Али-Баба и Куриная фея - Краузе Ханс. Страница 7

Три полевые бригады собрались во дворе имения. Бригадиры уже получили задания на сегодняшний день. Заведующий хозяйством Кнорц вынул из кармана свои старомодные часы и открыл крышку. Прошло уже пять минут сверх положенного времени. Куда же делись ученики? Кнорц переступает с ноги на ногу. Пока в интернате нет воспитателя, в его обязанности входит ежедневное распределение работы между учениками. Заведующий хозяйством нетерпеливо посматривал в сторону интерната. В своей зелёной грубошёрстной шляпе, зелёной куртке, зеленоватых штанах и обмотках цвета «хаки» он очень похож на тирольского охотника.

— Сюда, господа! Давай-давай! Хорошо ещё что вы соизволили явиться до обеда, — приветствовал он учеников, которые, отдуваясь и дожёвывая хлеб с повидлом, наконец собрались около него. — Так дело не пойдёт! — продолжал Кнорц сердито. — Я сумею приучить к порядку лодырей, которые по воскресеньям отдыхают, а в понедельник опаздывают на работу! Поняли?

Его отрывистый, хриплый голос напоминает потрескивание соломорезки.

— Все здесь?

Кнорц пересчитал своих подопечных. Потом он заглянул в записную книжку, чтобы установить, кто из них на прошлой неделе работал на животноводческой ферме. Уходу за животными ребята обучались по очереди. За два года каждый ученик должен был четырнадцать дней отработать в конюшне, овчарне, хлеве и так далее, с тем чтобы постичь все тайны ухода за лошадьми, овцами, свиньями и птицей. В коровнике срок обучения длился дольше. Под началом старшего скотника Эмиля Кабулке ученики находились четыре недели: они должны были как следует научиться доить коров.

Кнорц спрятал в карман записную книжку. Ученики, работавшие в коровнике, не обязаны были являться во двор имения, и о них он, слава богу, мог не беспокоиться. Зато ему ежедневно приходилось выделять двоих пастухов. Кнорц окинул взором стоявших перед ним ребят:

— Кто хочет пасти коров?

Мгновенно поднялись десятки рук. Стрекоза, чтобы привлечь к себе внимание, пощёлкала пальцами.

— Эй, Профессор, ты в прошлый четверг уже ходил на пастбище! — сердито заметил Малыш Куниберту Мальке, который тоже поднял руку.

Лиза и Ганна, две девушки, обучавшиеся в интернате первый год, кокетливо улыбнулись Кнорцу:

— Ах, господин Кнорц, разрешите пойти нам!

— Только не бросайтесь мне на шею. Так дело не пойдёт!

Кнорц взмахнул руками так, будто собирался разогнать стаю гусей. Ребята окружили его со всех сторон. В такую тёплую и сухую погоду, как сегодня, все хотели пасти коров.

Кнорц кивнул Лизе и Ганне.

— Отметьтесь у старшего скотника, но живее, дорогие барышни, иначе коровы не попадут на пастбище до захода солнца. Поняли? Давай-давай!

«Давай-давай» было любимым выражением Кнорца.

«Веселей, господа! Давай-давай» — это напутствие ученики слышали ежедневно. Неудивительно поэтому, что заведующего хозяйством в интернате втихомолку окрестили «Давай-давай»…

Остальных учеников Кнорц разбил на две группы. Одну из них он послал на вокзал грузить картошку, другую — убирать свёклу вместе с третьей бригадой.

— Давай-давай, утро уже почти прошло!

Ученики заворчали. Вот уже десять дней, как они только и делали, что грузили картошку или гнули спину, убирая свёклу.

— А вы не можете послать нас на другую работу? — спросил Детлёф Шюрман, крепкий парень в застиранной гимнастёрке, — а то всё одно и то же. Так мы ничему не научимся.

Заведующий хозяйством не любил пререканий, особенно с учениками.

— Ага! Значит, так вы ничему не научитесь! — возразил он резко. — Здорово! Но от картошки вы не отказываетесь и от сахара тоже. За обедом готовы слопать по целому котелку картошки, а в чай кладёте по фунту сахара. Нет, так дело не пойдёт! — кричал он с угрозой. — Довольно болтать! Я достаточно долго работаю заведующим хозяйством и знаю, что мне делать! Пока картошка и свёкла на поле, пока урожай не убран, каждый будет гнуть спину, а господа ученики — наравне со всеми прочими. Ну, а теперь маршна работу!

Ученики повиновались.

Александр Кнорц смотрел им вслед до тех пор, пока они не исчезли за воротами. «Эти балбесы корчат из себя невесть что! А мне не хватает рабочих. Просто голова кругом идёт!» — сердито думал он.

Затем Кнорц отправился в контору и, бросив свою шляпу на стол, начал изливать душу бухгалтеру:

— Так дело не пойдёт, коллега Пинке. Лучше стеречь мешок блох, чем возиться с этим сбродом.

Утренний туман, словно серая пелена, покрыл поля. Стало прохладно. Рената, которую послали убирать свёклу, зябко куталась в свою куртку. Ей очень хотелось знать, сердится ли ещё Инга Стефани из-за этой истории с Кабулке.

У кругленькой толстушки Лоры, которая бежит, переваливаясь, рядом с ней, насморк. Она всё время сопит и хлюпает носом.

— Разве у тебя нет носового платка?

— Есть, но мне не хочется снимать перчатки — руки так хорошо согрелись!

И Лора продолжала шмыгать носом.

Ученики, назначенные на уборку свёклы, всё ещё ругались. В довершение всех несчастий третья бригада, к которой их прикрепили, уже уехала к Лунному полю, и им пришлось всю дорогу плестись пешком, хотя до Лунного поля — так звали большой участок, засеянный свёклой, — было довольно-таки далеко. Примерно три километра.

В Катербурге многие участки носили весьма звучные наименования. Одно поле прозвали «Густой кустарник», другое — «Осеннее поле». Были там также «Светлая ширь», «Заячий уголок» и «Туманный клин».

— Будь проклята эта ходьба!

Свекольная команда грустно брела по тропинке через поля. Поднявшийся внезапно ветер рассеял туман. На жнивье стая ворон дралась из-за мёртвой полевой мыши. Издалека доносился вой сирены на сахарном заводе в Борденслебене.

Детлёф Шюрман, которого в интернате звали «Заноза», никак не мог успокоиться.

— А ещё хотят, чтобы мы не ворчали! — жаловался он. — Этот Давай-давай обращается с нами, как в былые времена китайские мандарины со своими кули! А что мы будем делать на экзаменах? Чему мы научились? Весной мы каждый день рубили свёклу и сгребали удобрения. Летом нас посылали на пшеницу, а теперь… теперь мы копаемся в земле, как кроты! Я учусь уже второй год, а посади меня за плуг и заставь провести ровную борозду, ничего не получится. Копать свёклу — вот всё, что я умею. Тут я специалист. — И в подтверждение слов Заноза энергично сплюнул себе под ноги.

— Вот если бы у нас был воспитатель… — сказала Рената.

— Этого ты не дождёшься. Там, в дирекции, знают, что делают. Им просто хочется использовать нас как рабочую силу, — шумел Факир.

— Я думаю, всё зло в Кнорце, — предположила Рената. — Он был бы хорошим управляющим у какого-нибудь графа. Видеть его не могу! Одна шляпа чего стоит! А обмотки?

— Надо написать об этом в газету, — предложил Факир.

Факир был так худ, что ему приходилось закалывать свои брюки английской булавкой, чтобы они не сваливались. Брюк нужного ему размера невозможно было найти.

— Ну что ж, напиши, — поддержала его Рената, принимаясь за свой бутерброд, который она, собственно говоря, намеревалась сберечь до полдника.

— У меня нет времени.

Если бы Факир был честнее, он, наверно, сказал бы: «Я не хочу портить отношения с начальством». Именно об этом он подумал, отвечая Ренате.

Тоскливое утро! Все стонали и ругались, все были не в духе. Все, кроме Стрекозы. Она быстро шла, не поворачивая головы, и что-то напевала себе под нос. Кончики её платочка в красных и белых горошинках весело развевались по ветру. Сейчас Стрекозе было совершенно безразлично, убирать ли свёклу или учиться пахать озимые. Она думала об Эгоне. Вчера вечером, прощаясь с ней, он обещал прийти в среду в Дом культуры. В среду была репетиция кружков самодеятельности. Эгон решил записаться в кружок народных танцев. Чудесно! Теперь они будут встречаться в клубе каждую неделю. Стрекоза уже мечтала о том, что их ждёт, если танцевальный кружок займёт первое место на районном смотре. Тогда они с Эгоном поедут на областной смотр в Магдебург и очутятся вдвоём в таком большом городе!