Золотое колечко на границе тьмы (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 134

…Потом, когда я стал такой же, как Лешка, то уже не боялся забираться на высокие крыши. И научился мастерить и запускать змеев сам. Особенно я увлекся этим, когда переехал на улицу Грибоедова, в двухэтажный дом, где часть крыши была плоская и широкая, как палуба.

Однажды я запустил с этой крыши красивого белого змея, но ветер вдруг ослаб. Змей начал падать. Помня давний Лешкин урок, я плавными взмахами принялся выбирать нить. Но ветер снова рванул и нить порвалась. Змей, дергаясь, как подбитая птица, резко пошел вниз и повис на проводах в квартале от нашего дома. Недалеко от деревянного частокола городской тюрьмы.

Я видел, как часовой на вышке подошел к перилам и внимательно стал смотреть на прилетевшего с неба гостя. На всякий случай я укрылся за печной трубой. Вдруг часовому стукнет в башку, что я подаю узникам сигнал для побега!..

4

Итак, парнишка-негр не знал слова "битанго".

Он уразумел, наконец, что я интересуюсь названием змея, и просиял улыбкой:

— Комета!

Ну что же, тоже неплохо. Подходящее имя для хвостатого летуна.

Стоит ли, в конце концов, огорчаться из-за каких-то лингвистических разночтений!

А «комета» в небе была уже не одна! Еще несколько мальчишек, стоя на парапете, запускали змеев. Уж очень подходящий дул с залива ветер.

А потом… Потом оказалось, что бумажные змеи — это повальное увлечение гаванских пацанов. Когда начинает дуть такой вот ровный, но отнюдь не слабенький норд-вест, над крышами кубинской столицы подымается множество бумажных летунов. Разной формы, хвостатых и бесхвостых, простеньких и сложной конструкции, из яркой бумаги и простых газет.

Так было и в тот день.

Официальные встречи и дела не заняли много времени, и после обеда мы с Барбудо снова улизнули из-под бдительного ока Мадам.

На замусоренных тротуарах сидели у порогов невозмутимые старики и старухи. Проносились ободранные (иногда лишь платформа да колеса) автомобили. Одно такое сооружение, зачихав мотором, застряло на краю дороги. Шофер начал копаться в двигателе, тут же собралась толпа шумных советчиков. Завидев нас, они с готовностью приняли картинные позы: фотографируйте, мол, пожалуйста!

Две светлоголовые девчушки подошли несмело, им тоже хотелось сняться. Но засмущались, убежали. А потом осмелели, догнали нас, да еще привели с собой третью — совсем малышку.

Смуглые веселые мальчишки подбегали стайками, громко, но не очень назойливо (скорее выполняя привычный ритуал) просили "чиклос". Мы уже знали, что это не значки, а жевательная резинка. Видимо, обычай сохранился со времени "американской колонизации". А у нас, высоконравственных советских граждан, какие могли быть "чиклос"? В ту пору жевательная резинка нашей отечественной идеологией отвергалась как признак буржуазного растления. Мы отделывались от дружелюбной гаванской ребятни значками и копеечными монетами, но потом лишь виновато разводили руками. Разве напасешься на такую ораву!

Старая негритянка в немыслимо ярком платье вытащила из складок своего одеяния бутылку рома. Знаками дала понять, что готова обменять на какой-нибудь товар. Мы опять развели руками.

— О-де-ко-лоно, — хрипло сказала она.

Бутылку великолепного "Гавана клаб" за тройной одеколон? Знать заранее, прихватили бы!

Из открытых окон неслись радиоголоса. Смесь румбы и лозунгов. То и дело диктор с раскатистыми «р-р» сообщал, что "говорит Куба — первая свободная территория Америки" ("прима территориа либре де Америка" или что-то в этом роде)…

А над всем этих шумом, жарой, весельем, ребячьими криками, тарахтеньем моторов — десятки змеев.

Они реяли в высоте над крышами, рвались с балконов, трепыхались над головами пробегавших мальчишек.

Они были повсюду — над набережной, над бастионами старинных желтых крепостей, над площадью с громадой древнего кафедрального собора, в котором похоронен был или сам Христофор Колумб, или его брат (до сих пор, по-моему, идут об этом споры).

На крыше четырехэтажного дома стоял мальчик в голубой рубашонке, которая трепыхала как флаг. Он тоже готовился запустить змея. И зрители (маленькие и большие) азартно кричали снизу, чтобы он поспешил с этим делом: "Компаньерос советикос" хотят посмотреть, как полетит "комета".

Мы, по правде говоря, не очень-то хотели. Боялись, что вместо змея полетит его хозяин. Причем не вверх. Но ничего плохого не случилось, змей взмыл, зрители возликовали.

Кстати говоря, забираться на крышу было ни к чему. Ветер продувал улицы насквозь и многие ребята ухитрялись запускать своих «комет» прямо с мостовой. Одна такая компания занималась этим делом на маленькой, окруженной пальмами площади. Три змея реяли над пальмовыми верхушками.

В сторонке от компании стоял мальчуган лет одиннадцати, тоже держал нить змея. Стоял чуть изогнувшись, прислонившись острым плечом к пористым камням старинного бастиона. Тоненький, ровного кофейного цвета, но светловолосый. С крупными локонами и желто-карими глазами в пушистой оторочке ресниц. Этакий юный гранд, потомок испанских рыцарей-мореходов. Только был он не в шелке и бархате, а всего лишь в мятых серых шортиках. И босиком. Держался, однако, так, словно на нем плащ с вышитым фамильным гербом и перевязь со шпагой.

Когда мы подошли, он глянул спокойно, даже равнодушно. Потом все-таки чуть улыбнулся — без всякого намека на какую-нибудь просьбу. Да, от такого не услышишь — "чиклос". Он скорее сам чем-нибудь одарит. И он одарил!

Снисходительно, плавным жестом инфанта он протянул нам палочку с привязанной нитью: "Хотите подержать? Я готов оказать вам, иностранцам, такую честь".

Я хотел. С благодарностью взял деревяшку и ощутил сильное, знакомое с детства натяжение и вибрацию живой нитки змея. Взглядом скользнул по этой нитке вверх. Змей был похож на белую бабочку.

— Битанго? — спросил я неуверенно.

— Марипоса, — сказал он без удивления, вполголоса.

Уже потом я узнал, что «марипоса» это и есть "бабочка". Еще одно здешнее название бумажного змея.

Ну что же, пусть марипоса… Я еще с полминуты благоговейно держал палочку с нитью и вернул владельцу. Потом все же взял на себя смелость преподнести ему значок — последний из тех, что были в карманах. Серебристую бляшку с четырехмачтовым барком "Крузенштерн". Хозяин «марипосы» принял подарок с прежним достоинством. Сказал вполголоса:

— Грасиас, сеньор… — (Ишь ты, "сеньор", а не "компаньеро").

Затем он прицепил «Крузенштерна» к шортикам и сосредоточил внимание на змее.

Нам осталось откланяться.

…Мы гуляли до сумерек. В них светились серебристые стволы высоченных королевских пальм. Фонари на старых улочках не горели. Свет падал только из окон и киосков. В киосках продавались бананы и советская манная крупа в пачках.

Мальчишки на подростковых велосипедах и самодельных самокатах проносились по освещенным пятачкам асфальта.

То и дело попадались навстречу парочки: девушки в мини и парни в ковбойках или солдатских куртках.

Старики все так же сидели у порогов, дымя сигарами. За их спинами, в глубине домов мерцали телевизоры.

И все было хорошо. Жаль только, думал я, что всю эту пестроту, все диковинки заморского города не видят ребята из моего отряда "Каравелла".

Это была вторая за день грустноватая мысль.

А первая — все та же: почему никому здесь неизвестно слово "битанго"? Может быть, его знают лишь в Испании, а в этой тропической стране — другие обычаи и другие названия детских игр?

…Но потом я и в новых изданиях испанско-русских словарей этого слова не встречал. А что, если тогда, в тридцать седьмом, в словарь вкралась ошибка? Вдруг именно поэтому судьба распорядилась так, что не удался у меня рассказ с таким названием?

5