Голубые капитаны - Казаков Владимир. Страница 87

Кроме куртки, все не соответствовало аэрофлотской форме, и Воеводин недовольно поморщился.

Пилот скрылся в домике. Через минуту он предстал перед инспектором одетым в синий костюм, со знаками различия, при галстуке, в фуражке с золотистым крабом на тулье.

— Товарищ старший пилот-инспектор, на оперативной точке Черная Брама производятся полеты согласно распорядку дня и заявкам заказчиков!

Воеводин протянул руку и почувствовал, как, хвастаясь силой, больно сжал его пальцы Богунец.

— Давайте проверим ваше бумажное хозяйство.

— Срочное санзадание, Иван Иванович, может, после полета?

— Если все хорошо, задержу не больше десяти минут. Пока товарищ Галыга заправляет баки, успею.

Уже в домике Воеводин быстро, наметанным глазом, просмотрел барограммы, маршрутные карты, бортжурналы и записи прогнозов. Проверил в пилотских свидетельствах отметки о последнем медосмотре, наличие штампа «группа крови по Янскому».

— Порядок! — сказал удовлетворенно и раскурил «Приму», заполнив домик запахом жженых веревок. — Извините, Богунец, я думал о вас хуже.

— А я своего мнения о вас не переменил, Иван Иванович. Лететь надо, больной ждет!

— За нарушение формы одежды взыщу.

— Галстук в этом пекле как удавка. Все вы знаете, только понять не хотите.

— Покажите-ка формуляр на машину, Богунец. Надеюсь, аккуратно записываете налет?.. Что ж вы, друзья, три дня не заполняли? А ну, дайте карандаш и бортжурналы за это время. — Воеводин на клочке бумаги сложил цифры, торопливо зашуршал страницами формуляра, опять что-то черканул на бумажке и, откинувшись на спинку стула, сказал с усилием: — А ведь вы не полетите, товарищ командир вертолета.

— Не надо пугать.

— Сделав сточасовую профилактику на базе, вы уже налетали пятьдесят пять часов ноль две минуты. Переплюнули на пять часов срок малой формы.

— Дозволено!

— Но форму-то нужно делать. А вы собрались лететь.

Оспинки на лице Богунца побелели.

— Вы думаете, ноги у саама срастутся без нашей помощи? Галыга! — заорал он в открытую дверь.

Авиатехник выдернул заправочный пистолет из бензобака, скатился по стремянке и, вытирая ветошью руки, заспешил к командиру.

— Пятидвоятичасовой регламент выполнял? — зловеще спросил Богунец.

— Нет… Да… Вчера!

— А почему не записали в формуляр? — поинтересовался Воеводин.

— Не успел еще, товарищ инспектор.

— Тогда пишите сейчас. Вот вам ручка… Стоп, техник Галыга! Не надо совершать преступление. Как же вы могли вчера по форме обслуживать вертолет, если он согласно записи в бортжурнале летал полный рабочий день?.. На самом деле, товарищ командир, вы летали или техник занимался профилактикой?

— Работу могут подтвердить заказчики.

— Значит, летали… Товарищ Галыга, мне нужно идти проверять машину?

— Нет, товарищ инспектор, будем делать форму пятьдесят.

Павел Горюнов, сидя на стульчике, прислушивался к раз говору, и на его напряженном остроносом лице в хмурых бровях отражалась непреклонность Воеводина, в удивленном изгибе губ — злость Богунца, в бледности щек — растерянность Галыги. Синеватые галочьи зрачки юноши заинтересованно поблескивали. После того как инспектор с досадой захлопнул толстый формуляр, Павел снял с гвоздя гитару, ударил по струнам и фальшиво пропел:

— «Где ж вы теперь, в какой новой богине ищете идеалов своих…»

Воеводин одиноко сидел в домике, не реагируя на возбужденные голоса за дверью, на звук отъехавшей автомашины, на телефон, трещавший без умолку. Только один раз снял трубку и ответил:

— Не раньше чем через три часа. — Нажал рычаг, прервав на полуслове возмущенный бас.

Не менее трех часов понадобится технику на профилактику. Плюс время туда и обратно, а пастух с переломанной ногой будет метаться на полу берестяной куваксы, потом в вертолете. Залить йодом, положить в самодельную шинку и забинтовать ногу — вот все, чем могут помочь товарищу оленеводы. Кожа воспаляется, набухает, боль режет, огонь разливается по телу, горячее дыхание и проклятья вырываются из почерневшего рта…

Вздрогнув, Воеводин помотал головой, отгоняя видение, и, повернувшись, увидел перед собой большеголового человечка в квадратных очках. Очки были так близко, что в них, как в зеркале, отражалось лицо Воеводина.

— Вы почему запретили полет, инспектор? Я подписываю вам акты, плачу деньги! В мое распоряжение дан вертолет, и я им командую! Извольте немедленно отменить указание! Или я порву договор и выгоню ваш экипаж с рудника!

— Кто вы такой?

— Что-о?

— Представьтесь, пожалуйста.

— Заместитель директора по хозяйственной части. Главный представитель заказчика! Задание на полет поступило из райкома партии. Понимаете? Вы, педант, уцепились за букву инструкции и плюете на человеческую жизнь! Будьте человеком, инспектор! Всегда возможны исключения! Лёту здесь всего каких-нибудь полтора часа!

— Сколько секунд в полутора часах? А если одна из них для экипажа, будет черной? Не понимаете?.. На моих глазах из-за мелких неисправностей падали с неба машины, и не всегда чудо спасало людей. Вы гарантируете чудо?

— Я гарантирую вам большие неприятности по служебной и партийной линии.

— Благодарю!.. Извините, здесь душно, я выйду на воздух.

— Минуточку! — Выше головы заместителя директора появились еще одни очки. — Я журналист из «Полярной правды».

— Приятно познакомиться.

— Представьте, инспектор, миллионы людей прочтут статью о несчастном случае. Куда будете прятаться от их гнева?

— Напишете правду?

— И только правду! Трагедия в тундре — бездушный человек — конец плачевный для пастуха в физическом, для вас в моральном смысле. Вот сюжет.

— Хоть раз увижу свое имя в газете, — криво усмехнулся Воеводин и протиснулся к выходу.

Но на свежем воздухе его ждало неприятное свидание: инспектор Гладиков в гражданском костюме. Лицо мясисто, черты мягкие, несколько расплывшиеся, словно у не выспавшегося гуляки.

— Почему вы здесь, Гладиков?

— За сигами приехал. Здравствуйте, Иван Иванович! Вы хожу из коопторга, едет замдиректора, увидел меня, прихватил. — Гладиков взял за локоть и отвел в сторону Воеводина. — Я в курсе, Иван Иванович. Вся тундра звенит, у них же беспроволочный телеграф!

— Продолжай.

— Щекотливая ситуация. А выход есть! Оставь предписание и уезжай поскорее. Понял? Был, запретил и уехал. Они все сделают и слетают.

— Они слетают, а потом, если все будет в порядке, сделают бумаги. Так?

— Ты-то чист, и все соблюдено…

— …У меня просьба.

— С удовольствием выполню, Иван Иванович!

— Перестаньте меня «тыкать» и исчезните с глаз долой!

Гладиков засуетился:

— В принципе вы правы, Иван Иванович. Наказывать и еще раз наказывать прохвостов типа Богунца, пижона и разгильдяя!

— А я подумал о пастухе, — невесело сказал Воеводин. — Его ведь наказываем.

— Вот я и говорю…

— Говорить будем в управлении. Уезжайте!

Обслуживать вертолет техникам помогали все, кроме инспекторов. Богунец в каком-то рваном измазанном халате промывал в бензине фильтр. Корреспондент «Полярной правды» катил пустую бочку для слива масла. Суетился около мотора замдиректора. С веником в кабину вертолета залез Павел.

Гладиков топтался, не решаясь уйти. Разговор со старшим инспектором получился опасным.

— Иван Иванович!

Воеводин прикурил очередную сигарету и неспешно двинулся на дальний конец вертодрома, ноги ставил на носки, чтобы не тряхнуть вдруг ставшее тяжелым сердце.

«Время, очень медленно тянется время! Последовать совету и уехать? Проползти ужом между законом и совестью? Ведь тундра не простит мне, я буду здесь чужой. А что тогда скажу брату в день его памяти? Ведь мало кто помнит, что в Мурмашах летали двое Воеводиных. Одного, старшего, еще в воздухе, в кабине, порубил моторный вал, отскочивший от главного редуктора. Черная секунда? Да, недосмотрели на земле. Обслуживал вертолет брата тот же Галыга, только помоложе он был. Комиссия не установила тогда вину техника, но Галыга поспешил перевестись из Мурмашей в Нме. От призрака? А может быть, потому, что, как и сегодня, он «забыл» провести регламентные работы и по этой причине погиб брат? Сейчас в их глазах я педант, тупица и даже хуже. А надо сдерживаться, быть ровным. Я не могу взять Богунца за грудки и от души сказать: «Куда ты смотрел, сволочь, бездумно выколачивая рубли?» Я не могу смазать по роже лисохвостого коллегу. Обязан прятать жалость и сочувствие, соблюдать букву любого закона с чистой совестью. Совесть! Что это такое? Она чиста, а тундра звонит: «Подлец!» Ты имеешь знаки плюс и минус, совесть?.. Тогда, бросая последний ком земли, расставаясь с тобой, брат, я поклялся печальной памятью твоей обострить глаза, не уходить от правды, свить нервы в клубок ради нее. Я пошел в инспекцию, чтобы в меру своих сил не дать другим последовать за тобой случайно, нелепо… Трудно! Все понимаю: война уносила на тот свет взрывом, пулей, штыком, а сейчас можно расстрелять человека равнодушием и беспринципностью. Но ведь меня обвиняют в равнодушии к судьбе пастуха! Уехать? Исчезнуть раствориться?»