Мирка - Адлова Вера. Страница 17

Йозеф Веселы ясно видит высокую сгорбленную фигуру Тонды, заснеженный двор их фабрики в феврале 1948,— это как в кино, потому что там смешиваются и другие образы, о которых он давно забыл, и грохот рабочих башмаков, сине-серые волны их плеч, и безучастный голос непрошеного комментатора произносит: «Тонда был не прав, Тонда был…»

Пепичек придвинул миску с салатом к себе. С опаской посмотрел на стол. Никто не обращал на него внимания. Отлично. У взрослых опять что-то серьезное. Только мама улыбается, но тоже ничего не говорит.

Ей пришло в голову: «Не взять ли к себе Андульку Бартову? Но ведь Ярмила ее все равно не отдаст. Михал взрослый человек, долго дома не задержится, и помощи от него ждать не приходится. Бабушка — брюзга, и единственная Ярмилина радость — это Андулька. Ярмила всегда думала больше о других, чем о себе, еще когда была девчонкой. О ней, наверное, никто не помнит. А уж о том, чтобы хоть немного ей помочь, и подавно!»

Мама вздохнула.

«Рассказать им про мотороллер? — размышлял между тем Зденек. — Будут спрашивать, откуда он его взял, если им так туго приходится. Где ж его взять? Купил. Даже мне не пришло в голову спросить у Мака, как он у него оказался. Я тоже у мамы выпрашивал деньги, когда начал увлекаться радио. Нужны были радиолампы, проволока и инструменты. Но мне не нужны были сразу тысячи. Мне хватало и двух десяток, а то и меньше. Когда же понадобилась сотня, я сказал об этом отцу. То, что мне мама перед этим трижды давала по двадцать крон, я ему, конечно, не сообщил, и мама не пожаловалась. Она была рада, что я сижу дома и не шатаюсь по Праге в какой-нибудь сомнительной компании. Мне все равно было неинтересно просто так шататься. Я лучше соберу радиоприемник, телевизор или магнитофон. Мотоциклы меня тоже не интересовали. Я знал старшего Барту; могу поспорить на что угодно, что тот бы Михалу машину купил. Тот — наверняка.

Но теперь Барты нет, теперь другое дело. Могли бы с этим мотороллером повременить, пока Михал не начнет по-настоящему зарабатывать.

Покупай, пожалуйста, но за свои, как говорит наш отец. Он наверняка бы так сказал, и, как ни странно, в данном случае он был бы прав».

Тяжелая, круглая капля масла скатилась с салатного листа в середину миски и там разлетелась на тысячи масляных монеток.

В комнату влетела ночная бабочка. Она тихо кружилась вокруг лампы, выбрала место, уселась и расправила шелковые крылышки.

— Какая красивая! — закричал Пепик.

Мирка смотрела на бабочку. И впервые за пятнадцать лет показалась себе в этот момент какой-то иной. Она смотрела на отца, и на маму, и на Зденека, как будто видела их впервые в жизни, — откуда они взялись? Почему она сидит с ними? Мирка не слышала, о чем говорят родители, оказавшись в загадочном мире старого сада. Она понимала, что тот солнечный полдень с Михалом не пройдет бесследно. Когда это было: вчера, сегодня или годы назад? Она потеряла чувство времени, не знала, хорошо ли или плохо, что она так изменилась, но исправить уже ничего не могла. Все время возникал в ее памяти тихий шелест растрескивающихся стручков акации, она видела желто-серые стены старого дома и его причудливые фронтоны, трогательное сияние красных розочек, торжественно-зеленый блеск каштана. И вдруг начинали сиять колокольни старого города и плотина. Это их видели тогда они с Михалом. Разноцветные кольца и спирали танцевали в воздухе, сливаясь в фантастические картины, и Мирка напрасно старалась уловить в них лицо Михала, она видела только его карие глаза и танцующие в них золотые искорки.

— А у Михала есть мотороллер, — внезапно сказал Зденек.

И все словно пробудились от своей задумчивости. Отблески обеденных приборов заметались и спугнули шелковую бабочку.

Мирка виновато опустила глаза. Она сама не понимала, почему покраснела, и была рада, что на нее никто не смотрит.

— У Михала? Мотороллер? — переспросил папа раздраженно, словно возмутился, что кто-то здорово провел его. — Как он у него оказался?

— Что ты говоришь? Откуда Ярмила могла взять деньги на мотороллер? — усомнилась мама, испытывая те же самые чувства, что и ее муж.

Мирке очень хотелось вмешаться и все объяснить, откуда у Михала мотороллер. Когда он ей сегодня об этом рассказал, она не очень-то поверила, но сейчас, в эту минуту, была убеждена, что все обстоит именно так, как Михал рассказал ей. Он его выиграл, вот и все.

Она уже хотела было сказать, и если бы речь шла не о Михале, то давно бы уже вмешалась. Но сейчас было не время. И Мирка промолчала, она ждала, что скажет Зденек.

— Откуда он у Мака, не знаю. Но он у него есть, совсем новый.

Отец Веселы красноречиво взглянул на жену: «Вот видишь, девочка, ты волнуешься, как они будут жить, а у мальчишки машина. В общем, у тебя слишком мягкое сердце. Ты боишься и беспокоишься, что Ярмила и дети умирают с голода, ну так смотри: у мальчишки машина».

Мама поняла: «Ты прав, Йозеф, я всегда попадаю впросак. Сколько же такая штука может стоить? Не меньше двух тысяч. Я бы считала себя ненормальной, если бы купила детям такую вещь. Ярмила, Ярмила, не ожидала я от тебя…»

— Этого Ярмила не должна была делать, — сказал старший Веселы почти про себя. — Черт возьми деньги, но… мальчишке этого не понять, если он не знает, как трудно достаются кроны.

— Папа, — решительно прервала его Мирка, — папа, понимаешь, Михал этот мотор выиграл в каком-то соревновании.

Она посмотрела на отца: поверил ли он? Однако в его лице ничто не изменилось, только глаза стали еще холоднее. Мирка искала помощи у матери. Вместо понимания она прочла в ее глазах упрек:

«Так ты знала, что у него мотороллер? Выиграл? Может быть, и выиграл, но мне все это не нравится».

— Он сегодня мне похвастался, — ответила она на мамин немой вопрос и тут же готова была дать себе подзатыльник: «Похвастался»… Ведь Михал совсем не хвастался, только так сказал. Ну и дубина я!»

Однако никто ее не слушал. Было ясно, что все думают о чем-то другом. Над столом нависла тяжелая холодная туча, и Мирку охватила гнетущая тоска. Ну почему они молчат?!

— Мама, а я все съел! — заявил Пепик.

МИХАЛ ВСКОЧИЛ В ТРАМВАЙ

«Михал вскочил в трамвай и уехал. Еще с площадки он наклонился, и я испугалась, как бы он не упал, — пола его плаща громко засвистела, как флаг, резко взвившийся на флагштоке. Он что-то кричал — что-то ужасное. Весь день он кричал на меня и говорил мне только неприятные вещи. Глаза у него горели, но при этом казалось, что в них стоят слезы. Люди оглядывались на нас, но мне было на все наплевать. Я видела только побледневшее лицо Михала, покрасневшие волчьи глаза, грязные, растрепанные волосы, лицо, искаженное дикой злобой и превратившееся в отвратительную маску, которую я не знала и не хотела знать и боялась.

Люди входили и выходили, здоровались и прощались, улыбались и хмурились, а я стояла не шевелясь, потому что боялась упасть. На этой площадке я поняла, что имеют в виду, когда пишут в книгах, что «сердце у него разрывалось от жалости».

Но человек — существо сложное. Я думаю, что в каждом из нас живет несколько различных существ. Одно такое мое существо, спокойное и деловитое, заслонило второе, злое и раздраженное, оно вело меня и вело в правильном направлении, потому что через минуту я стояла у реки. Стояла. Больше делать было нечего. Какая-то толстая гражданка, любительница сенсаций, назойливо расхаживала вокруг, размахивая сеткой, полной красных яблок. Очевидно, она думала, что я хочу прыгнуть в воду. А я смотрела на другую сторону, на карусель.

Вчера мы катались на ней с Даной. Когда темнеет, вода становится серой, черной и розовой, фонари отбрасывают на нее синие и желтые блики, а ты весело летишь на карусели по воздуху. Вот бы упасть с такой высоты в эти блестящие цветные омуты. По мосту проносятся поезда, музыка звучит та-ра-та-дзин-дзин, ветер свистит в ушах; я мечтала когда-нибудь прокатиться на карусели с Мишей. Мы были бы одни над городом. Гражданка с яблоками начала мне что-то рассказывать, и я заспешила прочь. Вода бешено блестела и манила, а я все время видела перед собой лицо Михала, искаженное злобой. Напрасно я старалась вспомнить, с чего все началось, но я точно знала, что это началось вчера, когда я увидела Михала у ворот.