Партизанка Лара - Надеждина Надежда Августиновна. Страница 14

Мальчик сидел на полу нахохлившийся, вихрастый, похожий на выпавшего из гнезда птенца.

Что ему говорил командир — кажется, утешал, уговаривал, — Мишка понимал смутно. Но вот командир сказал:

— Мы проводим тебя домой…

Мишкины пальцы разжались, и на пол, звякнув, упало что-то блестящее. Это был ключ от пустого дома, который мальчик нёс деду.

Командир взглянул на ключ и отвернулся. В избе было тихо-тихо. Слышно только, как уютно, по-домашнему, тикали ходики на стене.

— Это, конечно, не по правилам, — после долгого молчания сказал командир, — но, поскольку ты внук погибшего партизана, временно мы тебя оставим. Будешь… — Командир запнулся, не зная, какую должность придумать Мишке. — Будешь моим адъютантом. Согласен?

— Ага, — чуть слышно вздохнул Мишка.

— Ну, а теперь спать. Завтра поговорим.

Мальчик пошёл к лавке, но сейчас же вернулся.

Порывшись в кармане, он положил на стол перед командиром грязноватый холщовый мешочек.

— Это ещё что такое?

— Это соль, — строго сказал Мишка, — ведь теперь будем вместе есть.

С тех пор они делили радость и горе, хлеб и соль.

В штабной избе, где на правах адъютанта стал жить Мишка, почти всегда толпился народ. Кто ожидал нового боевого приказа, кто хотел прочитать принятые партизанской рацией сводки Советского Информбюро.

Народ приходил самый разный. Мужчины и женщины. Пожилые и молодёжь. Командиры отрядов, разведчики, связные, подрывники.

Некоторые по занятости просто-таки не замечали Мишку, ни разу не улыбнулись ему. Он не обижался. Время теперь неприветливое, суровое — война. Но всё же Мишке хотелось, чтоб и в это суровое время кто-нибудь его приласкал. И особенно был счастлив мальчик, если ласковое слово говорил ему командир. Самый храбрый и умный, как думал Мишка, и самый добрый из всех людей.

Это он поручил разведчикам, ходившим с заданием в Калинин, заодно навести справки о Мишкиной матери. Когда мальчик узнал, что его мама жива, он не мог выговорить ни слова, замахал руками и убежал из избы.

А немного погодя в кустах послышалась песенка. Её напевал чистый, как ручеёк, мальчишеский голос.

— Слыхали? — подшучивали партизаны. — Адъютант запел. А мы думали, он безголосый. И до чего тонко выводит! Ну прямо дрозд…

Не забывал командир и о том, что мальчик не учится. Он подарил Мишке задачник, который где-то раздобыли разведчики.

— Займись в свободное время. Что непонятно — спроси.

Мишка терпеть не мог задач про бассейны. Ну зачем переливать воду из одного в другой? Небось вода зацвела и протухла, как в старом пруду. И всё же он решал эти постылые задачи. Он бы ещё не то сделал, лишь бы командир его похвалил.

Впрочем, часто мальчик не успевал решить задачу о бассейнах: надо было срочно скакать верхом в другой партизанский отряд. И, вцепившись в лошадиную гриву, Мишка скакал, ликуя, что его послали, ему поручили, что он самого командира бригады адъютант.

Но уже при первой встрече Лара, дразнясь, сказала, что разведчик важнее.

Она и потом дразнилась, ей нравилось дразниться. И Мишка загрустил.

Вот, например, сегодня. Командир поехал в лес выбирать площадку под партизанский аэродром. Надолго поехал, только завтра вернётся, а своего адъютанта не взял с собой.

Мальчик совсем расстроился. Не зная, куда себя деть, он слонялся по деревне, пока не увидел на улице Петю Кондруненко, который разговаривал с пожилым партизаном Егоровым. От нечего делать Мишка стал слушать их разговор.

— Завтра в неведринской церкви престольный праздник — троицын день, — рассказывал Егоров, — все бабы придут с кошёлками. А в кошёлках, бывало, и пироги, и творог, и яички зелёненькие, словно весенняя травка. Их бабы красят берёзовым листом.

— Вот и хорошо, что придут с кошёлками. В кошёлки удобно листовки совать, — усмехнулся Петя.

— После обедни, — не слушая Петю, продолжал вспоминать Егоров, — все на кладбище. Охлещут могилку берёзовой веткой. Попарят, значит, покойника, чтоб теплее ему спалось во сырой земле. А потом тут же на могилке закусывают, поминают померших родных…

— Ладно, старик. Другой раз расскажешь про закуску… Мишук, ты не помог бы девочкам листовки переписать?

— Каким девочкам? — нахмурился Мишка.

— Нашим: Ларисе и Фросе. Им ещё велено передать записку отцу Николаю, неведринскому попу.

— Шутите!

— А разве у попа нет родины? — сердито сказал Егоров. — Теперь только в церкви и разрешают народу собираться, и этот поп очень удобный для нас человек. Прошлое воскресенье он народу читал не проповедь, а газету, которую ему доставили наши ребята.

Мишка заметно повеселел. Что бы ни говорил Егоров про отца Николая, но Мишка ни за что не согласился бы нести записку попу. Ну и задание дали Лариске! Раньше эта девчонка его изводила — теперь он посмеётся над ней.

В избе у разведчиков лежали на столе образец листовки и пачка старых газет. За неимением бумаги листовки писались на газетных листах.

Все трое переписчиков-Фрося, Лара и Мишка — прилежно трудились. Каждую букву хотелось вывести чётко и красиво. Ведь это были не просто слова, а названия городов, освобождённых от фашистов наступающей Красной Армией.

Написав последнюю фразу: «Смерть немецким оккупантам!» — Мишка поставил три восклицательных знака, острых, как три штыка. Теперь можно было передохнуть и заодно подразнить Лару.

— Богомолка, а богомолка!

— Ты что сказал?

— Сказал: богомолка! Завтра куда пойдёшь? Богу молиться, попу ручку целовать?

— Ох, глупый! — вздохнула добродушная Фрося. Но в глазах Лары уже зажглись озорные огоньки.

— А ты бы и ногу поцеловал, лишь бы тебя послали. Так не пошлют. Сиди в штабе, сиди!

Она посмела сказать «сиди!» ему, который раньше её стал партизаном, научился хорошо стрелять и участвовал в боях. Она этого ничего не знала, и он ей не скажет, потому что он гордый.

Вечером Егоров, устроившись на завалинке, чистил трофейный карабин командира. Мишка подсел к Егорову, тронул курок.

— Какой-то ты нынче смутный, — сказал Егоров. — Задачка, что ли, не удалась?

— Что все ко мне пристают с этими задачками? — рассвирепел Мишка. — Разве поспеешь и воевать и учиться? Дядя Егоров, дайте-ка я почищу, а потом попрактикуюсь.

— Так ведь у тебя свой есть.

— Командирский лучше.

— А командир не осерчает? Хотя, говорят, ты ему жизнь спас. Я-то недавно в этой бригаде, но слышал от людей, что глаз у тебя меткий.

— Это точно, — с важностью кивнул Мишка — глаз у меня меткий. А насчёт командира вы сами понимаете: где командир, там должен быть и адъютант.

— Ну и как же это всё-таки было? Как ты его спас?

— А вот как. Подпустили мы к себе фрицев близко-близко. Они на велосипедах ехали. Человек сто. И начали их лупить. Которых мы положили, а которые побросали велосипеды — и в лес. Мы за ними. Командир впереди, я позади. Он не заметил, а я заметил: один фриц залез на дерево и целится оттуда в командира. Только он не успел, гадюка, я в него раньше попал. Так что стрелять я умею. Но если долго не практиковаться, можно меткость потерять.

— Ну что ж, — Егоров протянул Мишке карабин, — попрактикуйся. Только во что ты будешь стрелять? В дерево неинтересно, дерево на месте стоит.

— Понятно: надо в движущуюся мишень.

На рассвете девочки понесли листовки в Неведино, а к полудню в штаб вернулся командир. Он первым делом спросил про Мишку. Выяснилось, что никто никуда мальчика не посылал.

Однако Мишка исчез. Исчез и карабин.

Неведринская церковь высоко на горе. Её окружают берёзы. Их белые стволы сливаются с белыми стенами, и листва как бы отдельно висит в воздухе. Кажется, что вокруг церкви, чуть пониже куполов, ходят зелёные облака.

Разыскав на погосте домик попа, девочки вручили отцу Николаю записку.

— За здравие подавала записочку или за упокой? — просунув голову в дверь, полюбопытствовала попадья.

— За здравие! — засмеялась Лара. — За упокой — это пусть фрицы подают.