Последний коршун - Полетаев Самуил Ефимович. Страница 16
Хотя книжки были для маленьких, но Юльке и самой было интересно — она читала их и перечитывала, а потом пересказывала Павлику своими словами, при этом придумывала новые подробности, которых не было в книжке.
— А теперь давай складывать слова, — предлагала Юлька, — Я буду учительница, а ты ученик.
— Давай, — соглашался Павлик и пристально следил за Юлькиным пальцем, который медленно, с остановками, полз по строчкам.
— А это какая буква?
— Пы.
— А это?
— А.
Буква за буквой, и — о, чудо! — непонятным образом складывалось слово «Павлик»! А вторым словом, которое он научился читать, было «Юлька». Так они прошли всю азбуку ещё задолго до того, как Павлик пошёл в первый класс.
— Павлика домой не допросишься, — посмеивалась мать, — Присушила парня.
Дружба у них была крепкая и, казалось, навек.
И вдруг случилось негаданное — Юлька уехала. Уехала далеко и надолго. В своей маленькой жизни Павлик ещё ни с кем не разлучался и потому не мог понять, почему же Юлька не взяла его с собой, а вот так покинула, не спросясь и даже не простившись. Несколько дней кряду забегал он к соседям — не вернулась ли Юлька? — и сильно горевал, не заставая её. А потом решил перестать горевать — нашлись другие дела. Так в жизни бывает: сперва тяжело, а потом проходит.
Шли годы. Из круглого, ушастого малыша Павлик превратился в худого, сильного мальчишку с озорными, опасными глазами. Среди ребят он слыл отчаянным драчуном. Жизнь закрутилась у него от разных событий, и на них частенько не хватало и дня. Тогда-то вот нежданно-негаданно вернулась Юлька. Первой об этом сообщила Павлику мать.
— Пошёл бы навестил, — сказала она. — Только сперва лицо умой.
Но Павлик не пошёл — постеснялся. Зато вскоре пришла Юлька сама. Она была какая-то другая, незнакомая: в голубой мальчишеской рубашке с погончиками, в туфлях на высоком каблуке, а косички, когда-то тонкие и растрёпанные, теперь были собраны русой косой. Тугая, с пушистой метёлочкой на конце, коса покачивалась на спине, и вся она, Юлька, стала какая-то ладная, плотная, глаза взрослые и спокойные, только ростом поднялась всего на чуток — с Павлика аккурат.
Юлька долго и молча разглядывала Павлика.
— На улице ни за что бы не узнала. Ну, здравствуй!
Павлик густо покраснел и, не глядя на неё, сунул руку лодочкой, но тут же выдернул обратно, словно обжёгся.
— Вот и поздоровкались! — рассмеялась Юлька. — Так-то разве встречают старых друзей? А помнишь, как…
И вдруг подвела Павлика к окну и задумчиво уставилась в поле, где за стогами клубились кустарники и пряталась Хворостянка — извилистая речушка, таившая в себе немало глубоких омутков.
— Ой, посмотреть как хочется! Пойдём туда сходим, Павлушка?
Вернулись они поздно, обойдя все памятные места. Они держались за руки, изредка взглядывая друг на друга: снова друзья, как встарь! Об одном мечтал теперь осмелевший Павлик: с кем-нибудь подраться, защищая Юльку. Только кто её тронет? Сама, пожалуй, сдачи даст!
Вскоре наступил учебный год. Павлик пошёл в четвёртый класс. День, которого с нетерпением ждали ребята, наконец настал.
Прозвенел звонок, широко раскрылась дверь, и в класс вошёл Антон Сергеевич, директор школы, а за ним, несмело остановившись у входа, — Юлька.
— Знакомьтесь! Ваша новая учительница Юлия Михайловна, — Антон Сергеевич улыбнулся, обнял её за плечи, — Когда-то она была моей ученицей, а теперь сама будет учить вас…
Он ушёл, а Юлька, Юлия Михайловна — странно и непривычно звучало, — осталась наедине с классом.
Все сели за парты, стоял один Павлик и во все глаза смотрел на новую учительницу. Никак не мог он взять в толк: неужели Юлька, его Юлька, старая приятельница, будет их учить? Ведь все ребята знают её, помнят, как она ещё бегала по деревне босая и растрёпанная, с жёлтыми соломинами в косичках. А вдруг ребята не станут слушаться её — как она с ними сладит тогда?
— Садись, Одинцов, — сказала Юлька и положила на стол толстую тетрадь, — Начнём урок.
И стала одного за другим вызывать к доске. Кого просила почитать, кого решить задачу, внимательно слушала ответы и что-то коротко записывала в тетрадь. Никто не смеялся, наоборот, все рады были ей угодить. Видно, глаз у неё был такой: посмотрит, будто погладит, так и хочется сделать для неё что-то приятное.
Павлик постепенно успокоился. Страх за новую учительницу прошёл, и теперь он вертелся в разные стороны, радостно поглядывая на ребят: вот, дескать, Юлька наша какая! И страсть как захотелось ему, чтобы все знали: он, Павлик, не кто-нибудь ей, не простой ученик, как другие, а её близкий сосед и старый приятель. Это именно его, Павлика, ещё «Юлькиным женихом» называли! Эх, жаль, наверно, уже никто не помнит про это! Павлик подмигивал ребятам, кивал на учительницу, показывал на себя, но никто не понимал, отчего он крутится, — все внимательно слушали ответы, записывали. Но Юлькин старый друг не мог успокоиться. Он жадно ловил её взгляд, нетерпеливо ждал, что она подойдёт к нему, потреплет чубчик и, может быть, скажет: «А это Павлик Одинцов, мой сосед и даже больше!..»
Но как ни вертелся, как ни заглядывал учительнице в глаза, она не замечала его, словно его и не было здесь, и это становилось нестерпимым. Павлик уже не слушал урока и сердито сопел. И метал недобрые взгляды на ребят, которым она улыбалась и вызывала к доске.
В конце концов добился своего: учительница заметила его. Она улыбнулась Павлику и вызвала к доске. Жарко краснея, он стоял у доски и не мог решить простой задачки про воду, которая перетекала из одного бассейна в другой. Ребята шептали, подсказывали, но он упорно смотрел на половицы, усыпанные крошками мела, и ничего — ну ни капельки не соображал!
— Ну что ж, садись на место, Одинцов.
Павлик шёл к своей парте, никого не видя перед собой. Смахнул на пол чью-то тетрадь, пхнул ногою стоявший в проходе портфель, кого-то дёрнул за косичку.
— Юлия Михайловна, Одинцов дерётся! — взвизгнула Зинка Уткова, сидевшая впереди.
Павлик вызывающе развалился на парте.
— Одинцов, — сказала Юлия Михайловна, — за что ты её?
— За косичку, — невинным голосом ответил Павлик. — А что, нельзя, что ли?
Учительница внимательно посмотрела на Павлика.
— Ну хорошо, он больше не будет, — пообещала она. — Продолжим урок.
Но Павлик уже не мог остановиться. «Это она меня ещё по дружбе так. А другого бы враз выставила», — подумал он и показал Зинке кулак.
Девочка подняла руку.
— Чего тебе, Уткова?
— Одинцов стращает: как, мол, выйдем, он мне задаст…
— Ну вот что, — сказала Юлия Михайловна, подходя к ним. — Ты, Зина, пересядь, пожалуйста, к Одинцову, а тебя, Кожухов, попрошу пересесть на её место. Теперь вы, надеюсь, поладите.
И странное дело: Зинка не стала возражать. Она послушно пересела и даже покраснела от удовольствия, а Павлик, разлучённый с дружком, смертельно обиделся, повернулся к Зинке спиной и ткнул её локтем.
— Опять, Одинцов? — удивилась Юлия Михайловна. — Ну что с тобой делать? Ты нам мешаешь всем, придётся тебе оставить класс.
Павлик сидел и не верил. Может, ему показалось или он ослышался? Нет, Юлия Михайловна, быстро стуча каблучками, подошла, крепко взяла его за руку и повела из класса вон. Вот так вот! Был вышвырнут, как нашкодивший щенок, и кем? Юлькой, его соседкой, с которой он так дружил! Все они, взрослые, только прикидываются, что любят ребят, а на самом деле обманщики и предатели!
Пришёл Павлик домой и прямо с порога запустил портфелем в кота Кощея, так что тот заорал дурным голосом.
— Чего разоряешься? — спросила мать.
— К нам Усольцеву в школу прислали. Тоже учительница мне! Не пойду я к ней учиться.
— Это что такое ты говоришь? Чем же Юлька тебе не по душе? Сколько училась, похвальную грамоту привезла, а тебе не нравится?
— Да ну её! Я лучше в михневскую школу попрошусь.
— Ишь чего надумал!
— И попрошусь!
На другое утро Павлик собрал книжки в портфель, отломил краюху хлеба и пошёл в Михнево — в шести верстах от деревни Сузёмки. Но до Михнева так и не дошёл — застрял в лесу. Уж до чего красивый был лес — золотистый и весёлый с одной стороны, а с другой — тёмный и грустный. Под ногами мягко хрустела листва, с берёзы за Павликом следила горлинка. Гукнула где-то кукушка, но тут же умолкла.