Истории из Бедокурии - Фаллада Ганс. Страница 15

Вот так стояла она в нерешительности и вдруг видит: по улице едут сани, в которые запряжена сивая лошадь, да и не лошадь, а просто-напросто кляча, в санях же сидит длинный человек с жёлтым-прежёлтым лицом. И кляча, и её хозяин выглядели так диковинно, что Анна-Барбара, хоть и грустно, и страшно ей было, едва удержалась от смеха. Во-первых, сани были не сани, а поставленные на полозья ясли, из которых кормят скотину, а во-вторых, длинный желтолицый человек, сидящий в них, был такой тощий, что Анне-Барбаре показалось, будто она слышит, как на ухабах гремят его кости. Лицо у него было до того худющее и щёки до того впалые — одна кожа. Казалось, холодный зимний ветер продувает их насквозь.

Но худоба этого человека не шла ни в какое сравнение с худобой его клячи. Выглядела она так, словно её никогда не кормили, плелась еле-еле, на каждом шагу шаталась и чуть не падала. От слабости она уже не держала голову и всё время тыкалась мордой в снег.

У кладбищенских ворот кляча остановилась, точно у неё уже больше не оставалось сил. Разумеется, сани тоже остановились. Лошадь жалобно скосила на Анну-Барбару глаза, да так, что видны были одни белки. Тощий возница тоже скосил глаза на девочку, только белки у него оказались не белыми, а жёлтыми.

Он долго рассматривал Анну-Барбару и наконец спросил скрипучим голосом:

— Ты кто такая, девочка? Зачем ты торчишь у кладбищенских ворот и дрожишь как осиновый лист? Я бы на твоём месте поберег драгоценное тепло своего тела и не позволил студёному ветру выдувать его.

Анна-Барбара рассказала ему, что она круглая сирота и только что похоронила последнего близкого человека — бабушку. И ещё сообщила, что собирается идти по белу свету и искать службу, за которую заплатят золотой талер.

— Так, так, — пробормотал тощий и задумчиво потёр острый нос костлявым пальцем. — Скажи, а ты честна, работяща, бережлива? Любишь ли рано вставать и поздно ложиться? А самое главное — не обжора ли ты?

Анна-Барбара уверила тощего, что она и работяща, и не обжора, и тогда тот сказал:

— В таком случае полезай в сани. Ты напала на нужного человека: я как раз ищу девочку, чтобы она обихаживала меня и моего коня Героя.

Но Анна-Барбара прежде спросила у тощего, как его зовут, где он живёт и есть ли у него золотой талер, чтобы заплатить ей за службу.

— Зовут меня Ганс Жмот, — отвечал нищий, — живу я в большой деревне, которая называется Везде. Ну, а что касается золотого талера, ты его получишь, если верой и правдой прослужишь у меня три года.

При этом Ганс Жмот радостно рассмеялся, точно козёл заблеял, а конь Герой махнул своим жалким хвостом и так ужасно закатил глаза, что Анне-Барбаре немножко даже стало страшно.

Однако она вовремя подумала, что ей всё-таки очень повезло: только она собралась идти по белу свету куда глаза глядят, как сразу напала на человека, обещающего дать ей золотой талер, который её мама и бабушка тщетно искали всю жизнь.

Анна-Барбара бросила в сани узелок и следом залезла сама.

И тут Ганс Жмот зло закричал:

— Да ты мне сани чуть не сломала! Не знаешь, что ли, почём нынче доски? Осторожненько садиться надо, осторожненько!

А когда Анна-Барбара оглянулась в последний раз на кладбище и, мысленно прощаясь с бабушкой, грустно вздохнула, Ганс Жмот проворчал:

— Не вздыхай, нечего лёгкие изнашивать. Они у тебя одни, износишь — новых никто не даст.

Он еле-еле тронул кнутом свою сивую клячу, и та, едва переставляя ноги, страшно медленно, со скоростью улитки, повезла их по деревенской улице. Сперва исчезло из глаз кладбище, потом миновали кузницу, пекарню, возле которой высилась огромная поленница дров, и вот уже деревня осталась позади.

Пошёл снег. Сначала в воздухе кружились отдельные снежинки, но с каждой минутой их становилось всё больше, а вскоре снег уже так валил, что в трёх шагах ничего не было видно: ни деревьев, ни домов — и Анна-Барбара только удивлялась, как при такой вьюге они не собьются с пути.

Она спросила у своего хозяина, где находится большая деревня Везде, и он буркнул:

— Везде.

Старая заморённая кляча бежала всё быстрей, под полозьями поскрипывал снег, и внезапно Анне-Барбаре показалось, будто они уже не по земле катят, а летят по воздуху среди пляшущих хлопьев снега и будто лошадь превратилась в какую-то зыбкую тень. Жутко стало Анне-Барбаре; она выглянула из саней, и ей почудилось, что под нею разверзлась бездонная пропасть, заполненная сыплющимся снегом. Но, взглянув на возницу, она немножко успокоилась. Он невозмутимо сидел, держа вожжи, и лишь иногда, понукая клячу, покрикивал: «Н-но! Н-но!» Вид у него был такой, словно в этой безумной скачке ничего особенного нет.

Вдруг Анна-Барбара почувствовала, что сани вроде бы стали спускаться. Ей даже показалось, будто сквозь метель виднеются силуэты вековых елей, а тут кляча встала как вкопанная и сразу же поникла головой до самой земли, словно не в силах удержать её от слабости и голода.

— Вот мы и дома! — сообщил Ганс Жмот, но, сколько девочка ни вглядывалась в снежную завируху, ничего похожего на дом не увидела. Единственное, что ей удалось высмотреть, — что-то похожее на копну старой прелой соломы.

— А где же твой дом? — удивилась Анна-Барбара.

— Там! — ткнул пальцем Ганс Жмот в сторону копны и велел: — Помоги мне распрячь Героя. Сейчас распряжём его и пойдём домой, как следует поужинаем.

Долго оба они мучились, развязывая узлы на упряжи и расстёгивая пряжки закоченевшими от холода руками, но в конце концов справились.

Анна-Барбара стала оглядываться: где тут конюшня. Вдруг Ганс Жмот тихо произнёс:

— Герой, ложись, — и кляча плюхнулась в глубокий сугроб, почти утонув в нём.

— Засыплем-ка его снежком! — велел Ганс Жмот.

Герой страшно выкатывал глаза, скалил длинные жёлтые зубы, но всё было напрасно: вскоре он исчез под снегом.

— Зима — самая лучшая пора года, — довольно захихикал Ганс Жмот. — И корм можно сберечь, и конюшни не надо. Конёк лежит замороженный, не портится, а понадобится он мне — я его оттаю: налью на нос чуточку горячей воды, чтобы он снова начал дышать… Сэкономить может каждый, да не каждый знает как. Ты, Анна-Барбара, многое сможешь у меня перенять!

В душе девочке было очень жалко несчастного конягу, которому придётся некормленым лежать под холодным снегом, но высказать это она не решилась и покорно пошла за хозяином, вскарабкалась следом за ним на кучу соломы и оказалась перед глубокой чёрной норой, ведущей под землю.

— Да, да, это и дверь, и окно, и труба моего дома, — потирая руки, сказал Ганс Жмот. — Люди-то, дураки, тратят большущие деньги, строят себе дома из дерева, а то и из камня, хотя куда дешевле устроить себе жилище под землёй. Ну, ладно, скатывайся следом, только обожди, когда я крикну, не то свалишься мне на голову.

С этими словами Ганс Жмот опустил свои длинные худые ноги в нору, соскользнул туда и в мгновение ока исчез. Анна-Барбара слышала только глухой, постепенно замирающий шорох. Страшно ей стало, захотелось бросить службу и бежать отсюда. Да только куда побежишь в такую вьюгу? Свалишься где-нибудь в лесу и замёрзнешь…

Поэтому, когда из глубины донёсся еле слышный голос Ганса Жмота, Анна-Барбара полезла в нору. Зажмурив глаза, она скользила вниз, всё глубже и глубже. Головокружительный спуск показался ей бесконечным, но в конце концов закончился, и она шлёпнулась на что-то мягкое, похожее на сено.

— Наконец-то! — раздражённо буркнул Ганс Жмот. — Долго же ты заставляешь себя ждать. В следующий раз, как позову, несись со всех ног!

Схватив сидящую на сене Анну-Барбару за руку, он потащил её за собой по тёмному проходу в огромную освещённую пещеру.