Возвращение капитана - Ширяева Галина Даниловна. Страница 3

* * *

В молочном магазине у прилавка я увидела Люську Первую и Люську Вторую. Сроду они вместе, пока не поругаются не на жизнь, а на смерть.

— Ну, — спросили Люськи хором, увидев меня. — Что?

Этим «ну, что» вместо «здравствуй» наши девчачьи полкласса встречали меня вот уже несколько месяцев, еще с весны, словно ждали, что я расскажу им что-нибудь сногсшибательное. И мне каждый раз приходилось вспоминать и рассказывать что-нибудь необыкновенное.

— Ну? Что? — снова спросили меня Люськи хором, и я сказала:

— В Австралии один человек съел автомобиль. Разбил на куски и съел. Порциями.

— Врешь! — воскликнули они дружно.

— А к Татьяне Петровне жених приехал, из самой Москвы… Просил кефиру купить.

И хоть они тут же посторонились и пропустили меня к прилавку без очереди, я поняла по их разочарованным лицам, что они ждали от меня чего-то совсем-совсем необыкновенного. Это Фаинка виновата! Это она еще весной увидела на крыше нашего дома привидение. Она собственными глазами видела, как поздним вечером на крыше нашего дома бродила странная тень. Побродила-побродила, потом взвыла диким голосом и провалилась в чердачное окно. «И ничего в этом удивительного нет, — говорила всем Фаинка. — Наука у нас уже так далеко зашла, что по земле могут запросто бродить какие-нибудь запрограммированные кибернетические привидения. Конструируют же роботов! Трудно, что ли, привидение сделать? Проще простого!»

«Ну, — подумала я, когда мне обменяли пустую молочную посуду на две бутылки кефира, и мы с Люськами отошли от прилавка. — Сочинить и им, что ли, про свет в башне?»

Но ведь Люськи — не Марульки! Люськи сейчас же побегут и всем растрезвонят. Это уж точно… Поэтому я удержалась, промолчала пре свет в башне, только вздохнула громко и вслух пожалела о том, что вот ничего что-то больше пока на крыше нашего дома не случается, никто не воет больше и в чердачное окно не проваливается.

— Это оттого, что нет луны, — сказали Люськи дружным шепотом.

— При чем тут луна? — удивилась я.

Люськи пожали плечами и в свою очередь удивились тому, что я до сих пор такая глупая и отсталая. Ведь смешно же верить в то, что на нашей крыше сидело привидение. Просто кто-то из нас — я, Марулька, Санька, или сам Виктор Александрович — лунатик.

— Сами вы лунатики, — сказала я.

Они и в самом деле были лунатиками. И оба наши полкласса тоже. Все до смерти хотели лететь на Луну. И Ленка Кривобокова, и Фаинка, и Колька Татаркин. И я, конечно…

Тут вдруг обе Люськи вспомнили, что Фаинка Круглова еще вчера вечером просила передать мне, если я попадусь им на глаза, чтобы я непременно зашла к ней.

Мне было некогда, но все-таки я побежала к Фаинке. Когда-то к ней еще пойти надумаешь! Просто так, в гости, к Фаинке идти ни за что не надумаешь, а по делу — когда-то это еще случай подвернется.

Я люблю ходить по нашим улицам, когда там мало народу. А днем, особенно в плохую погоду или когда жарко, у нас на улицах почти всегда пусто. Идешь и представляешь себе всякую ерунду: а может быть, город у нас заколдованный — все взяли и уснули. Или представишь вдруг, что город наш лежит на берегу моря. Вот повернешь за угол и увидишь его — синее, с парусом. Или серое, с белыми айсбергами на горизонте… Или взбредет вдруг в голову, что все в городе у нас повымерли, и я одна-одинешенька осталась. Кричи «караул» — никто не поможет.

Придумываешь вот так, придумываешь, и в самом деле вдруг казаться начинает, что все повымерли или уснули… Пока не столкнешься нос к носу с Колькой Татаркиным. И чего это он третий день торчит возле ларька, где продают газированную воду и пирожки? И ест пирожки с повидлом.

Я терпеть не могу Кольку Татаркина, потому что он лупил меня еще во втором классе. Но когда я увидела Кольку возле ларька с газированной водой, я вдруг ни с того ни с сего пожалела, что на мне не то, новое, с якорями, платье. Странно… я прошла мимо Кольки по-балерински — ступая ногами не прямо перед собой, а отставляя ступню левой ноги немного влево, ступню правой — вправо, левой — опять влево, правой — вправо, а кисть свободной руки держа на весу. И чтобы рука была красивой, три пальца из пяти отставила. Так ходила Татьяна Петровна. И точно так же она отставляла три пальца — получалось очень красиво.

Влево-вправо, влево-вправо, влево-вправо!..

Фаинкина мать еще весной сказала, что у нас сейчас такой возраст, когда уже вот-вот выяснится, будем ли мы всю жизнь красивыми или нет. Ее Фаинке можно было не переживать, Фаинка и теперь красивая, таких длиннющих ресниц ни у кого в школе нет. А мы — я и полкласса — сразу переполошились. Правда, мы друг другу ничего не говорили, но Фаинка все равно почему-то догадывалась, о чем мы думаем.

— Я за вас за всех одна отдуваюсь — ругала нас Фаинка. — Про меня сплетничаете, да? Такая-сякая! Волосы синькой моет! Куртку у дяди украла, чтобы кожаное платье сшить. А вы все примерные, да? А почему зеркальца в портфелях таскаете?

Мы набрасывались на Фаинку всем полклассом, мы ругали ее, мы даже готовы были ее поколотить, но ведь все равно это было правдой — мы очень хотели быть красивыми! И я тоже.

Влево-вправо, влево-вправо, влево-вправо…

Узнать бы, перестал Колька есть свой пирожок или нет!

Не успела я войти к Фаинке, не успела с ней поздороваться, не успела даже сама Фаинка разглядеть толком, кто это к ней пришел, как она выбежала навстречу, закатила глаза к, потолку, сложила лодочкой руки на груди и сказала:

— Отгадай, что я изобразила!

Фаинка собиралась стать артисткой, как и ее мать, и поэтому вот уже целых полтора года училась смеяться художественным смехом, художественно рыдать и вообще изображать всякие переживания. А нам — мне и полклассу — приходилось сроду эти переживания отгадывать.

Я подумала и сказала:

— По-моему, ты кого-то испугалась.

— Что ты! — обиделась Фаинка. — Я же страдание изобразила!

Вот всегда так — загадывает «страдание», а мы отгадываем «испуг», загадывает «испуг», а мы отгадываем «радость».

— А, это ты, Люська! Здравствуй! — сказала, наконец-то, Фаинка, разглядев меня. — Ну? Что?

— В Австралии один человек съел автомобиль, — сказала я. — Разбил на куски и съел. Порциями.

— Врешь, — сказала Фаинка. — Скажи лучше, кто это к Татьяне Петровне приехал.

— Жених приехал, — сказала я. — Позавчера еще. Третий день в гостинице торчит.

— Врешь!

— А зачем мне врать? Он каждый день перед ней на колени становится и вашим величеством называет.

У Фаинки загорелись глаза — совсем как тогда, когда она рассказывала про то, как привидение выло на нашей крыше.

Я так и знала, что у нее загорятся глаза!

— Слушай, Фаинка! Надоела ты мне до смерти. Если хочешь знать, Татьяне Петровне и вообще нам всем сейчас не до женихов.

Я прикусила язык, хотя его уже поздно было прикусывать.

— Почему? Почему не до женихов, а? Почему, Люська? А?

— Потом расскажу, — сказала я. — После.

— Можешь и не говорить! Я и так знаю, почему это вам вдруг не до женихов! Я же знаю, что у вас дома творится! Я же еще весной говорила! Я же видела!

— Видела?

— Ага.

— Привидение?

— Ага.

— На крыше?

— Ага.

Если бы только она знала, что привидение на нашей крыше — это я. Это я в тот вечер ловила на крыше нашего кота Ваську. Он сидел там часа два нос к носу с каким-то чужим котом, и они орали друг на друга так долго и так истошно, что мама заявила: «Если через пять минут они не замолчат, им обоим будет плохо». Вот я и полезла нашего Ваську спасать. Васька расцарапал мне руки до крови, и я выла от боли, но я вовсе не проваливалась в чердачное окно, я слезла с крыши по забору.

Я не успела с Фаинкой разговориться как следует, потому что в комнату заглянула Фаинкина мать. Увидев меня, она покивала мне головой и снова скрылась за дверью. Я знала точно, что сейчас она принесет пирожков на тарелке или ягод и будет меня угощать. Эти пирожки и ягоды мне всегда мешали с Фаинкой ругаться. Поэтому я заторопилась домой, я сказала Фаинке, что у меня к ней одно важное дело, что я ей потом кое-что интересное расскажу, но что у меня сейчас нет ни минуточки свободного времени, потому что Татьяна Петровна ждет уже целый час кефир.