Пак с Волшебных холмов - Киплинг Редьярд Джозеф. Страница 21

«Ну, что я вам говорил! – воскликнул Де Акила, глядя из окна своей башни. – Фулк самолично скачет обозреть свои земли, которые король обещал пожаловать ему, если он добудет доказательства моей измены».

«Откуда ты знаешь?» – сказал Хью.

«Потому что я сам сделал бы так на его месте; но я бы захватил побольше людей. Ставлю своего руанского жеребца против пары стоптанных туфель, что Фулк привез мне приказ короля покинуть Пэвенси и присоединиться к его войску».

Он причмокнул губами и забарабанил пальцами по краю колодца, в глубине которого раздавался гул прибывающей воды.

«Мы поедем?» – спросил я.

«Ехать? В такое время года? Это было бы чистым безумием, – сказал Де Акила. – Стоит мне убраться отсюда, и через три дня корабли Роберта с десятью тысячами солдат уткнутся килями в песок побережья. Кто их тогда остановит – Фулк?!»

Снаружи протрубили рога, и Фулк громко прокричал перед воротами королевский приказ Де Акиле: явиться со всеми своими вооруженными людьми в стан короля в Солсбери.

«Ну, что я вам сказал! Двадцать баронств лежат между Солсбери и Пэвенси, есть где набирать солдат; но Фулк подговорил короля призвать меня – меня, который сторожит ворота Англии, – и в тот самый момент, когда его враги готовы вломиться в эти ворота! Ладно! – заключил Де Акила. – Проследите за тем, чтобы люди Фулка были размещены на отдых в южных амбарах. Дайте им вволю вина, а когда Фулк поест, пригласите его на чарочку в мои покои. В Большом Холле слишком зябко для моих старых костей».

Как только Фулк спешился, он вместе с Гилбертом отправился в часовню возблагодарить Господа за благополучное прибытие, а когда он поел (ну и жадно же этот толстяк выпучил глаза на наши саксонские пироги!), мы с Хью проводили его на Башню к Де Акиле; там уже находился и Гилберт с Книгой Поместья в руках. Помню, как Фулк испуганно отшатнулся от колодца, услыша рев и гул прибоя в глубине жерла. Он споткнулся, зацепившись длинными изогнутыми шпорами за тростник, устилавший пол, и в тот же миг Джихан схватил его сзади и с размаху ударил головой о стену.

– Вы знали, что это должно было случиться? – спросил Дан.

– Само собой, – усмехнулся сэр Ричард. – Я наступил ногой на его меч, вытащил и отбросил в сторону кинжал; впрочем, он вряд ли что-нибудь соображал – только вращал глазами и пускал пузыри изо рта. Джихан связал его, как теленка. Мы стащили с него «ящерицу» (так назывались новомодные доспехи, которые он носил: не обыкновенная кольчуга, а чешуйчатый панцирь из стальных пластинок на кожаном подкладе) и за воротником обнаружили тот самый листок пергамента, что лежал под камнем возле очага.

Гилберт попытался незаметно выскользнуть из комнаты, но я положил руку ему на плечо, и этого оказалось довольно: он затрепетал и начал молиться, перебирая четки.

«А ну-ка, Гилберт, готовь перо и чернильницу, – сказал Де Акила. – Уж раз тебе суждено быть моим летописцем, то не ленись. Не всем же быть такими грамотеями, как будущий ключарь из Баттла!»

«Вы связали посланца короля, – прохрипел Фулк с пола. – Пэвенси будет сожжено за это».

«Все может быть. Осадой нас не удивишь, во всяком случае, – спокойно произнес Де Акила. – Но ты, Фулк, не бойся. Я обещаю повесить тебя под самый конец осады – после того, как разделю с тобой последнюю горбушку хлеба. Этого бы не сделали для тебя Одо с Монтенем, которых мне доводилось, помнится, вымаривать голодом из замка».

Фулк сел и посмотрел на Де Акилу хитрым, пристальным взглядом.

«Черт побери! – воскликнул он. – Почему ты сразу не сказал, что держишь сторону герцога Роберта?»

«Я?!» – переспросил Де Акила.

Фулк рассмеялся.

«Конечно. Тот, кто служит Генриху, никогда не осмелился бы поступить так с королевским посланцем. Когда же ты переметнулся к герцогу? – Он снова засмеялся и подмигнул. – Помоги мне подняться, и, сдается мне, мы прекрасно все уладим».

«Разумеется, уладим», – согласился Де Акила. Он сделал мне знак, и мы с Джиханом подняли Фулка (ну и тяжел же он был), поднесли к колодцу и спустили его, связанного, вниз. Не так, чтобы он встал ногами на наше золото, но оставив его болтаться на веревке, стягивающей плечи. Начался прилив, и вода доходила ему только до колен. Он ничего не сказал, но как-то странно передернулся.

«Стой! – внезапно крикнул Джихан и резко ударил Гилберта по руке ножнами кинжала. – Он пытался проглотить свои четки».

«Должно быть, яд, – заметил Де Акила. – Полезная вещь для тех, кто слишком много знает. Я сам ношу его с собой уже тридцать лет. Ну-ка, дай сюда!»

Гилберт завыл от страха. Между тем Де Акила быстро пропустил четки между пальцами. Последняя из них – я уже говорил, что четки были сделаны из крупных орехов, – раскрылась на две створки, соединенные булавкой. Внутри лежала записка: «Старого пса вызвали в Солсбери для битья. Его конура в моих руках. Не медли».

«Это будет похуже яда», – сказал Де Акила, присвистнув. Гилберт в отчаянии упал и забился на полу, судорожно бормоча. Он уже ничего не скрывал. Записка, как мы и угадали, предназначалась для герцога: Фулк передал ее Гилберту в часовне, и тот собирался отнести ее утром на некий рыбацкий корабль, постоянно курсировавший между Пэвенси и французским побережьем. Да, Гилберт был негодяем, но однако, трясясь и всхлипывая, он упорно уверял, что хозяин корабля не посвящен в суть дела.

«Он называл меня „бритой башкой“, – говорил Гилберт, – и швырял мне вслед рыбьими потрохами, это верно; но он не предатель».

«Я не могу допустить, чтобы с моим слугой так обращались, – заявил Де Акила. – Этот моряк получит порцию плетей в обнимку со своей мачтой. Сейчас ты мне напишешь письмо, а завтра утром отнесешь его на пристань вместе с приказом о наказании».

Услышав это, Гилберт готов был целовать руки Де Акиле – ведь он не надеялся дожить до утра, – и когда немного унял дрожь, то написал как бы от Фулка письмо герцогу, гласившее, что «конура на замке» (то есть Пэвенси под защитой) и «старый пес» (то есть Де Акила) сидит рядом на страже.

«Напиши еще, что „мы преданы и наши планы открыты“, – велел Де Акила. – Это хоть кого напугает! При таком известии даже Папа Римский лишится сна. Верно, Джихан? Если бы тебе передали, что „мы преданы“, как бы ты поступил?»

«Бежал бы без оглядки, – отвечал тот. – На всякий случай».

«Вот именно, – одобрил Де Акила. – Пиши дальше, Гилберт, что граф Монтгомери замирился с королем, а малютка Дарси (которого я терпеть не могу) повешен за пятки. Пусть Роберт хорошенько почешет в затылке. Напиши еще, что Фулк тяжело занемог водянкой».

«Нет! – крикнул Фулк, висевший в колодце. – Лучше утопите меня сразу, но не смейтесь надо мной!»

«Смеяться? О нет, я не смеюсь, – отвечал Де Акила. – Я дерусь за свою жизнь и свои замки с помощью пера и чернил, как ты сам научил меня, Фулк».

Тогда Фулк простонал, ибо он совсем окоченел от холода, и сказал:

«Я готов сознаться».

«Вот это по-нашему, – одобрил Де Акила, наклоняясь над колодцем. – Ты прочел мои речи и деяния – по крайней мере, их первую часть – и решил отблагодарить меня своими речами и деяниями. Отлично! Готовы ли твое перо и чернильница, Гилберт? Работа предстоит нескучная».

«Позволь моим людям беспрепятственно уйти, и я сознаюсь в своей измене королю», – сказал Фулк.

«С чего бы он стал так заботиться о своих людях?» – удивился Хью, ибо Фулк никогда этим не славился. Ограбить кого-нибудь – другое дело, но пожалеть – такого не бывало.