В сутках двадцать четыре часа - Киселев Владимир Сергеевич. Страница 16

— Ну, тогда будь здоров. Желаю успехов!

Трошин еще какое-то мгновение смотрел на телефон, а потом в сердцах бросил трубку на рычаг. Одернул френч, прошел по комнате. В дверь постучали.

— Кто там? Входите! — Николай подошел к двери и распахнул ее.

На пороге стоял Иванов.

— Ты что, попросту войти не можешь? — возмутился Трошин. — Что я вам, благородие какое?

Андрей на это ничего не ответил.

— Что случилось, Андрей?

— Убежал…

— Кто убежал? — насторожился Николай.

— Ну, тот самый Американец, которого вчера задержали. Понимаешь, вывел я его по нужде. А он, контра, со мной спор затеял. Стал доказывать, что он анархист-революционер и грабит буржуев-кровопийцев. А мы вроде фараонов… Спорили, спорили, а он за ворота — и тягу…

— Какой же ты тогда страж пролетарского порядка? — разозлился Трошин. — Наган дома оставил?

— Нет, наган при мне был, — Андрей похлопал ладонью по кобуре. — Так ведь люди ходят, нельзя стрелять. Вдруг в невинного попадешь? Да в человека мне еще, по правде говоря, стрелять не приходилось. Теперь отвечать придется? — жалобно спросил Иванов. — Судить будут али как? А ведь купца-то, наверное, он убил, на рубашке я приметил точно такую запонку, что тогда на полу в особняке нашел. На другом рукаве не было… — Андрей даже не пытался оправдываться или как-то снять с себя вину. — Что же мне делать?

Трошин был зол — упустить бандита! И в то же время ему по-человечески было жаль Андрея. Ну, разве его вина, что опытный бандит ускользнул из милиции… Сам-то с каторги не раз бежал.

— Тюрьмы, может, тебе и не будет, но по головке не погладят за такое упущение.

Трошин поднялся, провел рукой по коротко остриженным волосам, первый раз за этот день улыбнулся.

— Лет-то тебе, Андрей, сколько?

— Девятнадцатый пошел.

— Вид у тебя героический. А что это у тебя на ногах?

Андрей смутился, покраснел. Ему еще никогда не приходилось носить такую красивую обувь. Сделанные из хорошей кожи, на толстой подошве, сапоги блестели лаком и, как влитые, сидели на ногах.

— Хороши? — спросил Иванов. — Жмут чуток… разносятся…

Николай кивнул головой:

— Разносятся.

— Я их у буржуев реквизировал для нужд новой власти, — пояснил Андрей. — А иначе где такое добро достанешь? Его нам не выдают…

Глаза Трошина стали суровыми:

— Вот ты есть представитель Советской власти. А действуешь, как грабитель.

— Это я грабитель? Тоже скажете!

— Потому что сапоги — не фабрика, не завод, а личная вещь. Личная, понял ты, садовая твоя голова?..

— Чудно! Это же буржуйская вещь! А что же мне с ними делать?

— Отнеси хозяину! — приказал Трошин. — Извинись, скажи ему, что по моему приказу сапоги брал на экспертизу…

Весть об убийстве Егорова, одного из видных деятелей староверов, быстро облетела город. И когда на третий день Трошин пришел в комиссариат, в дежурке его ожидали пятеро купцов. Они степенно поклонились, о чем-то пошептались. Вперед шагнул дядька в добротной суконной поддевке. Огладив красивую, черную с проседью бороду, почтительно поклонился:

— Мы к милости вашей. Горе у нас большое! Злодеи убили нашего наставника отца Егория.

Николай внимательно разглядывал бородача. Разглядывал и радовался: «Вот они и нашлись, родственники убиенного». Купец был благообразный, как патриарх: строгое, немного суровое лицо, высокий лоб. И только во взгляде его плутоватых глаз светилась хитринка.

— Проходите, — пригласил делегацию Николай. — Дежурный, пропустите старцев.

Николай предложил купцам сесть.

— Покорнейше благодарим, мы постоим, — ответил за всех благообразный бородач.

— Слушаю!

— Позвольте нам исполнить последнюю волю усопшего. При жизни брат Егорий объявил нам, что все движимое и недвижимое имущество он завещает в пользу общины.

Николай насторожился.

А купец продолжал:

— Как было издавна заведено на Руси, покойный собственноручно составил завещание. Вот оно.

Купец сунул руку за пазуху, и плотный зеленоватый лист с водяными знаками лег перед Трошиным на стол. Завещание было заверено подписями и печатями.

— Хорошо, граждане купцы, мы посоветуемся, — пообещал Николай. — Завещание оставьте.

Купцы оживились. Довольно закивали головами.

— Мы перед вами в долгу не будем! Возьмите-с пока задаточек, — бородач бережно обеими руками положил перед Трошиным золотой крест. — Золото, оно при любой власти власть имеет!..

Глаза у Николая озорно заблестели. Он рывком схватил крест и поднял его над головой. Купцу, верно, показалось, что комиссар вот-вот ударит его крестом по голове. Бородач испуганно попятился, причитая:

— Свят, свят…

Воцарилась неловкая тишина. А ведь и правда хотелось ударить, но сдержался, сделал вид, что взвешивает в руке драгоценность:

— Тяжелый, не меньше фунта!

— Фунт с четвертью, — уточнил бородач.

Николай позвонил дежурному:

— Пусть зайдет ко мне Иванов!

В кабинет вошел Андрей.

— Слушаю, товарищ комиссар.

— Купцы, — Трошин кивнул в сторону посетителей, — добровольно, — он сделал ударение на этом слове, — добровольно решили поддержать советскую милицию. Принесли золото нам. Пиши расписку.

— Чудно! — Андрей вопросительно посмотрел на купцов, взял чистый лист и приготовился писать.

Трошин подождал, пока он разложит бумагу, поднялся, расправил ремень с тяжелым кольтом и продиктовал:

— Расписка начальника комиссариата. Дана в том, что мною, комиссаром Трошиным, принято от купца золото в виде креста весом в фунт с четвертью. Написал? А теперь дай я распишусь. Все! Это вам, господа купцы. — Николай протянул бородачу расписку. — Теперь, Андрей, пиши постановление о передаче в ревком ихнего подарка.

Когда документ был написан, Николай снова позвал купца:

— Ну, борода, расписывайся! Насчет завещанья денька через два наведайся! За золото спасибо.

Купцы низко поклонились и, держа картузы в руках, гуськом вышли из комнаты.

Николай плотно закрыл за ними дверь и спросил у Андрея:

— Слушай, может, ты слышал или читал, какие законы были раньше касательно, духовного завещания?

Андрей пожал плечами:

— Чтобы конкретно по завещаниям — ничего не встречал, а вот недавно прочел в одной книжке, что воля усопшего выполняется всегда. У купцов завещание не поддельное, вы же сами видели. Настоящее…

— Да, — согласился Трошин, — бумага, вот она. Сразу видно, что не поддельная, печати с орлами… Да для нас тот орел уже не указ!

— Я, Николай Александрович, так думаю. Орлы, конечно, нам не указ, но печати — дело серьезное. Наше с вами дело Американца ловить, а мы религией занялись. Это дело поповское, а не гражданское. Я уже кое-что узнал об Американце. Хитрая бестия, на трех квартирах живет. Надо бы взять его.

— Может, ты и прав, — согласился Трошин. — Пусть купцы забирают все по завещанию, ценностей особых в особняке я не заметил.

И оттого, что решение было принято, Николай с облегчением вздохнул.

— Пойдем в егоровский особняк, снимем пост.

Время было предобеденное. Милиционеры шли вниз по Тверской. Над городом, уже несколько дней затянутым тучами, впервые проглянуло солнце. Искрились купола соборов, блестели окна громыхающей конки. По улицам сновали люди.

Мимо постового милиционера прошли в особняк. Поднялись на второй этаж в комнату, где был убит Егоров. Николай открыл дверцу книжного шкафа. Заблестело золотое тиснение на книгах, запахло кожей, воском и стариной. Со стен смотрели на комиссара лики святых… Трошин захлопнул дверцы и подошел к конторке. Он еще раз попытался мысленно представить картину убийства, внимательно осмотрел комнату. Он не знает, что делать с этим никому не нужным добром, а тем временем преступники гуляют на свободе.

Его размышления прервал постовой:

— Товарищ начальник, тут вас человек спрашивает.

В дверь протиснулся человек. Был он массивен, тяжел телом, невысок, но шумлив и подвижен. В левой руке незнакомец держал трость с набалдашником из слоновой кости, в правой были коричневые перчатки. Господин подкатил к Трошину, мило улыбнулся. Снял шляпу, небрежно бросил ее на кресло, стоящее у конторки, кинул в шляпу перчатки и представился: