Говорящий ключ - Кирюшкин Виктор Владимирович. Страница 1

Кирюшкин Виктор Владимирович

Говорящий ключ

Часть первая

Таежными тропами

Глава первая

На старом прииске

С гор тянул слабый ветерок, сгоняя дневную жару. В дымке синего тумана виден большой город. Среди островков зелени высятся многоэтажные дома. Лучи заходящего солнца отражаются в их окнах. Где-то играет духовой оркестр. На привокзальной площади, окаймленной палисадниками, людно. Один за другим уходят в город голубые автобусы с белой каемкой ниже окон; с легким шелестом узорчатых шин пробегают легковые машины. Только что пришел поезд с востока. На площадь, через ворота рядом с вокзалом, шумно выливается поток людей.

Молодой офицер с погонами старшего лейтенанта отделился от толпы и, поставив на асфальт желтый фибровый чемодан, с любопытством огляделся. Так оглядывается человек, увидев незнакомый город. На первый взгляд лейтенанту можно было дать лет двадцать пять-двадцать шесть. Летняя офицерская форма щеголевато сидела на его ладной фигуре, сбоку висел планшет, гимнастерку стягивал широкий ремень со звездой на пряжке. Положив свернутый плащ на чемодан, он снял фуражку, вытер белым платком со лба пот и привычным движением руки поправил русые волосы. Его хорошо загоревшее лицо приняло озабоченное выражение, взгляд перебегал с автобуса, подошедшего к остановке, на ровный ряд такси, выстроившихся у вокзала. Офицер, видимо, решал, каким транспортом воспользоваться, чтобы попасть в город.

— Лейтенант Воробьев! — удивленно воскликнул крепкий, широкоплечий мужчина в черном кожаном пальто, внезапно остановившись рядом. — Какими судьбами?

— Товарищ майор! — радостно воскликнул лейтенант.

— Был майор, а теперь в запас переведен. Зови меня просто Андреем Ефимовичем.

— Товарищ майор... Андрей Ефимович! Да ведь я тоже демобилизовался. А помните, когда мы с вами последний раз встречались?

— Помню!.. Разве это забывается? Крепко тогда фашистам досталось. Давай-ка отойдем в сторонку, а то мы тут на виду у всех.

Они отошли в сторону. Старший, с радостным выражением чуть скуластого лица, окинул взором внимательных карих глаз лейтенанта, как бы подмечая в нем перемены.

— Да, а ты неплохо выглядишь. Непонятно, как такого образцового, можно сказать, заслуженного вояку отпустили, — он взглянул на ряд орденских ленточек на груди лейтенанта. — В Берлине побывал?

— Побывал, товарищ майор... А отпустили меня из-за специальности. Ведь я, знаете, незадолго до войны геологический факультет окончил. Год проработал на Урале — и на фронт, а сейчас геологи на Дальнем Востоке нужны. Направлен в распоряжение геологического управления.

— Значит, ты уже получил назначение?

— Нет. В главке я еще не был. А вы, Андрей Ефимович?

— Я что... я тоже, можно сказать, по специальности. Помнишь, когда ты оставил меня в санбате? Больше в армию не пришлось вернуться. Из госпиталя вышел, послали сюда. Работаю начальником геологоразведочного управления прииска. Пойдешь ко мне?

— Конечно! Только не знаю, как в главке посмотрят.

— С главком договоримся. Будем работать вместе.

— Вместе! Замечательно!

— Вот и хорошо! А я думал, ты откажешься от должности начальника геологоразведочной партии, которую я хочу тебе предложить, — улыбнулся Андрей Ефимович. — Поход в глубь тайги на разведку новых месторождений металла. Романтично. Помнится, на фронте лейтенант Воробьев мечтал об этом.

— Андрей Ефимович, с вами хоть на Северный полюс.

— Так далеко не будем забираться. У тебя много вещей? Носильщик! Пойдемте с нами, поможете.

Через полчаса Воробьев был уже в номере гостиницы «Дальний Восток», а через сутки самолет уносил его и Андрея Ефимовича Постригана на Север, Постриган без особого труда добился назначения молодого геолога в свое управление.

Во время Отечественной войны Андрей Ефимович был командиром батальона, одной из рот которого командовал лейтенант Воробьев. На дальних подступах к Берлину тяжело раненный майор чуть было не попал в лапы перешедших в контратаку гитлеровцев. Воробьев с ротой отбил атаку, и сам доставил майора в санбат. Возвратиться в строй Постригану не пришлось — он был демобилизован. Не сбылась его заветная мечта — не дошел он до Берлина.

Воробьев служил в части до конца войны, затем участвовал в разгроме японской армии в Маньчжурии. Служил на Южном Сахалине, откуда был демобилизован и направлен в распоряжение Главного геологоразведочного управления края. Встреча с Постриганом его несказанно обрадовала. Так же, как на фронте, Андрей Ефимович поставил перед ним точную задачу: возглавить геологоразведочную партию. Найти новое месторождение золота для прииска. Для Воробьева, привыкшего безгранично доверять каждому его слову, Постриган по-прежнему оставался командиром.

— Андрей Ефимович, расскажите, что собой представляет ваш Север? — обратился он к Постригану, взглянув вниз, где расстилалась бесконечная тайга, прорезанная голубыми извилинами рек. — В самом деле, еду с вами, а толком не знаю, в какую глушь. Когда-то читал о хребте Джугджур, да ведь почти забыл.

— Почему мой Север? Он такой же и твой, — улыбнулся Постриган.

— Вы патриот Севера.

— Будешь и ты таким же. Вспомни-ка, какими мы были патриотами своего батальона, полка...

— ...роты, — добавил Воробьев.

— Пусть роты. Я хотел сказать — дивизии, но тебе рота ближе.

— Конечно, в роте я каждого бойца знал.

— Будучи патриотами своего подразделения, гордясь им, разве мы не были патриотами всей Советской Армии?

— Были, Андрей Ефимович, и сейчас остаемся ими.

— А если я сейчас патриот своего разведочного управления, прииска, области, разве я не остаюсь патриотом всего Советского Союза? — лукаво прищурился Постригая.

— Убедил, Андрей Ефимович, я уже теперь патриот вашего Севера.

— Опять вашего...

— Оговорка, Андрей Ефимович... Честное слово, оговорка! Север мне начинает нравиться. Я его люблю заранее, хотя еще не видел. Правда, помню, читал, будто там много медведей и брусники... мошки...

— Мошкой, брусникой, медведями, морозами будешь обеспечен вволю, могу ручаться. Доволен?

— Вполне. Другого я и не искал.

— Да... Богатые, но еще мало обжитые места. Ты знаешь, о чем я мечтаю, Николай Владимирович?

— Скажите.

— Дожить до ста лет. И вот так же пролететь на самолете над тайгой, увидеть новые города, поселки, железные дороги, и не узнать тогда тайгу-матушку. — Он задумался, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. На его смуглом лице глубже обозначились морщины. — Вызов жене послал?

— Послал.

— Хорошо. Не годится жить в разлуке. У вас ведь сын растет.

— Шестой год парню. А у вас, Андрей Ефимович, семья где?

— У меня... — Постригая помолчал. — На, взгляни вот...

Он порылся в полевой сумке и протянул Воробьеву фотографическую карточку. Тот увидел портрет молодой улыбающейся женщины, к плечу которой прислонилась головка мальчика лет девяти. Вернув карточку, Воробьев поднял с пола случайно выпавший клочок пожелтевшей бумаги.

— Любопытный документ, — сказал Постриган, взглянув на листок.

Это был титульный лист старинной библии. В верхней его части — почти сошедшая надпись карандашам: «Иван Жарков». По-видимому, имя владельца книги. Перевернув лист, Николай Владимирович увидел грубо набросанный карандашом план какой-то местности. План изображал изгиб реки, в которую с разных сторон впадало несколько ключей. Вдоль одного из них протянулась надпись: «Говорящий ключ».

— Ну, что скажешь? — спросил Постриган.

— Вам, наверное, что-нибудь известно об этом обрывке?

— С полмесяца назад один из старателей, расчищая старый шурф* (* Шурф - квадратная яма, выбиваемая для разведки золотоносности местности), наткнулся, на полуистлевший скелет человека. Он позвал других старателей. Осматривая останки, они обнаружили обыкновенную стеклянную бутылку, заполненную золотым песком. Вместе с золотом в ней был заложен этот лист. Вот все, что мне известно. Несколько золотых крупинок у меня с собой. — Андрей Ефимович достал миниатюрный мешочек из плотного полотна и высыпал на ладонь Воробьева его содержимое.