Белый шиповник. Сборник повестей - Алмазов Борис Александрович. Страница 3

В перемену Мослов подошёл к Панаме и, показав кулак, сказал:

- Ты, Панама, у меня ещё узнаешь, как карикатуры рисовать!

Глава четвёртая

“ТАКИЕ, БРАТ, ДЕЛА…”

Панама потерял спортивные трусы. Ну как теперь на физкультуру пойдёшь? Все трусы у Панамы для этого дела не годятся. Из старых он вырос, а те, которые постоянно носит, вообще показывать нельзя. Они в маленький цветочек. Это у мамы была такая материя, она взяла и Панаме трусов нашила.

Мыкается Панама по коридору. Все на физкультуру ушли. Как раз четвёртый и пятый уроки - физкультура. Мог бы Панама домой пойти, да там делать нечего. Все на работе. Шатается он по школе, боится на завуча нарваться. Вдруг из учительской вылетает Борис Степанович, какой-то встрёпанный - и в класс. В классе сразу тихо. Он чего-то там поговорил, опять в учительскую побежал, ну в классе, конечно, сразу шум, даже кто-то кукарекать начал. А ещё восьмой класс! Опять вылетает Борис Степанович.

- Ну что ты будешь делать, - говорит, никак дозвониться не могу. Как провалился! - И вдруг видит Панаму. - Ты чего делаешь здесь?

Панама объясняет: мол, так и так, трусов нет.

- Это очень кстати, то есть это скверно, конечно. И вообще, в этом месяце я второй раз вижу, как ты уроки прогуливаешь. Смотри, добром это не кончится.

- Ну я же не специально… - оправдывается Панама, а в восьмом классе орут - хором петь начали! А ещё восьмой класс!

- Вот что, - говорит Борис Степанович, - выручить меня можешь?

- Безусловно, - отвечает Панама.

- Это, конечно, непедагогично… И вообще категорически запрещается учеников по своим делам посылать, да тут вопрос жизни и смерти. Такие, брат, дела… Вот тебе деньги, адрес, садись на такси. Коли охрана пускать не будет, звони по такому телефону. И записку эту в собственные руки Петру Григорьевичу отдай. Понял? В собственные руки!

На стоянке было несколько машин. Видно, стояли они давно: на них успел жёлтый лист нападать. В первой машине шофёр читал книжку. Панама решительно открыл дверцу, сел рядом и протянул бумажку:

- Здрасте, отвезите меня вот по этому адресу…

- Есть! - сказал водитель и начал выруливать со стоянки. - Собака, что ли? - спросил он, когда они понеслись по улице.

- Где? - спросил Панама.

- Да вот лечить-то?

- Кого?

Шофёр как-то странно на него посмотрел.

- Я говорю, зачем в институт-то едешь?

- В какой?

- Да ты хоть знаешь, куда едешь?

- Там написано, - глядя прямо перед собой, ответил Панама.

- Там написано: “Ветеринарный институт”, вот я и спрашиваю, собака, что ли, заболела?

- Нет, - ответил Панама, - я с письмом…

- А, - сказал шофёр, - другое дело… А то я раза три доктора по адресам возил. Смехота! То у щенков зубки режутся, то кошка окотиться не может. Как сбесились все. А один едет, чуть не плачет - рыбки заболели! А рыбки-то эти гроша ломаного не стоят, и на сковородку-то не положишь.

Панаме почему-то стало очень скверно. И неожиданно для себя он сказал:

- У меня тоже рыбки есть! - Хотя никаких рыбок у него не было.

- Ты - пацан, ты - другое дело. А тут взрослый дядька в игрушки играется!..

- Всё лучше, чем водку пить! - сказал Панама и сам себе удивился.

- Это точно, конечно… - сказал шофёр и замолчал.

Панама выскочил из машины, бодро толкнул дверь института, но сердце у него бешено колотилось.

В большом вестибюле, за никелированным забором стояла толстая тётка с громадной кобурой на боку.

- Тётя, извините, пожалуйста, могу я видеть Петра Григорьевича Николаева?

- Пропуск заказан? - рявкнула тётка.

- Нет, тётя, я с письмом, - сказал Панама самым вежливым голосом, на который был способен.

- Звони по телефону!

Панама набрал номер, написанный в бумажке.

- Можно попросить Петра Григорьевича, извините, пожалуйста…

- Его нет! - И трубка загудела.

Панама опять набрал номер.

- А где Пётр Григорьевич? Извините, пожалуйста.

- На конференции! - И трубка загудела.

- Тётя, - сказал Панама, - у меня важное дело. Можно, я отнесу письмо?

- Оставляй на охране. Пойдёт домой, я передам.

- Борис Степанович велел в собственные руки. Тётя, это очень важно! Можно, я пройду? Я вам портфель в залог оставлю.

- Да на что мне твой портфель с двойками! Сказано: без пропуска не пущу. Так что уходи отсюда!

Пошёл Панама на улицу, получил по спине вертящейся дверью, сел на скамейку. Думает. “Никчёмный, - думает, - я человек. Борис Степанович с таким лицом белым из класса в учительскую носился, а я его письмо отдать не могу… Панама я, панама!” А в горле уже ком стоит.

Вдруг машина подъезжает. Странная какая-то. Пузатая. Автобус не автобус, бочка не бочка… Шофёр с бумажками в руках выскочил, в институт побежал. Потом из фургона дядька в ватнике вышел и тоже в институт пошёл, дверь не закрыл.

Панаму как кипятком окатило. Встал он, носом пошмыгал и медленно к фургону двинулся. А кровь в ушах - бух-бух-бух… Медленно поднялся в машину и дверь за собой захлопнул.

Темно в машине и пахнет, как в цирке. И чувствует Панама: кто-то дышит.

“А вдруг тут тигры!” Он чуть не взвизгнул со страху. Всей спиной прижался к железной двери, ему захотелось вдавиться в неё, стать маленьким, незаметным. И тут он услышал, как впереди за перегородками что-то затопало и раздалось тонкое, заливистое ржание.

“Кони! Коней везут!” Панама пришёл в себя и только тут почувствовал, как намокла у него от пота рубаха. Он сунул руку в темноту, и пальцы его нащупали тёплую конскую шкуру. Потом он почувствовал, как в ладонь его стали тыкаться шёлковые лошадиные губы…

Машина дёрнулась, поехала. Стала. Открылась дверь, и в ослепительном свете хриплый голос сказал:

- Выводи жеребца из первой секции.

Глава пятая

РАЗВЕ ЭТО АЙБОЛИТ?

Панама постоял, привыкая к свету. Вокруг него были железные перегородки, а из-за них высовывались конские головы. Он присмотрелся, открыл дверь и оказался в проходе, как раз позади коня, которого выводили. Конь вышел, за ним потихонечку Панама. Никто его и не видел. А дальше куда идти? Недалеко от машины во дворе стояла группа людей в белых халатах. Они стояли спиной к Панаме и слушали кого-то в середине группы. Тот, невидимый Панаме, говорил:

- В нашем институте впервые в мире создана промышленная установка для получения желудочного сока, а также различных препаратов на основе конской крови. Желудочный сок берут один - два раза в неделю по шесть - семь литров за раз. После обработки он идёт в лечебные учреждения. Для получения препаратов из крови мы поступаем следующим образом. В кровь совершенно здоровых, многократно проверенных коней вводятся болезнетворные токсины таких страшных болезней, как гангрена, столбняк, дифтерия, и целого ряда других, против которых до недавнего времени медицина ничего не могла сделать. В крови заражённых животных образуются защитные вещества. На основе этой крови мы получаем сыворотку, которая не только излечивает больных людей, но и делает человека невосприимчивым к заболеванию. За время использования одной лошади мы получаем шестнадцать - двадцать тысяч доз сыворотки.

- Згажиде бажалузда, - проговорил огромный врач-африканец, - зголько живед лошад?

- Кровь мы берём периодически, давая коням три - четыре недели отдыха, однако лошадей хватает весьма ненадолго… Потом они поступают в зоопарк на корм хищникам. - Голос рассказчика вдруг сделался грустным. - Вот сейчас к нам как раз поступила новая партия лошадей, специально отобранных на конных заводах.

Тут все повернулись и увидели Панаму.

- Это что за явление? - удивился пожилой доктор, тот, что рассказывал про промышленную установку.

- Я не явление. Я Пономарёв! Мне Пётр Григорьевич нужен, у меня к нему письмо!

- Давай! Я Пётр Григорьевич. Проходите, товарищи, смотрите. - Он снял очки и, держа бумажку у самых глаз, начал читать.