Мирка - Адлова Вера. Страница 19

Что я должна делать? Что же мне делать?..»

Я БЫ С УДОВОЛЬСТВИЕМ НА ВСЕ ЭТО ПЛЮНУЛ

«Я бы с удовольствием на все это плюнул, — сказал себе Мак с отвращением, когда ехал в трамвае с работы. — На все! На ребят, на нашу поездку, на машину и на свой проклятый мотороллер! Факт, и на свой мотороллер. Зачем мне это нужно?.. Что я им — извозчик? Если бы поехала Мирка, тогда другое дело, но Мирка не поедет, она разозлилась… А что, если мы попадем в аварию? Или нас задержит милиция… О Господи, этого еще не хватало! Лучше бы на все плюнуть. Поезжайте сами… Но только ребята скажут: а кто первый это предложил? Кто хвастался, что умеет водить машину? Кто уговаривал: «Ребята, поедем, это будет здорово, девчонки рты разинут…»? И снова меня понесло, снова я начал фантазировать. Вот было бы здорово оказаться за рулем… Мотор спокойно урчит, как пишут в книгах. Восемьдесят… сто… Конечно, я поеду на ста: если ехать, так только так. Да и за рулем я не новичок. Нет, я свое дело знаю. По Карловарскому шоссе — это я вам скажу, господа, дорожка! А какое наслаждение!.. Надену перчатки. Ведь всем известно, что за рулем сидят в замшевых. Локоть выставлен из окна — и гони! А в Подборжанах? Вот где будет сенсация! Девчонки, посмотрите, ведь это Михал Барта! Известно, что это Мак. О люди, Мак приехал на авто! И как чешет! Ну и молодчик этот Мак!..»

Михал был зачарован нарисованной картиной. Он видел себя на шоссе в красном «Спартаке». Тени от огромных деревьев отражаются в кузове, солнце блестит на никеле ламп, мотор укрощен твердой рукой Михала. С заднего сиденья наклоняется Петр и орет Михалу прямо в ухо: «Не гони так, это, наверное, не меньше ста?»

Лицо Майкла сияет от радости. Майкл от восторга поет. Майкл кричит: «Обгони его, Мак, жми на газ как следует, Мак, покажи этому мяснику в «фиате»! Мак, Мак, ты классный водитель!»

«Дьявольщина, а что, если… Без водительских прав в чужой машине — это может плохо кончиться. — Мак провел по разгоряченному лицу потной ладонью, выглянул из трамвая. — О проклятье, я уже дома». Михал пробрался через переполненный трамвай к выходу.

Майкл в это время рылся в шкафу: «Эти брюки я не надену. Нет, в машину вельветовые не годятся. А что скажет мама, если я надену новые полотняные и красный свитер? Я уже слышу: «На хмель такие брюки, ну и придумал!» От мамы не скроешь. Нет, эти полотняные я не надену!

Лучше бы я в это дело не ввязывался. Но все решено, и ребят подводить не годится. Правда, можно здорово влипнуть, такое натворить, что тебе атомный взрыв! Маку я верю; если он говорит, что умеет водить, так это точно — умеет. Он бы не стал нас уговаривать, но Петр… Петр ненормальный, он должен был бы думать о своем ТМФ и световых эффектах, гитаре и поэзии… Возможно, он нам сейчас скажет: «Извините, господа, но ничего не получится. У меня нет ключа от гаража, дядя вернулся, папа с мамой отправились путешествовать», или что-нибудь подобное. Нет, Петр ненормальный. Отличный парень, но немного ненормальный.

Конечно, было бы здорово снова собраться всей компанией. Вот бы ребята глазели! О Господи, а шуму было бы! Вечером бы мы разожгли костер, я бы настроил свое сладкозвучное древо — и поехали! Культурный вклад в страдальческую жизнь самоотверженных сборщиков хмеля. Музыкальное сопровождение Михала Копрживы, по прозвищу Майкл, всемирно известного специалиста в области твиста, рокка, ча-ча и т. д.

Все-таки надену эти, полотняные. Если культура, то и культура одежды тоже. — Майкл вынул светло-серые полотняные брюки с отутюженными складками. Он с удовольствием посмотрел на них и уже хотел натянуть. Внезапно остановился. — А если придется лезть под машину что-нибудь исправлять и… Мака за рулем я еще не видел, это факт, но ведь заставить он нас не может. Если что, так исправит сам. Надену эти — и порядок!»

Петр сидел над чистым листом бумаги. Он собирался творить. Утром он посмотрел с железнодорожного моста на пристань с пароходами. Его охватила печаль, на него повеяло ветром далеких странствий, он увидел сверкание Южного креста, и ему в голову пришли великолепные стихи, только бы вспомнить их сейчас. От такого стихотворения не посмеет отказаться и та старушка из редакции. Возможно, Петр вспомнил бы этот отличный стих, пронизанный далями и блеском южных морей, если бы он был способен сосредоточиться. Но ничего не выходит. Ничего не получается, потому что он со страхом думает о том часе, когда они отправятся в эту проклятую поездку…

«Черт возьми, и кому это пришло в голову? Разве шутка — взять чужую машину?! А что, если отцу вздумается пойти посмотреть на гараж? А если он накроет нас именно в тот момент, когда мы будем выезжать? Лучше об этом не думать. А может случиться и так, что отец заявит о краже машины и нас привезут домой как воров.

Дядюшка сойдет с ума. Его «спартачок» в опасности! Лучше уж остаться дома, прилечь на траву и смотреть в небо. Знаете что, милые, катитесь вы со своей поездкой к чертям! Да и ты, Дзынькалка, тоже!

А что, если Мак его разобьет?»

Петр представил себе машину технической помощи, как она тащит дядюшкин «спартачок», а у того вид, будто он столкнулся с бульдозером.

При этой мысли Петр мгновенно покрылся потом. Он вытер пот со лба и посмотрел в книгу, которую начал читать. Веркор…

«Нет. Никуда он не поедет, будет читать Веркора, хрустеть яблоками — и привет… Только что скажут ребята? Ведь я сам предложил им дядину машину! Я их подзуживал, я рисовал перед ними красоты… А что если сказать им, что на машине поехал отец. Фи! Ребятам я лгать не могу, ведь это мои друзья и врать им — трусость. Так не пойдет!

А кто, собственно, считает, что мы не должны ехать? Почему бы нам не поехать? Отец. За целый месяц он ни разу не взглянул на дядину машину, он даже о ней и не помнит, почему же вдруг сегодня? Сегодня суббота; насколько я знаю папу, он будет копаться в саду, там созрели помидоры, да и сливы почти готовы. Или пойдет на выставку любоваться готическими мадоннами — он их видел только три раза, — наверняка пойдет в галерею…

Пожалуй, следует приготовиться».

Петр пошел в прихожую, взял ключ от дядиного гаража и спокойно сунул его в карман. Дело сделано.

ГОЛУБЧИК…

— Голубчик, что с тобой случилось? — спросил Мирку в субботу утром товарищ Вацек.

Это прозвучало так, словно к ней обратился папа, и именно этот тон Мирку испугал. Она боялась, что Вацек начнет ее расспрашивать, это родители любят. «А что я ему скажу?»

— Ничего со мной не случилось… — ответила она холоднее, чем хотела.

— Известное дело, ничего не случилось… Я-то не слепой, девочка. Ведь ты похожа на дождливое утро. Ну, так ты ничего не хочешь мне рассказать?

Мирка склонилась над столом — она раскладывала старые негативы по коробкам, — втянула голову в плечи, чтобы Вацек не мог разглядеть ее лицо.

— Честное слово, товарищ Вацек, ничего не случилось, это только голова…

— Известное дело — голова. Все начинается с головы. Что-то с ней произойдет, человека охватывает страх — и пошло… Только не бойся, душенька, я расспрашивать не стану.

«Он такой хороший, — подумала Мирка. — Если бы я знала его давно, то наверняка бы ему все выложила. Сразу бы легче стало. Все бы ему рассказала. Э, нет, не все. Я рассказала бы ему только о поездке.

Что бы мне товарищ Вацек посоветовал? Скорее всего, закричал бы, что этому надо помешать. «Мирка, ты должна этому помешать!» Про всякие там «душеньки» и не вспомнил бы, сказал бы: «Мирка, ты должна этому помешать!»

И он был бы прав. Это безумие, что они хотят сделать! Украсть машину! Да, украсть, иначе это не назовешь. Одолжить что-то без ведома хозяина — это все равно что украсть.

Мака выгонят из училища, Майкла и Петра — из школы. Спорю, что их выгонят!

А если с ними что-нибудь случится?

А если они налетят на столб при повороте? Они могут разбиться. Каждый день на шоссе кто-нибудь разбивается, даже опытные водители. Я бы потом упрекала себя, я бы считала, что виновата во всем, ибо только я знала об их затее. Пускай Мак называет меня ябедой, кричит, что я боюсь, пускай он со мной до самой смерти не разговаривает! Только бы с ними ничего не случилось… Я найду себе новых друзей — только бы с ними все было в порядке!