Сокровища Рифейских гор - Ленковская Елена. Страница 18
И в каждом российском краю расцветали свои нарисованные цветы и пели свои нарисованные птицы. На свой, особый манер изгибали они свои головки, и краски придавал им тамошний мастер особенные. Это и есть традиция!
На Урале домашнюю утварь тоже расписывали наособицу. Уральские цветы в окружении грациозных тонких травок — изящные, упругие, написанные в одно касание, беглой кистью — расцветали на берестяных бураках и деревянные прялках, на металлические подносах и шкатулках.
Да что прялки и коромысла, у нас на Урале даже избы целиком изнутри разрисовывали! И долгой-долгой зимою, когда за окном бело от снега, видны окрест только тёмные от времени деревенские избы, да молча чернеет за околицей ближний лес, в тепле хорошо натопленной избы — почти как в раю — всегда гостили многоцветье и радость. От расписных венков и букетов тут и там ручейками разбегались по стенам цветочно-ягодные гирлянды — гроздья винограда, кисти красной и чёрной смородины, черёмуховый цвет…
А птиц сколько! Порхающие и сидящие певчие птички, царственные фазаны и горделивые павы с венчиком на высоко поднятой голове, павлины с распущенными веером хвостами, заморские крепкоклювые попугаи, глазастые совы и нахохленные ушастые филины, краснолапые гуси, «чуфыкающие» тетерева, длинноногие цапли, задорные петухи, голенастые фламинго.
Впрочем, в деревенских «райских садах» жили не только птицы — кони, собаки и даже львы, которых отродясь в этих краях не видали.
Дом «крашеный с цвяточком»
Обычай расписывать дома появился только с середины XIX века. Не то, чтобы раньше не умели рисовать, или, допустим, в красоте не нуждались. Нуждались конечно, но смысла украшать стены не было: ведь до той поры все крестьянские избы топились по-чёрному.
Избы, расписанные изнутри мастерами-красильщиками (по-местному — «крашельщиками»), вызывали восхищение. Про такой дом говорили одобрительно: «крашеный с цвяточком».
Если хозяин мог хорошо заплатить мастеру, то интерьер дома расписывался целиком. Украшались не только стены и потолок дома, но и мебель, и вся хозяйственная утварь.
В центре обеденного стола на красном фоне изображался, как символ жизни, зелёный круг с жёлтой окантовкой, жёлтым же красили углы столешницы. Посудный шкаф разрисовывали букетами. Боковые стенки комода разделывали под мрамор или под орех. Цветочками расписывали и прочий домашний скарб — табуретки, деревянные кровати, треноги, люльки, прялки, швейки, детские стоялки, бочонки для кваса, деревянные дойники, бураки, посуду.
Первым делом, однако, в избе украшали двери. На обратной стороне входной двери рисовали древо жизни — с птицей на вершине.
Не менее важным считалось расписать голбец — деревянный пристрой к печи, через дверь которого попадали в подполье. Эту дверь особенно важно было украсить, ведь считалось, что в подполье обитает домовой — охранитель дома, и с ним надо было жить в согласии. Поэтому на двери голбца тоже малевали древо жизни (а, бывало, и круг солнца).
На стенах расцветали целые «сады». Брус над полатями и грядки (доски, прибитые к полке, отделяющей кухню от избы) расписывали вытянутыми по горизонтали гирляндами или букетиками из цветов и ягод. На потолке размещали солнце или цветочные венки.
Со значением украшался чулан: вазон с пышными цветами и спелыми плодами давали хозяевам надежду на богатый урожай, были символом.
А вот простенки красного угла декорировались просто: скромные, неяркие, очень аккуратно выполненные композиции — вазон с кустом, либо ветка. Зверей и птиц тут и вовсе не рисовали. Ведь не следовало отвлекать внимание от расположенной вверху, над красным углом, божницы с иконами.
В углу под полатями также изображались вазы с разрастающимися кустами плодов и цветов, а на вершинах или в центре обязательно размещались характерные птички — пернатая супружеская пара. Нежно любящие друг друга птички традиционно считались в народе символом счастливой семейной жизни. Вот и в свадебной песне деток сравнивают с цветами, а мужа и жену с павлином и павою:
«Чугунка» на стене крестьянской избы
Впрочем, мир вокруг менялся, новые веяния долетали до сельской глубинки, будоража воображение крестьян, привыкших к жизни размеренной и неторопливой. Первый в России паровоз Черепановых, дорога-чугунка в Нижнем Тагиле, сооружение Великой Сибирской железнодорожной магистрали, русско-японская война…
Метафорический язык растительного орнамента дополнялся сюжетными сценками, в которых мастера-красильщики изображали человека не в виде птички, а с ногами, руками и головой — и чаще всего в городской одежде.
Бравый солдат в кивере и с саблей; счастливый жених с молодой невестой; жена, поджидающая мужа домой, посылает ему весточку-«птичку»; в доме праздник, у входа стоит сам хозяин, приглашая гостей к столу. Там — пьют чай, а тут — барышня с кавалером под ручку прогуливаются. Едет мужик на санях; взявшись за руки, стоят парень с девушкой — подле цветущего куста, а к кусту — конь привязан.
И, наконец, на стене крестьянского дома — паровоз, вагоны, встречающие поезд люди, дежурный по станции…
Кармацкие петушники
Исторически сложилось, что расписывать уральские дома приходили тюменские и вятские красильщики.
Недалеко от Тюмени, в деревнях по берегам небольшой речки Кармак (на востоке теперешней Свердловской области) — Скородуме, Рябове, Гилёве, Кокшарове, Мальцеве, Кармаках жили мастера малярного и «отхожего» промысла (то есть промысла на стороне, «на чужбине», куда нужно «отходить», уходить из села или деревни).
Вот кармацкие красильщики и «ходили», а точнее — ездили. На рубеже XIX–XX веков отсюда уезжало на заработки ежегодно от 300 до 500 человек.
На востоке красильщики добирались до Барнаула, на юге «до самой орды, до степей», на севере — до Тобольска, Тавды, Верхотурья, на западе — до Екатеринбурга. Красить отправлялись на своих лошадях, в свободное от полевых работ время. Чаще всего выезжали вдвоем с товарищем или с кем-нибудь из членов семьи.
Отбывали после масленицы и до посевной, на полтора-два месяца. После посевной и уборки хлебов ехали снова. А, бывало, красильщики задерживались в чужой стороне, и тогда домашним приходилось управляться без них.
Свой «путик»
У каждого мастера был свой определённый маршрут по одним и тем же деревням, называли его «путик».
В деревнях, где работало не одно поколение мастеров, их считали «своими». Хохолины красили в Зауралье у Кургана, Беловы работали около села Байкаловского, Корчагины — в Верхотурском уезде, Мальцевы — в Ирбитском…
В крупных сёлах, располагавшихся на тракте, работали известные мастера. Красильщики менее мастеровитые, менее сноровистые чаще меняли «путик», ездили всё больше по отдаленным деревням. Там крестьяне жили попроще, и были не так взыскательны к малярному художеству.