Робинзоны из Бомбея - Агарвал Сатьяпракаш. Страница 58

Бходжуа отомстил, но откуда же ему было знать, что Нэра Миттир занимается боксом.

На несколько минут игру приостановили. Между командами «Гром» и «Бродяга» едва не завязалась потасовка, однако вмешались взрослые и разняли драчунов. После этого неожиданного инцидента игра возобновилась. Но ни Бходжуа, ни Нэра Миттир на поле так и не вернулись.

Понятно, что, оставшись без своего форварда, команда «Бродяга» сильно пострадала. И все же она не потеряла боевого пыла. Атаки следовали одна за другой. А этот самый коротышка — правый полузащитник — везде поспевал.

«Вне игры!» — свистит судья.

Опять нам везет.

Полузащитники «Грома» как будто разыгрались. Мне больше не приходится иметь дело с мячом. До конца игры остается минуты три.

Если удастся протянуть эти долгие три минуты, мы спасены и Паларам вернется к себе домой героем…

Черт побери! Опять этот проклятый коротышка! И откуда он только взялся? Пожалуй, он играет почище самого Миттира! Он, словно мышь, может пересечь все поле с мячом в зубах! Но сегодня команде «Гром» дико везет. Гобра бросается к мячу, но не достает его, а тот, скользнув по штанге, вылетает за линию ворот.

И представляете, та коровья лепешка, из-за которой вспахал носом землю Нэра Миттир, подвела и меня. Поскользнувшись, я упал навзничь. Когда я поднялся, в ушах у меня звенело, голова будто раскалывалась…

Еще минута. До конца игры только минута! Судья посматривает на часы. Ничья? Это, конечно, великое счастье, но мне не до этого — все плывет перед глазами. Только бы не упасть, только бы выбраться отсюда!

Мяч на вратарской площадке.

До меня глухо доносится голос Гобры: «Бей, Пала…»

Вот-вот финальный свисток. В глазах — туман. Сейчас я соберу последние силы и ударю! Вот это будет удар!

И я ударил. Ударил что было сил.

— Го-о-о-о-ол!

Небо обрушилось от крика! Сначала я ничего не понял. Неужто мой удар был так силен, что мяч пролетел все поле и вылетел в ворота противника?.

Но через несколько секунд я узнал горькую истину. Гобра, раскрыв рот, ошеломленно смотрел на меня. А в сетке наших ворот застрял мяч. Казалось, будто даже и его озадачил мой фортель…

Что же было потом?

Потом я убежал и спрятался в кустах, подальше от ребят. И сейчас еще слышны издали веселые возгласы болельщиков «Бродяги»:

— Да здравствует Паларам, гип-гип-ура!

Потеккат

Маленькая Хозяйка

Дождь лил не переставая уже несколько дней. Легкий туман поднимался от земли и тонкой пеленой окутывал рощи и холмы. Ровный, однообразный шум дождя нарушали только налетавшие изредка сильные порывы ветра. Серые тучи нависали так низко, что время определить было невозможно; хотя день еще не угас, сумрак над рисовыми полями, казалось, сгущался с каждой минутой.

Пока я размышлял, не наступил ли уж и в самом деле вечер, дождь вдруг прекратился, и, как только перестук его затих, воздух огласился кваканьем лягушек и звоном цикад. Чувство одиночества, свойственное обычно человеку, застигнутому ночью на безлюдье, все сильнее и сильнее охватывало меня. В сердце заползал безотчетный страх.

Время от времени где-то на северо-западе вспыхивали зарницы, будто кто-то зажигал там огромные спички, но грома слышно не было.

Места эти были мне совсем незнакомы. Случайно попав сюда в ненастье, промокший до нитки, я сбился с пути и понял наконец, что заблудился. Вокруг не было ни души. Справа от меня тянулся глухой лес, впереди лежали бесконечные рисовые поля, с двух других сторон темнели пологие холмы.

Керала [45] красива даже и в такую погоду, она не похожа на все другие места Индии. Но сейчас мне было не до окружающих красот природы. Холодные щупальца страха и тревоги все сильнее сжимали сердце. Тоскливо и монотонно шумели гиганты деревья в лесу. Потоки грязной, ржавой воды с шумом низвергались с ближнего холма.

Снова пошел дождь. Я подоткнул дхоти, крепко зажал под мышкой книги, раскрыл зонт и зашагал вперед, стараясь держаться дамбы, разгораживавшей поле. Но вскоре путь мне преградил канал. Пришлось остановиться. В эту минуту до меня донеслись негромкие всхлипывания. Я приподнял зонт и огляделся по сторонам: справа от меня, у самого края канала, виднелась маленькая человеческая фигурка.

Я подошел поближе. Человечек, должно быть, заметил меня, потому что всхлипывания прекратились. Это была девочка лет одиннадцати, не больше. Худое темное тельце едва прикрывал какой-то ветхий лоскут. Больше на ней ничего не было. Живот у нее глубоко запал. Ребра проступали так резко, что их можно было пересчитать. Голову украшала широкополая, сделанная из листьев шляпа-зонтик, старая-престарая и походившая на настоящее решето. Из-под полей на лоб выбивались пряди темных густых волос.

Кап-кап-кап… — выстукивали о дырявую шляпу тяжелые алмазные капли дождя и, почти не задерживаясь, скользили по голому телу девочки. В руках она держала какие-то сверточки и бутылку с отбитым горлышком, наполненную, по-видимому, керосином. Из складок так называемой одежды, у самой талии, выглядывали две или три паппатты [46]. На пальцах правой руки можно было разглядеть несколько железных колечек — ее единственные украшения.

Посиневшее от холода личико поражало неестественной худобой и бледностью, но, несмотря на это, девочка была очень красива. На меня смотрели горящие, как угольки, испуганные глаза. Маленькая незнакомка стояла неподвижно, как изваяние.

— Что ты здесь делаешь, девочка? — приветливо спросил я.

Ответа не последовало.

— Почему же ты молчишь? Может, ты ждешь кого-нибудь?

— Мне нужно на ту сторону, а перейти не могу… Если отец не дождется меня… — И она снова заплакала.

На смуглых щеках пролегли две сверкающие от слез бороздки. Подойдя ближе к каналу, я увидел, что мостика действительно нет. По-видимому, его снесла поднявшаяся от дождя вода.

— Не бойся, девочка, — постарался я утешить ее. — Я помогу тебе. А где твой дом?

— Там, за холмом, — показала она.

Я велел ей подождать, а сам пошел по берегу и метрах в двухстах обнаружил ствол упавшего хлебного дерева, служивший раньше мостом.

Мы перебрались через канал.

— Далеко отсюда до шоссе? — поинтересовался я.

— Не близко, — протяжно и серьезно ответила девочка. — Надо идти до десятого столба.

Я знал, что если даже доберусь до шоссе без особых помех, то вряд ли успею сесть на автобус, идущий в Кожикоде. Поэтому я решил попросить приюта у своей маленькой спутницы:

— А можно у вас переночевать?

Девочка молча кивнула и улыбнулась.

— Ты меня накормишь?

— Конечно, — вдруг осмелев, ответила она.

— Как тебя зовут?

— Мани.

— Кто же у тебя дома?

— Отец и два брата. Мама умерла еще в прошлом году.

— А чем занимается отец?

— Раньше он собирал пальмовый сок. А теперь лежит… упал с дерева и сломал руки и ноги.

— Вот бедняга! — вздохнул я. — Кто же вас кормит?

Девочка не ответила.

— Что это ты накупила? — показал я на свертки.

— Соль и красный перец…

Снова полил дождь. Стало совсем темно. Мы дошли до середины поля. Тропинку уже трудно было различать. Местами она вообще пропадала, и тогда нам приходилось брести по колено в воде. Но Мани оказалась прекрасным проводником.

— Сейчас будет яма… — предупреждала она, оборачиваясь время от времени в мою сторону, — Здесь дорожку размыло… Рядом канава, осторожнее, а то угодите в нее.

Через несколько минут мы свернули на дорожку, которая привела нас к холму, и стали подниматься вверх по узенькой тропке. По обеим сторонам ее громоздились высокие скалы. Даже теперь я испытываю чувство страха при одном воспоминании об этом страшном восхождении среди кромешной тьмы, об этой петляющей среди щелей и обрывов тропке, усыпанной острыми, как лезвие ножа, камнями, которые принесли сюда потоки дождевой воды.