добавил Михаил Петрович.

Мы выбрались на небольшую полянку и сразу из голубого сумрака попали на яркий свет. Всё кругом – и земля, и кусты, и деревья, укрытые снегом, – всё сверкало в морозном блеске зимнего солнца.

Посреди поляны стоял огромный, раскидистый дуб, на целую голову выше других деревьев.

– Познакомьтесь, это и есть наш лесной прадедушка, – указал на него мой спутник.

Мы подошли поближе к лесному гиганту. Сучья его были так велики, что сами походили на толстые стволы деревьев.

– Сколько же ему может быть лет? – спросил я.

– Да полтысячи будет, а то и побольше, – ответил Михаил Петрович. – Это знаменитое дерево, – с гордостью пояснил он, – о нём даже написано в летописи местного края. В тысяча восемьсот двенадцатом году наши партизаны-разведчики следили с него за французами. Так и написано: «…с дуба на Лысой горке…» Вот она, Лысая горка, и есть. А спустя ровно сто тридцать лет этот дедушка опять службу нам сослужил: наши партизаны с него за фашистами наблюдали.